Школьная библиотека

мол, ты слепа?" - "От бога, говорю, ваше высокое благородие". - "Какойтут бог, от воспы, чай?" - это он-то все говорит. "А воспа-то, говорю,от кого же?" - "Ну, да, от бога, держи карман! Вы, говорит, в сырости дав нечистоте всю жизнь копаетесь, а бог виноват!"

Маремьянушка остановилась и заплакала.

- И так это меня обидело, - продолжала она, всхлипывая, - уж и незнаю как! "За что же, мол, ты бога-то обидел?" - говорю я ему. А он нето чтобы что, плюнул мне прямо в глаза: "Утрись, говорит, может, будешьвидеть", - и был таков.

Обстоятельства дела выяснились вполне; но так как Линкин непременнотребовал, чтобы была выслушана речь его защитника, то Грустилов долженбыл скрепя сердце исполнить его требование. И точно: вышел из толпы какой-то отставной подъячий и стал говорить. Сначала говорил он довольноневнятно, но потом вник в предмет и, к общему удивлению, вместо тогочтобы защищать, стал обвинять. Это до того подействовало на Линкина, чтоон сейчас же не только сознался во всем, но даже много прибавил такого,чего никогда и не бывало.

- Смотрел я однажды у пруда на лягушек, - говорил он, - и был смущендиаволом. И начал себя бездельным обычаем спрашивать, точно ли один человек обладает душою, и нет ли таковой у гадов земных! И, взяв лягушку,исследовал. И по исследовании нашел: точно; душа есть и у лягушки, токмомалая видом и не бессмертная.

Тогда Грустилов обратился к убогим и, сказав:

- Сами видите! - приказал отвести Линкина в часть.

К сожалению, летописец не рассказывает дальнейших подробностей этойистории. В переписке же Пфейферши сохранились лишь следующие строки обэтом деле: "Вы, мужчины, очень счастливы; вы можете быть твердыми; но наменя вчерашнее зрелище произвело такое действие, что Пфейфер не на шуткувстревожился и поскорей дал мне принять успокоительных капель". Итолько.

Но происшествие это было важно в том отношении, что если прежде уГрустилова еще были кой-какие сомнения насчет предстоящего ему образадействия, то с этой минуты они совершенно исчезли. Вечером того же дняон назначил Парамошу инспектором глуповских училищ, а другому юродивому,Яшеньке, предоставил кафедру философии, которую нарочно для него создалв уездном училище. Сам же усердно принялся за сочинение трактата: "Овосхищениях благочестивой души".

В самое короткое время физиономия города до того изменилась, что онсделался почти неузнаваем. Вместо прежнего буйства и пляски наступиламогильная тишина, прерываемая лишь звоном колоколов, которые звонили навсе манеры: и во вся, и в одиночку, и с перезвоном. Капища запустели;идолов утопили в реке, а манеж, в котором давала представления девицаГандон, сожгли. Затем по всем улицам накурили смирною и ливаном, и тогдатолько обнадежились, что вражья сила окончательно посрамлена.

Но злаков на полях все не прибавлялось, ибо глуповцы от бездействиявесело-буйственного перешли к бездействию мрачному. Напрасно они воздевали руки, напрасно облагали себя поклонами, давали обеты, постились,устраивали процессии - бог не внимал мольбам. Кто-то заикнулся было сказать, что "как-никак, а придется в поле с сохою выйти", но дерзкого едване побили каменьями и в ответ на его предложение утроили усердие.

Между тем Парамоша с Яшенькой делали свое дело в школах. Парамошунельзя было узнать; он расчесал себе волосы, завел бархатную поддевку,душился, мыл руки добела и в этом виде ходил по школам и громил тех, которые надеются на князя мира сего. Горько издевался он над суетными,тщеславными, высокоумными, которые о пище телесной заботятся, а духовноюнебрегут, и приглашал всех удалиться в пустыню. Яшенька, с своей стороны, учил, что мир, который мы думаем очима своима видети, есть сонноенекое видение, которое насылается на нас врагом человечества, и что самимы неE1олее как странники, из лона исходящие и в оное же лоно входящие

По мнению его, человеческие души, яко жито духовное, в некоей житницесложены, и оттоль, в мере надобности, спущаются долу, дабы оное сонноевидение вскорости увидети и по малом времени вспять в благожелаемую житницу благопоспешно возлететь. Существенные результаты такого учения заключались в следующем: 1) что работать не следует; 2) тем менее надлежитпровидеть, заботиться и пещись, и 3) следует возлагать упование и созерцать - и ничего больше. Парамоша указывал даже, как нужно созерцать

"Для сего, - говорил он, - уединись в самый удаленный угол комнаты,сядь, скрести руки под грудью и устреми взоры на пупок".

