Школьная библиотека

**)Я иду из кофейни (нем).

***)Вы не читали газету? (нем.)

Карл Иваныч рассердился, поставил меня на колени, твердил,что это упрямство, кукольная комедия (это было любимое егослово), угрожал линейкой и требовал, чтобы я просил прощенья,тогда как я от слез не мог слова вымолвить; наконец, должнобыть, чувствуя свою несправедливость, он ушел в комнатуНиколая и хлопнул дверью.

Из классной слышен был разговор в комнате дядьки.

- Ты слышал, Николай, что дети едут в Москву? - сказал КарлИваныч, входя в комнату.

- Как же-с, слышал.

Должно быть, Николай хотел встать, потому что Карл Иванычсказал: "Сиди, Николай!" - и вслед за этим затворил дверь. Явышел из угла и подошел к двери подслушивать.

- Сколько ни делай добра людям, как ни будь привязан,видно, благодарности нельзя ожидать, Николай? - говорил КарлИваныч с чувством.

Николай, сидя у окна за сапожной работой, утвердительнокивнул головой.

- Я двенадцать лет живу в этом доме и могу сказать передбогом, Николай, - продолжал Карл Иваныч, поднимая глаза итабакерку к потолку, - что я их любил и занимался ими больше,чем ежели бы это были мои собственные дети. Ты помнишь,Николай, когда у Володеньки была горячка, помнишь, как ядевять дней, не смыкая глаз, сидел у его постели. Да! тогда ябыл добрый, милый Карл Иваныч, тогда я был нужен; а теперь, прибавил он, иронически улыбаясь, - теперь дети большие стали:им надо серьезно учиться. Точно они здесь не учатся, Николай?

- Как же еще учиться, кажется, - сказал Николай, положившило и протягивая обеими руками дратвы.

- Да, теперь я не нужен стал, меня и надо прогнать; а гдеобещания? где благодарность? Наталью Николаевну я уважаю илюблю, Николай, - сказал он, прикладывая руку к груди, - дачто она?.. ее воля в этом доме все равно, что вот это, - приэтом он с выразительным жестом кинул на пол обрезок кожи. - Язнаю, чьи это штуки и отчего я стал не нужен: оттого, что я нельщу и не потакаю во всем, как иные люди. Я привык всегда иперед всеми говорить правду, - сказал он гордо. - Бог с ними!Оттого, что меня не будет, они не разбогатеют, а я, богмилостив, найду себе кусок хлеба... не так ли, Николай?

Николай поднял голову и посмотрел на Карла Иваныча так, какбудто желая удостовериться, действительно ли может он найтикусок хлеба, - но ничего не сказал.

Много и долго говорил в этом духе Карл Иваныч: говорил отом, как лучше умели ценить его заслуги у какого-то генерала,где он прежде жил (мне очень больно было это слышать), говорило Саксонии, о своих родителях, о друге своем портном Schonheitи т. д. ч т. д.

Я сочувствовал его горю, и мне больно было, что отец и КарлИваныч, которых я почти одинаково любил, не поняли друг друга;я опять отправился в угол, сел на пятки и рассуждал о том, какбы восстановить между ними согласие.

Вернувшись в классную, Карл Иваныч велел мне встать иприготовить тетрадь для писания под диктовку. Когда все былоготово, он величественно опустился в свое кресло и голосом,который, казалось, выходил из какой-то глубины, началдиктовать следующее: "Von al-len Lei-den-schaf-ten diegrau-sam-ste ist... ha ben sie geschrieben?"*). Здесь оностановился, медленно понюхал табаку и продолжал с новойсилой: "die grausamste ist die Un-dank-bar-keit... Ein grossesU"**) В ожидании продолжения, написав последнее сл2о, япосмотрел на него.

---------

*) Из всех пороков самый ужасный... написали? (нем.)

**) Самый ужасный - это неблагодарность... С прописнойбуквы (нем.)

- Punctum*), - сказал он с едва заметной улыбкой и сделалзнак. чтобы мы подали ему тетради.

-------------

*) Точка (лат.)

Несколько раз, с различными интонациями и с выражениемвеличайшего удовольствия, прочел он это изречение, выражавшееего задушевную мысль; потом задал нам урок из истории и сел уокна. Лицо его не было угрюмо, как прежде; оно выражалодовольство человека, достойно отмстившего за нанесенную емуобиду.

