Книга "Анна Каренина". Страница 4
чужие!" - повторила она опять с особенным значением это страшное для нееслово. "А как я любила, боже мой, как я любила его!.. Как я любила! Итеперь разве я не люблю его? Не больше ли, чем прежде, я люблю его?Ужасно, главное, то..." - начала она, но не докончила своей мысли, потому что Матрена Филимоновна высунулась из двери
- Уж прикажите за братом послать, - сказала она, - все он изготовитобед; а то, по-вчерашнему, до шести часов дети не евши
- Ну, хорошо, я сейчас выйду и распоряжусь. Да послали ли за свежиммолоком? И Дарья Александровна погрузилась в заботы дня и потопила в них навремя свое горе
VСтепан Аркадьич в школе учился хорошо благодаря своим хорошим способностям,но был ленив и шалун и потому вышел из последних; но, несмотря на своювсегда разгульную жизнь, небольшие чины и нестарые годы, он занималпочетное и с хорошим жалованьем место начальника в одном из московскихприсутствий. Место это он получил чрез мужа сестры Анны, АлексеяАлександровича Каренина, занимавшего одно из важнейших мест в министерстве,к которому принадлежало присутствие; но если бы Каренин не назначил своегошурина на это место, то чрез сотню других лиц, братьев, сестер, родных,двоюродных, дядей, теток, Стива Облонский получил бы это место или другоеподобное, тысяч в шесть жалованья, которые ему были нужны, так как делаего. несмотря на достаточное состояние жены, были расстроены
Половина Москвы и Петербурга была родня и приятели Степана Аркадьича
Он родился в среде тех людей, которые были и стали сильными мира сего
Одна треть государственных людей, стариков, были приятелями его отца изнали его в рубашечке; другая треть были с ним на "ты", а третья третьбыли хорошие знакомые; следовательно, раздаватели земных благ в видемест, аренд, концессий и тому подобного были все ему приятели и не моглиобойти своего; и Облонскому не нужно было особенно стараться, чтобы получить выгодное место; нужно было только не отказываться, не завидовать,не ссориться, не обижаться, чего он, по свойственной ему доброте, никогда и не делал. Ему бы смешно показалось, если б ему сказали, что он неполучит места с тем жалованьем, которое ему нужно, тем более что он и нетребовал чего-нибудь чрезвычайного; он хотел только того, что получалиего сверстники, а исполнять такого рода должность мог он не хуже всякогодругого
Степана Аркадьича не только любили все знавшие его за его добрый, веселый нрав и несомненную честность, но в нем, в его красивой, светлойнаружности, блестящих глазах, черных бровях, волосах, белизне и румянцелица, было что-то, физически действовавшее дружелюбно и весело на людей,встречавшихся с ним. "Ага! Стива! Облонский! Вот и он!" - почти всегда срадостною улыбкой говорили, встречаясь с ним. Если и случалось иногда,что после разговора с ним оказывалось, что ничего особенно радостного неслучилось, - на другой день, на третий опять точно так же все радовалисьпри встрече с ним
Занимая третий год место начальника одного из присутственных мест вМоскве, Степан Аркадьич приобрел, кроме любви, и уважение сослуживцев,подчиненных, начальников и всех, кто имел до него дело. Главные качестваСтепана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной внем на сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той, что у него была вкрови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни были, и, в-третьих, - главное в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствиечего он никогда не увлекался и не делал ошибок
Приехав к месту своего служения, Степан Аркадьич, провожаемый почтительным швейцаром, с портфелем прошел в свой маленький кабинет, наделмундир и вошел в присутствие. Писцы и служащие все встали, весело и почтительно кланяясь. Степан Аркадьич поспешно, как всегда, прошел к своемуместу, пожал руки членам и сел. Он пошутил и поговорил, ровно сколькоэто было прилично, и начал занятия. Никто вернее Степана Аркадьича неумел найти ту границу свободы, простоты и официальности, которая нужнадля приятного занятия делами. Секретарь весело и почтительно, как и всев присутствии Степана Аркадьича, подошел с бумагами и проговорил тем фамильярно-либеральным тоном, который введен был Степаном Аркадьичем: - Мы таки добились сведения из Пензенского губернского правления. Вот,не угодно ли..
