Школьная библиотека

минуту, чтобы посетить псарню, где кормил и улещивал сторожевыхдогов. Их спускали с цепи при наступлении ночи, и емуприходилось встречаться с ними под покровом темноты, когда онпробирался из дома в жасминовую и спирейную заросль, гдеего земляк, камердинер моего отца, припрятывал для него"дорожный" велосипед "Дукс" со всеми аксессуарами,-- карбидомдля фонаря, звонками двух сортов, добавочным тормозом, насосом,треугольным кожаным футляром с инструментами и даже зажимчикамидля призрачно-белых Максовых панталон. Обочинами проселочныхдорог и горбатыми от поперечных корней лесными тропами отважныйи пылкий Макс катил к далекому месту свидания -- охотничьемупавильону -- по славной традиции светских измен.....

сочетаются невыносимые прозаизмы с прелестнейшими словеснымимиражами. В ней семьсот с лишним строк, и это обилие стиховбыло распределено Ленским между всего лишь четырьмя стекляннымикартинками (неловким движением я разбил пятую перед началомпредставления). По соображениям пожарного порядка, выбрана быладовольно большая комната, в углу которой находились ванна икотел с водой. Как театральная зала, она оказалась мала, истулья пришлось тесно сдвинуть. Слева от меня сиделадесятилетняя непоседа с длинными бледно-золотистыми волосами инежным цветом лица, напоминающим розовый оттенок раковин; онасидела так близко, что я чувствовал верхнюю косточку ее бедра ипри каждом ее движении--она то теребила медальон, то продевалаладонь между затылком и дымом душистых волос, то со стукомсоединяла коленки под шуршащим шелком желтого чехла,просвечивающим сквозь кружево платья, и это возбуждало во мнеощущения, на которые Ленский не рассчитывал.....

с достоинством. Сидя очень прямо, он выехал на нашем "Бенце" вуниверситет, оставался там долго, вернулся в извозчичьих санях,весь сгорбленный, среди невероятной снежной бури, и в немомотчаянии поднялся к себе.

В конце своего пребывания у нас он женился и уехал всвадебное путешествие на Кавказ, в лермонтовские места, послечего вернулся к нам на одну зиму. В его отсутствие, летом1913-го года. Monsieur Noyer, коренастый швейцарец с пушистымиусами, читал нам "Cyrano de Bergerac", виртуозно меняя голоссообразно с персонажами.....

для боксовых упражнений; при известной сноровке, можно было такпо нему бить, чтобы производить пулеметное "ра-та-та-та" обдоску, и однажды в 1917-ом году этот подозрительный звукпривлек через сплошное окно ватагу до зубов вооруженных уличныхбойцов, тут же удостоверившихся, впрочем, что я не урядник взасаде. Когда, в ноябре этого пулеметного года (которымпо-видимому кончилась навсегда Россия, как в свое времякончились Афины или Рим), мы покинули Петербург, отцовскаябиблиотека распалась, кое-что ушло на папиросную завертку, анекоторые довольно странные остаточки и бездомные тенипоявлялись--как на спиритическом сеансе,--за границей.....

отказывался участвовать в каких-то кружках, где избиралось"правление" и читались исторические рефераты, а впоследствиипроисходили даже дискуссии на политические темы. Напряженноеположение, создавшееся вследствие моего сопротивления этойскуке, этим бесплатным добавлениям к школьному дню,усугублялось тем, что мои общественно настроенные наставники -несомненно прекраснейшие благонамеренные люди -- с каким-тоизуверским упорством ставили мне в пример деятельность моегоотца.

