Школьная библиотека

Матвей, медленно ступая поскрипывающими сапогами, с телеграммой в руке,вернулся в комнату. Цирюльника уже не было

- Дарья Александровна приказали доложить, что они уезжают. Пускай делают, как им, вам то есть, угодно, - сказал он, смеясь только глазами,и, положив руки в карманы и склонив голову набок, уставился на барина

Степан Аркадьич помолчал. Потом добрая и несколько жалкая улыбка показалась на его красивом лице

- А? Матвей? - сказал он, покачивая головой

- Ничего, сударь, образуется, - сказал Матвей

- Образуется? - Так точно-с

- Ты думаешь? Это кто там? - спросил Степан Аркадьич, услыхав задверью шум женского платья

- Это я-с, - сказал твердый и приятный женский голос, и из-за дверивысунулось строгое рябое лицо Матрены Филимоновны, нянюшки

- Ну что, Матреша? - спросил Степан Аркадьич, выходя к ней в дверь

Несмотря на то, что Степан Аркадьич был кругом виноват перед женой исам чувствовал это, почти все в доме, даже нянюшка, главный друг ДарьиАлександровны, были на его стороне

- Ну что? - сказал он уныло

- Вы сходите, сударь, повинитесь еще. Авось бог даст. Очень мучаются,и смотреть жалости, да и все в доме навынтараты пошло. Детей, сударь,пожалеть надо. Повинитесь, сударь. Что делать! Люби кататься...

- Да ведь не примет..

- А вы свое сделайте. Бог милостив, богу молитесь, сударь, богу молитесь

- Ну, хорошо, ступай, - сказал Степан Аркадьич, вдруг покраснев. - Ну,так давай одеваться, - обратился он к Матвею и решительно скинул халат

- Матвей уже держал, сдувая что-то невидимое, хомутом приготовленнуюрубашку и с очевидным удовольствием облек в нее холеное тело барина

III Одевшись, Степан Аркадьич прыснул на себя духами, выправил рукава рубашки, привычным движением рассовал по карманам папиросы, бумажник,спички, часы с двойной цепочкой и брелоками и, встряхнув платок,чувствуя себя чистым, душистым, здоровым и физически веселым, несмотряна свое несчастье, вышел, слегка подрагивая на каждой ноге, в столовую,где уже ждал его кофе и, рядом с кофеем, письма и бумаги из присутствия

Он прочел письма. Одно было очень неприятное - от купца, покупавшеголес в имении жены. Лес этот необходимо было продать; но теперь, до примирения с женой, не могло быть о том речи. Всего же неприятнее тут былото, что этим подмешивался денежный интерес в предстоящее дело его примирения с женою. И мысль, что он может руководиться этим интересом, что ондля продажи этого леса будет искать примирения с женой, - эта мысль оскорбляла его

Окончив письма, Степан Аркадьич придвинул к себе бумаги из присутствия, быстро перелистовал два дела, большим карандашом сделал несколько отметок и, отодвинув дела, взялся за кофе; за кофеем он развернулеще сырую утреннюю газету и стал читать ее

Степан Аркадьич получал и читал либеральную газету, не крайнюю, но того направления, которого держалось большинство. И, несмотря на то, чтони наука, ни искусство, ни политика, собственно, не интересовали его, онтвердо держался тех взглядов на все эти предметы, каких держалосьбольшинство и его газета, и изменял их, только когда большинство изменяло их, или, лучше сказать, не изменял их, а они сами в нем незаметно изменялись

