Книга "Лолита". Страница 22
столько раз, сколько оказалось бы нужным, и только когда над нейокончательно опустился бы занавес, я бы позволил себе позвать напомощь. И когда, минут через двадцать, те два человека с другогоберега, равномерно увеличиваясь, приблизились бы в гребной лодкес одним свеже-покрашенным боком, бедная г-жа Гумберт, жертвамышечной судороги или сердечного приступа, или и того и другоговместе, уже стояла бы на голове в чернильном иле, саженей напять под смеющейся гладью Очково-змеиного Озера.
Как просто, не правда ли? А вот подите же, судари мои, мнебыло абсолютно невозможно заставить себя это совершить!
Она плыла рядом со мной, как доверчивый, неповоротливыйтюлень, и вся логика страсти кричала мне в уши: "Не жди!" А я,судари мои, не мог и не мог! Молча, я повернул к берегу, истепенно, добросовестно она повернула тоже, и охрипший от крикадьявол все еще повторял свой совет, и все еще я не мог заставитьсебя утопить это несчастное, скользкое, большетелое создание
Крик становился все глуше по мере того, как я осознавалпечальную истину, что ни завтра, ни в пятницу, и ни в какойдругой день или ночь не удастся мне себя заставить ее убить. 0,я мог вообразить, что ужасными шлепками нарушаю симметриюВалечкиных грудей, или что как-нибудь иначе причиняю ей боль, и так же ясно мог увидеть себя всаживающим пулю в брюхо еелюбовника, так чтобы он охнул и сел. Но Шарлотту убить я не мог- особенно когда, в общем, положение не было, может быть, стольбезнадежным, как оно казалось на первый вздрог в то ужасноеутро. Поймай я ее за сильную отбивающуюся ногу, увидь я ееизумленный взгляд, услышь я ее страшный голос, пройди я всетакичерез это испытание, ее призрак преследовал бы меня всю жизнь
Быть может, если бы мы жили в 1447-ом году, а не в 1947-ом, яобманул бы свою кроткую природу, подсыпав ей классического ядуиз полого агата на перстне, напоив ее роковым сладким зельем. Нов нашу буржуазную эру, когда все суют нос в чужие дела, это несошло бы мне так, как сходило в обитых парчой глухих чертогахпрошлого. В наши дни убийца должен быть химиком. Нет, нет, я небыл ни тем ни другим. Господа присяжные, милостивые государи истоль же милостивые государыни! Большинство обвиняемых впроступках против нравственности, которые тоскливо жаждут хотькаких-нибудь трепетных, сладко-стонущих, физических, но ненепременно соитием ограниченных отношений с девочкой-подростком- это все безвредные, никчемные, пассивные, робкие чужаки, лишьодного просящие у общества, а именно: чтобы оно им позволилоследовать совершенно в общем невинным, аберративным, какговорится, склонностям и предаваться частным образом маленьким,приятно жгучим и неприятно влажным актам полового извращения безтого, чтобы полиция или соседи грубо набрасывались на них. Мы неполовые изверги! Мы не насилуем, как это делают бравые солдаты
Мы несчастные, смирные, хорошо воспитанные люди с собачьимиглазами, которые достаточно приспособились, чтобы сдерживатьсвои порывы в присутствии взрослых, но готовы отдать много,много лет жизни за одну возможность прикоснуться к нимфетке
Подчеркиваю - мы ни в каком смысле не человекоубийцы. Поэты неубивают. 0, моя бедная Шарлотта, не смотри на меня с ненавистьюиз тв5го вечного рая посреди вечной алхимической смесиасфальта, резины, металла и камня - но, слава Богу, не воды, неводы!
Все же я был на волосок от беды, говоря совсем объективно
И теперь раскрывается суть моей притчи об идеальном убийстве.
Мы уселись на свои мохнатые полотенца, под жадным до нассолнцем. Она оглянулась кругом, освободила бридочки и легланичком, дабы дать лучам полакомиться ее спиной. Сказала, чтолюбит меня. Глубоко вздохнула, протянула руку к лежащему рядомхалату и нащупала в его кармане пачку папирос. Перешла в сидячееположение, закурила. Изучила свое правое плечо. Наградила меня,открыв дымный рот, основательным поцелуем. Вдруг позади насиз-под кустов покатились по песчаному скату два-три камушка.
"Мерзкие, подглядывающие дети", проговорила Шарлотта,придерживая на груди объемистый черный лифчик и поворачиваясьопять на живот. "Мне придется поговорить об этом с ПетромКрестовским".
У выхода тропинки раздался шорох, звук шагов, и появиласьДжоана Фарло с мольбертом и другими принадлежностями.