Аксиньюшка тоже не плошала, но била в баклуши неутомимо. Она ходилапо домам и рассказывала, как однажды черт водил ее по мытарствам, какона первоначально приняла его за странника, но потом догадалась и сразилась с ним. Основные начала ее учения были те же, что у Парамоши иЯшеньки, то есть, что работать не следует, а следует созерцать. "И,главное, подавать нищим, потому что нищие не о мамоне пекутся, а о том,как бы душу свою спасти", - присовокупляла она, протягивая при этом руку. Проповедь эта шла столь успешно, что глуповские копейки дождем сыпались в ее карманы, и в скором времени она успела скопить довольно значительный капитал. Да и нельзя было не давать ей, потому что она всякому,не подающему милостыни, без церемонии плевала в глаза и, вместо извинения, говорила только: "Не взыщи!"

Но представителей местной интеллигенции даже эта суровая обстановкауже не удовлетворяла. Она удовлетворяла лишь внешним образом, но настоящего уязвления не доставляла. Конечно, они не высказывали этого публичнои даже в точности исполняли обрядовую сторону жизни, но это была тольковнешность, с помощью которой они льстили народным страстям. Ходя по улицам с опущенными глазами, благоговейно приближаясь к папертям, они какбы говорили смердам: "Смотрите! и мы не гнушаемся общения с вами!" - но,в сущности, мысль их блуждала далече. Испорченные недавними вакханалиямиполитеизма и пресыщенные пряностями цивилизации, они не довольствовалисьпросто верою, но искали каких-то "восхищений". К сожалению, Грустиловпервый пошел по этому пагубному пути и увлек за собой остальных. Приметив на самом выезде из города полуразвалившееся здание, в котором некогда помещалась инвалидная команда, он устроил в нем сходбища, на которыепо ночам собирался весь так называемый глуповский бомонд. Тут сначалачитали критические статьи г. Н.Страхова, но так как они глупы, то скоропереходили к другим занятиям. Председатель вставал с места и начиналкорчиться; примеру его следовали другие; потом, мало-помалу, все начинали скакать, кружиться, петь и кричать, и производили эти неистовства дотех пор, покуда, совершенно измученные, не падали ниц. Этот моментсобственно и назывался "восхищением".

Мог ли продолжаться такой жизненный установ и сколько времени? - определительно отвечать на этот вопрос довольно трудно. Главное препятствие для его бессрочности представлял, конечно, недостаток продовольствия, как прямое следствие господствовавшего в то время аскетизма;но, с другой стороны, история Глупова примерами совершенно положительными удостоверят, что продовольствие совсем не столь необходимо для счастия народов, как это кажется с первого взгляда. Ежели у человека естьпод руками говядина, то он, конечно, охотнее питается ею, нежели другими, менее питательными веществами; но если мяса нет, то он столь жеохотно питается хлебом, а буде и хлеба недостаточно, то и лебедою. Сталобыть, это вопрос еще спорный. Как бы то ни было, но безобразная глуповская затея разрешилась гораздо неожиданнее и совсем не от тех причин, которых влияние можно было бы предполагать самым естественным.

Дело в том, что в Глупове жил некоторый, не имеющий определенных занятий, штаб-офицер, которому было случайно оказано пренебрежение. Аименно, еще во времена политеизма, на именинном пироге у Грустилова,всем лучшим гостям подали уху стерляжью, а штаб-офицеру, - разумеется,без ведома хозяина, - досталась уха из окуней. Гость проглотил обиду("только ложка в руке его задрожала", говорит летописец), но в душе поклялся отомстить. Начались контры; сначала борьба велась глухо, но потом,чем дальше, тем разгоралась все пуще и пуще. Вопрос об ухе был забыт изаменился другими вопросами политического и теологического свойства, такчто когда штаб-офицеру, из учтивости, предложили присутствовать при"восхищениях", то он наотрез отказался.

И был тот штаб-офицер доноситель...

Несмотря на то, что он не присутствовал на собраниях лично, он зоркоследил за всем, что там происходило. Скакание, кружение, чтение статейСтрахова - ничто не укрывалось от его проницательности. Но он ни словом,ни делом не выразил ни порицания, ни одобрения всем этим действиям, ахладнокровно выжидал, покуда нарыв созреет. И вот, эта вожделенная минута наконец наступила: ему попался в руки экземпляр сочиненной Грустиловым книги: "О восхищениях благочестивой души"...

В одну из ночей кавалеры и дамы глуповские, по обыкновению, собралисьв упраздненный дом инвалидной команды. Чтение статей Страхова уже кончилось, и собравшиеся начали слегка вздрагивать; но едва Грустилов, в качестве председателя собрания, начал приседать и вообще производить предварительные действия, до восхищения души относящиеся, как снаружи послышался шум. В ужасе бросились сектаторы ко всем наружным выходам, забывдаже потушить огни и устранить вещественные доказательства... Но былоуже поздно.

У самого главного выхода стоял Угрюм-Бурчеев и вперял в толпу цепенящий взор...

Но что это был за взор... О, Господи! что это был за взор!.

ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ПОКАЯНИЯ. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Он был ужасен.

Но он сознавал это лишь в слабой степени и с какою-то суровою скромностью оговаривался. "Идет некто за мной, - говорил он, - который будетеще ужаснее меня"