Школьная библиотека

кормил огромное семейство. Вот ужас! - Нельзя ли что-нибудь сделать для нее? - взволнованным шепотом сказала Каренина

Вронский взглянул на нее и тотчас же вышел из вагона

- Я сейчас приду, maman, - прибавил он, обертываясь в дверях

Когда он возвратился через несколько минут, Степан Аркадьич уже разговаривал с графиней о новой певице, а графиня нетерпеливо оглядывалась надверь, ожидая сына

- Теперь пойдемте, - сказал Вронский, входя. Они вместе вышли. Вронский шел впереди с матерью. Сзади шла Каренина - с братом. У выхода кВронскому подошел догнавший его начальник станции

- Вы передали моему помощнику двести рублей. Потрудитесь обозначить,кому вы назначаете их? - Вдове, - сказал Вронский, пожимая плечами. - Я не понимаю, о чемспрашивать

- Вы дали? - крикнул сзади Облонский и, прижав руку сестры, прибавил:Очень мило, очень мило! Не правда ли, славный малый? Мое почтение, графиня

И он с сестрой остановились, отыскивая ее девушку

Когда они вышли, карета Вронских уже отъехала. Выходившие люди все ещепереговаривались о том, что случилось

- Вот смерть-то ужасная!- сказал какой-то господин, проходя мимо. Говорят, на два куска

- Я думаю, напротив, самая легкая, мгновенная, - заметил другой

- Как это не примут мер, - говорил третий

Каренина села в карету, и Степан Аркадьич с удивлением увидал, что губы ее дрожат и она с трудом удерживает слезы

- Что с тобой, Анна? - спросил он, когда они отъехали несколько сотсажен

- Дурное предзнаменование, - сказала она

- Какие пустяки!- сказал Степан Аркадьич. - Ты приехала, это главное

Ты не можешь представить себе, как я надеюсь на тебя

- А ты давно знаешь Вронского? - спросила она

- Да. Ты знаешь, мы надеемся, что он женится на Кити

- Да? - тихо сказала Анна. - Ну, теперь давай говорить о тебе, - прибавила она, встряхивая головой, как будто хотела физически отогнатьчто-то лишнее и мешавшее ей. - Давай говорить о твоих делах.. Я получилатвое письмо и вот приехала

- Да, вся надежда на тебя, - сказал Степан Аркадьич

- Ну, расскажи мне все

И Степан Аркадьич стал рассказывать

Подъехав к дому, Облонский высадил сестру, вздохнул, пожал ее руку иотправился в присутствие.

XIX Когда Анна вошла в комнату, Долли сидела в маленькой гостиной с белоголовым пухлым мальчиком, уж теперь похожим на отца, и слушала его урокиз французского чтения. Мальчик читал, вертя в руке и стараясь оторватьчуть державшуюся пуговицу курточки. Мать несколько раз отнимала руку, нопухлая ручонка опять бралась за пуговицу. Мать оторвала пуговицу и положила ее в карман

- Успокой руки, Гриша, - сказала она и опять взялась за свое одеяло,давнишнюю работу, за которую она всегда бралась в тяжелые минуты, и теперь вязала нервно, закидывая пальцем и считая петли. Хотя она и велелавчера сказать мужу, что ей дела нет до того, приедет или не приедет егосестра, она все приготовила к ее приезду и с волнением ждала золовку

Долли была убита своим горем, вся поглощена им. Однако она помнила,что Анна, золовка, была жена одного из важнейших лиц в Петербурге и петербургская grande dame. И благодаря этому обстоятельству она не исполнила сказанного мужу, то есть не забыла, что приедет золовка. "Да, наконец, Анна ни в чем не виновата, - думала Долли. - Я о ней ничего, кромесамого хорошего, не знаю, и в отношении к себе я видела от нее тольколаску и дружбу". Правда, сколько она могла запомнить свое впечатление вПетербурге у Карениных, ей не нравился самый дом их; что-то было фальшивое во всем складе их семейного быта. "Но за что же я не приму ее?Только бы не вздумала она утешать меня!- думала Долли. - Все утешения, иувещания, и прощения христианские - все это я уж тысячу раз передумала,и все это не годится"

Все эти дни Долли была одна с детьми. Говорить о своем горе она не хотела, а с этим горем на душе говорить о постороннем она не могла. Оназнала, что, так или иначе, она Анне выскажет все, и то ее радовала мысльо том, как она выскажет, то злила необходимость говорить о своем унижении с ней, его сестрой, и слышать от нее готовые фразы увещания и утешения

Она, как часто бывает, глядя на часы, ждала ее каждую минуту и пропустила именно ту, когда гостья приехала, так что не слыхала звонка

Услыхав шум платья и легких шагов уже в дверях, она оглянулась, и наизмученном лице ее невольно выразилось не радость, а удивление. Онавстала и обняла золовку

