Школьная библиотека

молодостью, классической чистотой траектории, но, невзирая набеговой ее темп, ее было нетрудно вернуть, ибо никакойзакорючинки или изюминки не было у длинного, элегантногоподскока ее мяча.

Меня заставляет стонать от обиды мысль, что я мог так легкообессмертить все эти волшебные узоры, запечатлев их нацеллулоидовой ленте. Насколько они бы превосходили темоментальные снимки, которые я (безумец!) сжег! Ее смэшотносился к ее сервису, как относится сектет к октету в сонете,ибо ее натренировали, мою прелесть, немедленно после подачипросеменить к сетке на проворных, ярких, в белой обуви ножках

Никто бы не мог сказать, что лучше у нее выходит - драйв справаили драйв слева: один был зеркальным отображением другого, - уменя в самых чреслах до сих пор покалывает от пистолетной пальбыэтих ударов, которым вторили четкое эхо и выкрики Электры.....

двигалась как прекрасный итальянский ангел - среди трехотвратительных калек фламандской школы. Один из них, ее партнер,меняясь с ней сторонами, шутовским жестом хлопнул ее по задуракетой. У него была удивительно круглая голова; его коричневыештаны совершенно не подходили для тенниса. Произошло краткоезамешательство - он увидел меня на лестнице и, отбросив ракету мою ракету! - стал карабкаться по крутому газону, отделявшемутеннис от бульвара. Он тряс кистями рук и локтями,нарочито-комически изображая птицу с недоразвитыми крыльями, идолез так, на кривых ногах, до улицы, где его ждал дымчато-серыйавтомобиль.....

сагуаровым пустыням и фата-морганам. Хозе Лизачовендоа, визвестном романе Меримэ, собирался увезти свою Кармен в EtatsUnis. Я представил себе мексиканское теннисное состязание, вкотором Долорес Гейз и разные хорошенькие девочки-чемпионки изКалифорнии участвовали бы, сверкая передо мной. Добрососедскиетурнэ на этом улыбчивом уровне стирают различие между паспортоми спортом.- Почему думалось мне, что мы будем счастливы заграницей? Перемена обстановки - традиционное заблуждение, накоторое возлагают надежды обреченная любовь и неизлечимычахотка?

Фамилия хозяйки мотеля произносилась так же, как Гейз (нописалась иначе).....

как они шибко двигаются и мало успевают сделать - эти задастыекиски. Она кинула сердитый взгляд на конверт, который я положилобратно на тарелку, предварительно разгладив его.

"Вы бы лучше не трогали", проговорила она с пеленгаторнымкивком головы. "Можно и пальцы обжечь".

Возражать? Ниже моего достоинства. Я только сказал:

"Je croyais que c'etait un 'bill' - pas un billet doux."

Затем, войдя в полную солнца комнату, я обратился кЛолите: "Bonjour, mon petit!"

"Долорес!", воскликнула Мария Лор, входя со мной, мимоменя, сквозь меня - пухлы лахудра - и моргая ресницами и начинаябыстренько складывать белое флане-' левое одеяло, продолжаяморгать: "Долорес, ваш папенька думает, что вы получаете письмаот милого дружка.....

знаете, макет - своими аккуратными деревцами из зеленой ваты идомиками под красными крышами, планомерно разбросанными попаркету долины, и мне кажется, я уже вскользь говорил о егообразцовой школе, и храмине, и просторных прямоугольных жилищныхучастках, из коих некоторые, впрочем, сводились к довольносвоеобразным загонам, где мул или единорог пасся в туманераннего июльского утра. Забавная штука: на одном крутом,грависто-скрежещущем повороте я боком задел стоявшую у тротуарамашину, но сказал себе апатически, а замахавшему рукамивладельцу - телепатически (в лучшем случае), что вернусь в своевремя, адрес: Бурдская Школа, переулок Бурды, город Кабура;джин, поддерживавший жизнь моего сердца, мутил мозг, и посленескольких пробелов и провалов, свойственных эпизодам в снах, яочутился в приемной больницы, где старался избить доктора и орына людей, прятавшихся под стулья, и требовал Марии, которая, ксчастью для нее, отсутствовала в этот день; грубые руки дергалименя за халат, оторвав, наконец, карман, и каким-то образом яоказался сидящим верхом на принятом мною за доктора Нелюблюпациенте, лысом, смугловатом мужчине, который в конце концоввстал с пола и заметил с анекдотическим акцентом: "Ну, кто тугтеперь невротик, я вас спрашиваю?"; после чего высокая суроваясестра преподнесла мне семь роскошно иллюстрированных книг вроскошных переплетах и идеально сложенный шотландский плед,причем попросила расписку; и в неожиданной тишине я в переднейзаметил полицейского, которому мой коллега-автомобилист указывална меня, и я кротко расписался в получении книг и пледа символический жест, означавший, что уступаю мою Лолиту всем этиммакакам, но что же я мог сделать другого? Одна простая мысльстояла как бы нагишом передо мной: главное - остаться на воле