Степан Аркадьич не избирал ни направления, ни взглядов, а эти направления и взгляды сами приходили к нему, точно так же, как он не выбиралформы шляпы или сюртука, а брал те, которые носят. А иметь взгляды ему,жившему в известном обществе, при потребности некоторой деятельностимысли, развивающейся обыкновенно в лета зрелости, было так же необходимо, как иметь шляпу. Если и была причина, почему он предпочитал либеральное направление консервативному, какого держались тоже многие из егокруга, то это произошло не оттого, чтоб он находил либеральное направление более разумным, но потому, что оно подходило ближе к его образу жизни. Либеральная партия говорила, что в России все дурно, и действительно, у Степана Аркадьича долгов было много, а денег решительно недоставало. Либеральная партия говорила, что брак есть отжившее учреждение ичто необходимо перестроить его, и действительно, семейная жизнь доставляла мало удовольствия Степану Аркадьичу и принуждала его лгать и притворяться, что было так противно его натуре. Либеральная партия говорила,или, лучше, подразумевала, что религия есть только узда для варварскойчасти населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом жить было бы оченьвесело., Вместе с этим Степану Аркадьичу, любившему веселую шутку, былоприятно иногда озадачить смирного человека тем, что если уже гордитьсяпородой, то не следует останавливаться на Рюрике и отрекаться от первогородоначальника - обезьяны. Итак, либеральное направление сделалось привычкой Степана Аркадьича, и он любил свою газету, как сигару после обеда, за легкий туман, который она производила в его голове. Он прочел руководящую статью, в которой объяснялось, что в наше время совершеннонапрасно поднимается вопль о том, будто бы радикализм угрожает поглотитьвсе консервативные элементы и будто бы правительство обязано принять меры для подавления революционной гидры, что, напротив, "по нашему мнению,опасность лежит не в мнимой революционной гидре, а в упорстве традиционности, тормозящей прогресс", и т. д. Он прочел и другую статью, финансовую, в которой упоминалось о Бентаме и Милле и подпускались тонкиешпильки министерству.Со свойственною ему быстротою соображения он понимал значение всякой шпильки: от кого и на кого и по какому случаю онабыла направлена, и это, как всегда, доставляло ему некоторое удовольствие. Но сегодня удовольствие это отравлялось воспоминанием о советах Матрены Филимоновны и о том, что в доме так неблагополучно. Он прочел и о том, что граф Бейст, как слышно, проехал в Висбаден, и о том,что нет более седых волос, и о продаже легкой кареты, и предложение молодой особы; но эти сведения не доставляли ему, как прежде, тихого, иронического удовольствия

Окончив газету, вторую чашку кофе и калач с маслом, он встал, стряхнулкрошки калача с жилета и, расправив широкую грудь, радостно улыбнулся,не оттого, чтоб у него на душе было что-нибудь особенно приятное, - радостную улыбку вызвало хорошее пищеварение

Но эта радостная улыбка сейчас же напомнила ему все, и он задумался

Два детские голоса (Степан Аркадьич узнал голоса Гриши, меньшогомальчика, и Тани, старшей девочки) послышались за дверьми. Они что-товезли и уронили

- Я говорила, что на крышу нельзя сажать пассажиров, - кричала по-английски девочка, - вот подбирай! "Все смешалось, - подумал Степан Аркадьич, - вон дети одни бегают". И,подойдя к двери, он кликнул их. Они бросили шкатулку, представлявшую поезд, и вошли к отцу

Девочка, любимица отца, вбежала смело, обняла его и, смеясь, повисла унего на шее, как всегда, радуясь на знакомый запах духов, распространявшийся от его бакенбард. Поцеловав его, наконец, в покрасневшее от наклоненного положения и сияющее нежностью лицо, девочка разняла руки и хотела бежать назад; но отец удержал ее.

- Что мама? - спросил он, водя рукой по гладкой, нежной шейке дочери

- Здравствуй, - сказал он, улыбаясь здоровавшемуся мальчику

Он сознавал, что меньше любил мальчика, и всегда старался быть ровен;но мальчик чувствовал это и не ответил улыбкой на холодную улыбку отца

- Мама? Встала, - отвечала девочка

Степан Аркадьич вздохнул. "Значит, опять не спала всю ночь", - подумалон

- Что, она весела? Девочка знала, что между отцом и матерью была ссора, и что мать немогла быть весела, и что отец должен знать это, и что он притворяется,спрашивая об этом так легко. И она покраснела за отца. Он тотчас же понял это и также покраснел

- Не знаю, - сказала она. - Она не велела учиться, а велела идти гулять с мисс Гуль к бабушке

- Ну, иди, Танчурочка моя. Ах да, постой, - сказал он, все-таки удерживая ее и гладя ее нежную ручку

Он достал с камина. где вчера поставил, коробочку конфет и дал ей две,выбрав ее любимые, шоколадную и помадную

- Грише? - сказала девочка, указывая на шоколадную

- Да, да. - И еще раз погладив ее плечико, он поцеловал ее в корни волос, в шею и отпустил ее

- Карета готова, - сказал Матвей. - Да просительница, - прибавил он

- Давно тут? - спросил Степан Аркадьич

- С полчасика

- Сколько раз тебе приказано сейчас же докладывать ! - Надо же вам дать хоть кофею откушать, - сказал Матвей тем дружескигрубым тоном, на который нельзя было сердиться

- Ну, проси же скорее, - сказал Облонский, морщась от досады

Просительница, штабс-капитанша Калинина, просила о невозможном и бестолковом; но Степан Аркадьич, по своему обыкновению, усадил ее, внимательно, не перебивая, выслушал ее и дал ей подробный совет, к кому и какобратиться, и даже бойко и складно своим крупным, растянутым, красивым ичетким почерком написал ей з0писочку к лицу, которое могло ей пособить

Отпустив штабс-капитаншу. Степан Аркадьич взял шляпу и остановился, при