- Получили наконец? - проговорил Степан Аркадьич, закладывая пальцембумагу. - Ну-с, господа... - И присутствие началось
"Если б они знали, - думал он, с значительным видом склонив голову прислушании доклада, - каким виноватым мальчиком полчаса тому назад был ихпредседатель !" - И глаза его смеялись при чтении доклада.. До двух часов занятия должны были идти не прерываясь, а в два часа - перерыв изавтрак
Еще не было двух часов, когда большие стеклянные двери залы присутствия вдруг отворились, и кто-то вошел. Все члены из-под портрета ииз-за зерцала, обрадовавшись развлечению, оглянулись на дверь; но сторож, стоявший у двери, тотчас же изгнал вошедшего и затворил за нимстеклянную дверь
Когда дело было прочтено, Степан Аркадьич встал, потянувшись, и, отдавая дань либеральности времени, в присутствии достал папироску и пошел всвой кабинет. Два товарища его, старый служака Никитин и камер-юнкерГриневич, вышли с ним
- После завтрака успеем кончить, - сказал Степан Аркадьич
- Как еще успеем!- сказал Никитин
- А плут порядочный должен быть этот Фомин, - сказал Гриневич об одномиз лиц, участвовавших в деле, которое они разбирали
Степан Аркадьич поморщился на слова Гриневича, давая этим чувствовать,что неприлично преждевременно составлять суждение, и ничего ему не ответил
- Кто это входил? - спросил он у сторожа
- Какой-то, ваше превосходительство, без спросу влез, только я отвернулся. Вас спрашивали. Я говорю: когда выйдут члены, тогда..
- Где он? - Нешто вышел в сени, а то все тут ходил. Этот самый, - сказал сторож,указывая на сильно сложенного широкоплечего человека с курчавою бородой,который, не снимая бараньей шапки, быстро и легко взбегал наверх постертым ступенькам каменной лестницы. Один из сходивших вниз с портфелемхудощавый чиновник, приостановившись, неодобрительно посмотрел на ногибегущего и потом вопросительно взглянул на Облонского
Степан Аркадьич стоял над лестницей. Добродушно сияющее лицо его из-зашитого воротника мундира просияло еще более, когда он узнал вбегавшего
- Так и есть! Левин, наконец! - проговорил он с дружескою, насмешливоюулыбкой, оглядывая подходившего к нему Левина. - Как это ты не побрезгалнайти меня в этом вертепе? - сказал Степан Аркадьич, не довольствуясьпожатием руки и целуя своего приятеля. - Давно ли? - Я сейчас приехал, и очень хотелось тебя видеть, - отвечал Левин,застенчиво и вместе с тем сердито и беспокойно оглядываясь вокруг
- Ну, пойдем в кабинет, - сказал Степан Аркадьич, знавший самолюбивуюи озлобленную застенчивость своего приятеля; и, схватив его за руку, онповлек его за собой, как будто проводя между опасностями
Степан Аркадьич был на "ты" почти со всеми своими знакомыми: со стариками шестидесяти лет, с мальчиками двадцати лет, с актерами, с министрами, с купцами и с генерал-адъютантами, так что очень многие из бывших сним на "ты" находились на двух крайних пунктах общественной лестницы иочень бы удивились, узнав, что имеют через Облонского что-нибудь общее
Он был на "ты" со всеми, с кем пил шампанское, а пил он шампанское совсеми, и поэтому, в присутствии своих подчиненных встречаясь с своимипостыдными "ты", как он называл шутя многих из своих приятелей, он, сосвойственным ему тактом, умел уменьшать неприятность этого впечатлениядля подчиненных. Левин не был постыдный "ты", но Облонский с своим тактом почувствовал, что Левин думает, что он пред подчиненными может нежелать выказать свою близость с ним, и потому поторопился увести его вкабинет
Левин был почти одних лет с Облонским и с ним на "ты" не по одномушампанскому. Левин был его товарищем и другом первой молодости. Они любили друг друга, несмотря на различие характеров и вкусов, как любятдруг друга приятели, сошедшиеся в первой молодости. Но, несмотря на это,как часто бывает между людьми, избравшими различные роды деятельности,каждый из них, хотя, рассуждая, и оправдывал деятельность другого, в душе презирал ее. Каждому казалось, что та жизнь, которую он сам ведет,есть одна настоящая жизнь, а которую ведет приятель - есть только призрак. Облонский не мог удержать легкой насмешливой улыбки при виде Левина. Уж который раз он видел его приезжавшим в Москву из деревни, где ончто-то делал, но что именно, того Степан Аркадьич никогда не мог понятьхорошенько, да и не интересовался. Левин приезжал в Москву всегда взволнованный, торопливый, немножко стесненный и раздраженный этою стесненностью и большею частью с юEвершенно новым, неожиданным взглядом на вещи. Степан Аркадьич смеялся над этим и любил это. Точно так же и Левин вдуше презирал и городской образ жизни своего приятеля и его службу, которую считал пустяками, и смеялся над этим. Но разница была в том, чтоОблонский, делая, что все делают, смеялся самоуверенно и добродушно, аЛевин не самоуверенно и иногда сердито
- Мы тебя давно ждали, - сказал Степан Аркадьич, войдя в кабинет и выпустив руку Левина, как бы этим показывая, что тут опасности кончились
- Очень, очень рад тебя видеть, - продолжал он. - Ну, что ты? Как? Когда