Было без четверти час; но Карл Иваныч, казалось, и не думало том, чтобы отпустить нас: он то и дело задавал новые уроки

Скука и аппетит увеличивались в одинаковой мере. Я с сильнымнетерпением следил за всеми признаками, доказывавшими близостьобеда. Вот дворовая женщина с мочалкой идет мыть тарелки, вотслышно, как шумят посудой в буфете, раздвигают стол и ставятстулья, вот и Мими с Любочкой и Катенькой (Катенька двенадцатилетняя дочь Мими) идут из саду; но не видать Фоки дворецкого Фоки, который всегда приходи г и объявляет, чтокушать готово. Тогда только можно будет бросить книги и, необращая внимания на Карла Иваныча, бежать вниз.

Вот слышны шаги по лестнице; но. это не Фока! Я изучил егопоходку и всегда узнаю скрип его сапогов. Дверь отворилась, ив ней показалась фигура, мне совершенно незнакомая

Глава V. ЮРОДИВЫЙ

В комнату вошел человек лет пятидесяти, с бледным, изрытымоспою продолговатым лицом, длинными седыми волосами и редкойрыжеватой бородкой. Он был такого большого роста, что длятого, чтобы пройти в дверь, ему не только нужно было нагнутьголову, но и согнуться всем телом. На нем было надето что-тоизорванное, похожее на кафтан и на подрясник; в руке он держалогромный посох. Войдя в комнату, он из всех сил стукнул им пополу и, скривив брови и чрезмерно раскрыв рот, захохотал самымстрашным и неестественным образом Он был крив на один глаз, ибелый зрачок этого глаза прыгал беспрестанно и придавал его ибез того некрасивому лицу еще более отвратительное выражение.

- Ага! попались! - закричал он, маленькими шажками подбегаяк Володе, схватил его за голову и начал тщательнорассматривать его макушку, потом с совершенно серьезнымвыражением отошел от него, подошел к столу и начал дуть подклеенку и крестить ее. - О-ох жалко! о-ох больно!.

сердечные... улетят, - заговорил он потом дрожащим от слезголосом, с чувством всматриваясь в Володю, и стал утиратьрукавом действительно падавшие слезы.

Голос его был груб и хрипл, движения торопливы и неровны,речь бессмысленна и несвязна (он никогда не употреблялместоимений), но ударения так трогательны и желтое уродливоелицо его принимало иногда такое откровенно печальноевыражение, что, слушая его, нельзя было удержаться откакого-то смешанного чувства сожаления, страха и грусти.

Это был юродивый и странник Гриша.

Откуда был он? кто были его родители? что побудило егоизбрать странническую жизнь, какую он вел? Никто не зналэтого. Знаю только то, что он с пятнадцатого года стализвестен как юродивый, который зиму и лето ходит босиком,посещает монастыри, дарит образочки тем, кого полюбит, иговорит загадочные слова, которые некоторыми принимаются запредсказания, что никто никогда не знал его в другом виде, чтоон изредка хаживал к бабушке и что одни говорили, будто оннесчастный сын богатых родителей и чистая душа, а другие, чтоон просто мужик и лентяй.

Наконец явился давно желанный пунктуальный Фока, и мы пошливниз. Гриша, всхлипывая и продолжая говорить разную нелепицу,шел за нами и стучал костылем по ступенькам лестницы. Папа иmaman ходили рука об руку по гостиной и о чем-то тихоразговаривали. Марья Ивановна чинно сидела на одном из кресел,симметрично, под прямым углом, примыкавшем к дивану, истрогим, но сдержанным голосом давала наставления сидевшимподле нее девочкам. Как только Карл Иваныч вошел в комнату,она взглянула на него, тотчас же отвернулась, и лицо ееприняло выражение, которое можно передать так: я вас незамечаю, Карл Иваныч. По глазам девочек заметно было, что ониочень хотели поскорее передать нам какое-то очень важноеизвестие; но вскочить с своих мест и подойти к нам было бынарушением правил Мими. Мы сначала должны были подойти к ней,сказать: "Вопjour, Mimi" *), шаркнуть ногой, а потом ужепозволялось вступать в разговоры.

------------