Эту деятельность я воспринимал, как часто бывает с детьмизнаменитых отцов, сквозь привычные семейные призмы, недоступныепосторонним, причем в отношении моем к отцу было много разныхоттенков,-- безоговорочная, как бы беспредметная, гордость, инежная снисходительность, и тонкий учет мельчайших личных егоособенностей, и обтекающее душу чувство, что вот, независимо отего занятий (пишет ли он передовицу-звезду для "Речи", работаетли по своей специальности криминалиста, выступает ли какполитический оратор, участвует ли в своих бесконечныхсобраниях), мы с ним всегда в заговоре, и посреди любого изэтих внешне чуждых м"е занятий он может мне подать--да иподавал--тайный знак своей принадлежности к богатейшему"детскому" миру, где я с ним связан был тем же таинственнымровесничеством, каким тогда был связан с матерью, или каксегодня связан с сыном.....

снежном оцепенении, в которое меня привела эта тихая езда,переживал все знаменитые дуэли, столь хорошо знакомые русскомумальчику. Грибоедов показывал свою окровавленную рукуЯкубовичу. Пистолет Пушкина падал дулом в снег. Лермонтов подгрозовой тучей улыбался Мартынову. Я даже воображал, да проститмне Бог, ту бездарнейшую картину бездарного Репина, на которойсорокалетний Онегин целится в кучерявого Собинова. Кажется, нетни одного русского автора, который не описал бы этих английскихдуэлей а volontй', и покамест мой дремотный ванька сворачивална Морскую и полз по ней, в туманном моем мозгу, как вмагическом кристалле, силуэты дуэлянтов сходились -- в рощахстаринных поместий, на Волковом поле, за Черной Речкой на беломснегу.....

состоялась тут же в опустевшей таверне. Несмотря на интерес,возбуждаемый поединком ("оба были ранены... кровь прыскала напесок пола"), уже в десять лет, а то и раньше, что-тонеудержимо побуждало меня покинуть таверну, с ее уже ползшимина четвереньках дуэлянтами, и смешаться с затихшей передтаверной толпой, чтобы поближе рассмотреть "в душистом сумраке"неких глухо и соблазнительно упомянутых автором "сеньоритсомнительного звания". Еще с большим волнением читал я о ЛуизеПойндекстер, белокурой кузине Калхуна и будущей леди Джеральд,дочке сахарного плантатора.....

в программе объявлено: "Gala Girls",-- и с потрясающей ипостыдной внезапностью, напомнившей мне падение на черной пыльюподернутом катке, я узнал моих американских красавиц в гирляндегорластых "герльз", которые, рука об руку, сплошным пышнымфронтом переливались справа налево и потом обратно, ритмическивскидывая то десяток левых, то десяток правых одинаковыхрозовых ног. Я нашел лицо моей волоокой Луизы и понял, что всекончено, даже если и отличалась она какой-то грацией, каким-тоотпечатком наносной неги от своих вульгарных товарок.....

в пустынное шоссе, я слезал с велосипеда и прислонял егок телеграфному столбу. На близком, целиком раскрывшемсянебе медлил грозный в своем великолепии закат. Среди егонезаметно меняющихся нагромождений взгляд различая фуксиномокрашенные структурные детали небесных организмов, и червонныетрещины в темных массивах, и гладкие эфирные мели, и миражирайских островов. Я тогда еще не умел -- как теперь отличноумею -- справляться с такими небесами, переплавлять их в нечтотакое, что можно отдать читателю, пускай он замирает; итогдашнее мое неумение отвязаться от красоты усугублялотомление.....

заключив белое пламя в стекло, осторожно углублялся в мрак

Круг света выбирал влажный выглаженный край дороги междуртутным блеском луж посредине и сединой трав вдоль нее. Шаткимпризраком мой бледный луч вспрыгивал на глинистый скат уповорота и опять нащупывал дорогу, по которой, чуть слышнострекоча, я съезжал к реке. За мостом тропинка, отороченнаямокрым жасмином, круто шла вверх; приходилось слезать свелосипеда и толкать его в гору, и капало на руку. Наверхумертвенный свет карбида мелькал по лоснящимся колоннам,образующим портик с задней стороны дядиного дома.....