"Ты напугала нас", сказала Шарлотта. Джоана объяснила, чтобыла там над скатом, в тайнике зелени, и оттуда "шпионила заприродой" (шпионов обычно расстреливают), стараясь дописатьпейзаж - но ничего, мол, не вышло, таланта не хватало (что былосовершенно верно).
"А вы, Гумберт, вы когда-нибудь пробовали рисовать?"
Шарлотта, которая немножко ревновала меня к Джоане,спосила, придет ли Джон?
Да, придет. Он собирался завтракать сегодня дома. Привез еепо дороге в Паркингтон и скоро теперь подберет. Какое прекрасноеутро! Она всегда чувствовала себя изменницей по отношению к Мелампию и Кавалле, когда оставляла их привязанными дома в такиедивные дни. Села на белый песочек между Шарлоттой и мной. Еедлинные коричневые ноги в трусиках были для меня приблизительностолько же соблазнительными, как ноги гнедой кобылы. Она показывала десны, когда улыбалась.
"Я чуть не включила вас в свое озеро", сказала она. "Междупрочим, я заметила кое-что, чего вы недосмотрели. Вы (обращаяськ Гумберту) забыли снять наручные часики, да, сэр, забыли".
"Уотерпруф" (непромокаемые), тихо произнесла Шарлотта,сложив губы по-рыбьи.
Джоана положила мою кисть к себе на колено и полюбоваласьШарлоттиным подарочком; затем положила руку Гумберта обратно напесок, ладонью кверху.
"Ты Бог знает что могла оттуда увидеть", заметила Шарлоттане без кокетства.
Джоана вздохнула. "Раз, вечером", сказала она, "я виделадвух детей, мужского и женского пола, которые вот на этом месте,деятельно совокуплялись. Их тени были как гиганты. И я, кажется,говорила вам о Лесли Томсоне, который купается нагишом на заре
Я теперь все жду, что после черного атлета появится жирнаякотлета, Айвор Куильти (наш дантист), без ничего. Он, междупрочим, невероятный оригинал - этот старик. Когда я у него былапоследний раз, он мне рассказал совершенно неприличную историюпро племянника. Оказывается -"
"А вот и я", - раздался голос Джона
21
Привычка хранить молчание, когда я гневался, или вернее,холодная и как бы чешуйчатая сторона моего гневного молчаниянаводила, бывало, на Валерию невероятный страх: "Я не знаю, очем ты думаешь, когда ты такой и это меня сводит с ума",жаловалась она. Я старался наказать Шарлотту молчанием - но онакак ни в чем не бывало продолжала щебетать или брала молчальниказа подбородок. Поразительная женщина! Бормоча, что мнеприходится как никак писать ученый труд, я забирался в своюбывшую комнату; Шарлотта же все жизнерадостнее наводила красотуна нашу обитель, ворковала в телефон, писала письма. Из моегоокна, сквозь глянцевитый перелив тополевой листвы, я мог видетьее идущую через улицу и с довольным видом опускающую в ящикписьмо к сестре мисс Фален.
Неделя сырой, пасмурной погоды, которая последовала за нашимтолько что описанным посещением молчаливых песков ОчковогоОзера, была одной из самых мрачных в моей жизни. Затем мелькнулидва-три неясных луча надежды - перед окончательной вспышкойсолнца.
Я смекнул, что у меня есть хороший мозг, что работает онвеликолепно и что следует этим воспользоваться. Пусть я не смелвмешиваться в планы жены для Лолиты (становившейся с каждым днемтеплее и смуглее под ясным небом безнадежной дали), все же я могнайти какой-то основной способ для утверждения общего своегоавторитета, который я бы мог впоследствии применить в частномслучае. Однажды вечером Шарлотта сама дала мне подходящий повод.
"У меня для тебя есть сюрприз", сказала она, глядя на менянежными глазами поверх ложки супа. "Осенью, мы с тобой едем вАнглию".
Я не спеша проглотил свою ложку супа, вытер губы розовойбумажкой (0, прохладное, тонкое полотно столового белья в моей"Миране"!) и сказал:
"У меня тоже есть для тебя сюрприз, моя милая. Мы с тобой неедем в Англию".
"Почему? В чем дело?" спросила она, наблюдая - с большимудивлением чем я рассчитывал вызвать своим ответом - за моимируками (я невольно складывал, рвал, мял и опять рвал ни в чемнеповинную розовую "салфетку"). Впрочем, моя улыбка несколько ееуспокоила.
"Дело обстоит очень просто", сказал я. "Даже при самомгармоничном браке, как, например, наш, не все решения принимает