Соверши я любой опрометчивый шаг, - и мне пришлось бы объяснятьвсе подробности своей преступной жизни.....

своеобразные "т" и "у". Остров Quelquepart было одним излюбимейших его местопребываний. Он не пользовался самоструйнымпером - верное указание (как подтвердит вам всякий психиатр),что пациент - репрессивный ундинист. Человеколюбие понуждает наспожелать ему, чтобы оказались русалочки в волнах Стикса.

Главной чертой ем было задирательство. Боже мой, какнравилось бедняге дразнить меня! Он подвергал сомнению моюэрудицию. Я в достаточной мере горд тем, что знаю кое-что, чтобыскромно признаться, что не знаю всего. Вероятно, я пропустилнекоторые пуанты в этом криптографическом пэпер-чэсе.....

25

Эта книга - о Лолите; теперь, когда дохожу до той части,которую я бы назвал (если бы меня не предупредил другойстрадалец, тоже жертва внутреннего сгорания) "Dolorhs Disparue",подробное описание последних трех пустых лет, от начала июля1949 до середины ноября 1952, не имело бы смысла. Хотя и следуетотметить кое-какие важные подробности, мне хотелось быограничиться общим впечатлением: в жизни, на полном лету,раскрылась с треском боковая дверь и ворвался рев чернойвечности, заглушив захлестом ветра крик одинокой гибели.....

рифмы довольно точно соответствуют тем лишенным перспективыландшафтам и фигурам, и преувеличенным их частям, какие рисуютпсихопаты во время испытаний, придуманных их хитроумнымидрессировщиками. Я много понасочинил других стихов. Я погружалсяв чужую поэзию. Но мысль о мести ни на минуту не переставалатомить меня.

Я был бы плутом, кабы сказал (а читатель - глупцом, кабыповерил), что потрясение, которое я испытал, потеряв Лолиту,навсегда меня излечило от страсти к малолетним девочкам. Лолитуя теперь полюбил другой любовью, это правда, - но проклятаяприрода моя от этого не может измениться.....

Рита, которую я предпочитал не показывать, прозябала - кажется,не очень благопристойно - в пришоссейной гостинице, где я еенавещал два раза в неделю. Затем она исчезла, но менеебесчеловечно, чем ее предшественница: через месяц я нашел ее вКантрипской тюрьме. Она держалась с большим достоинством,лишилась червеобразного отростка в тюремной больнице и покляласьмне довольно убедительно, что дивный голубой мех, который, пословам некоей важной дамы, миссис Мак-Крум, она у нее украла,был на самом деле подарком, сделанным ей с большойнепосредственностью несколько подвыпившим мистером Мак-Крумом.....

страсти к перилам уже пульсирующего балкона: еще миг, и онснимется - прямо в абрикосовую мглу влажного веера; он снимался- после чего, бывало, освещенный облик в дальнем окне сдвигался,- и Ева опять превращалась в ребро, которое опять обрасталоплотью, и ничего в окне уже не было, кроме наполовину раздетогомултана, читающего газету.

Так как мне все-таки иногда удавалось выиграть гонку междувымыслом и действительностью, то я готов был примириться собманом. С чем я отказывался примириться - это с вмешательствоммучителя-случая, лишавшего меня предназначенной мне услады

"Savez-vous qu'a dix ans ma petite etait folle de vous?" сказала мне дама, с которой я как-то разговорился на чае вПариже, - а малютка успела выйти замуж и жила где-то затридевять земель, и я не мог даже припомнить, заметил ли я еенекогда в том саду, на террасе теннисного клуба, около укромногогрота.....