- Как, уж приехала? - сказала она, целуя ее

- Долли, как я рада тебя видеть! - И я рада, - слабо улыбаясь и стараясь по выражению лица Анны узнать,знает ли она, сказала Долли. "Верно, знает", - подумала она, заметив соболезнование на лице Анны. - Ну, пойдем, я тебя проведу в твою комнату,- продолжала она, стараясь отдалить сколько возможно минуту объяснения

- Это Гриша? Боже мой, как он вырос!- сказала Анна и, поцеловав его,не спуская глаз с Долли, остановилась и покраснела. - Нет, позволь никуда не ходить

Она сняла платок, шляпу и, зацепив ею за прядь своих черных, вездевьющихся волос, мотая головой, отцепляла волоса

- А ты сияешь счастьем и здоровьем!- сказала Долли почти с завистью

- Я?.. Да, - сказала Анна. - Боже мой, Таня! Ровесница Сереже моему, прибавила она, обращаясь ко вбежавшей девочке. Она взяла ее на руки ипоцеловала. - Прелестная девочка, прелесть! Покажи же мне всех

Она называла их и припоминала не только имена, но года, месяцы, характеры, болезни всех детей, и Долли не могла не оценить этого

- Ну, так пойдем к ним, - сказала она. - Вася спит теперь, жалко

Осмотрев детей, они сели, уже одни, в гостиной, пред кофеем. Анна взялась за поднос и потом отодвинула его

- Долли, - сказала она, - он говорил мне

Долли холодно посмотрела на Анну. Она ждала теперь притворно-сочувственных фраз; но Анна ничего такого не сказала

- Долли, милая!- сказала она, - я не хочу ни говорить тебе за него, ниутешать; это нельзя. Но, душенька, мне просто жалко, жалко тебя всею душой! Из-за густых ресниц ее блестящих глаз вдруг показались слезы. Она пересела ближе к невестке и взяла ее руку своею энергическою маленькою рукой. Долли не отстранилась, но лицо ее не изменяло своего сухого выражения. Она сказала: - Утешить меня нельзя. Все потеряно после того, что было, все пропало! И как только она сказала это, выражение лица ее вдруг смягчилось. Аннаподняла сухую, худую руку Долли, поцеловала ее и сказала: - Но, Долли, что же делать, что же делать? Как лучше поступить в этомужасном положении? - вот о чем надо подумать

- Все кончено, и больше ничего, - сказала Долли. - И хуже всего то, тыпойми, что я не могу его бросить; дети, я связана. А с ним жить я не могу, мне мука видеть его

- Долли, голубчик, он говорил мне, но я от тебя хочу слышать, скажимне все

Долли посмотрела на нее вопросительно

Участие и любовь непритворные видны были на лице Анны

- Изволь, - вдруг сказала она. - Но я скажу сначала. Ты знаешь, как явышла замуж. Я с воспитанием maman не только была невинна, но я былаглупа Я ничего не знала. Говорят, я знаю, мужья рассказывают женам своимпрежнюю жизнь, но Стива... - она поправилась, - Степан Аркадьич ничегоне сказал мне. Ты не поверишь, но я до сих пор думала, что я одна женщина, которую он знал. Так я жила восемь лет. Ты пойми, что я не только неподозревала неверности, но что я считала это невозможным, и тут, представь себе, с такими понятиями узнать вдруг весь ужас, всю гадость... Тыпойми меня. Быть уверенной вполне в своем счастии, и вдруг... - продолжала Долли, удерживая рыданья, - и получить письмо... письмо его к своейлюбовнице, к моей гувернантке. Нет, это слишком ужасно! - Она поспешновынула платок и закрыла им лицо. - Я понимаю еще увлечение, - продолжалаона, помолчав, - но обдуманно, хитро обманывать меня... с кем же?.. Продолжать быть моим мужем вместе с нею... это ужасно! Ты не можешь понять..

- О нет, я понимаю! Понимаю, милая Долли, понимаю, - говорила Анна,пожимая ее руку

- И ты думаешь, что он понимает весь ужас моего положения? - продолжала Долли. - Нисколько! Он счастлив и доволен

- О нет! - быстро перебила Анна. - Он жалок, он убит раскаяньем..

- Способен ли он к раскаянью? - перебила Долли, внимательно вглядываясь в лицо золовки

- Да, я его знаю. Я не могла без жалости смотреть на него. Мы его обезнаем. Он добр, но он горд, а теперь так унижен. Главное, что меня тронуло (и тут Анна угадала главное, что могло тронуть Долли)... - его мучают две вещи: то, что ему стыдно детей, и то, что он, любя тебя... да,да, любя больше всего на свете, -. поспешно перебила она хотевшую возражать Долли, - сделал тебе больно, убил тебя. "Нет, нет, она не простит",