Школьная библиотека

раздумал.

Незадолго перед ужином в комнату вошел Гриша. Он с самоготого времени, как вошел в наш дом, не переставал вздыхать иплакать, что, по мнению тех, которые верили в его способностьпредсказывать, предвещало какую-нибудь беду нашему дому. Онстал прощаться и сказал, что завтра утром пойдет дальше. Яподмигнул Володе и вышел в дверь.

- Что?

- Если хотите посмотреть Гришины вериги, то пойдемте сейчасна мужской верх - Гриша спит во второй комнате, - в чуланепрекрасно можно сидеть, и мы все увидим.

- Отлично! Подожди здесь: я позову девочек. Девочкивыбежали, и мы отправились на верх. Не без спору решив, комупервому войти в темный чулан, мы уселись и стали ждать

Глава XII. ГРИША

Нам всем было жутко в темноте; мы жались один к другому иничего не говорили. Почти вслед за нами тихими шагами вошелГриша. В одной руке он держал свой посох, в другой - сальнуюсвечу в медном подсвечнике. Мы не переводили дыхания.

- Господи Иисусе Христе! Мати пресвятая богородица! Отцу исыну и святому духу... - вдыхая в себя воздух, твердил он, сразличными интонациями и сокращениями, свойственными толькотем, которые часто повторяют эти слова.

С молитвой поставив свой посох в угол и осмотрев постель,он стал раздеваться. Распоясав свой старенький черный кушак,он медленно снял изорванный нанковый зипун, тщательно сложилего и повесил на спинку стула. Лицо его теперь не выражало,как обыкновенно, торопливости и тупоумия; напротив, он былспокоен, задумчив и даже величав. Движения его были медленны иобдуманны.

Оставшись в одном белье, он тихо опустился на кровать,окрестил ее со всех сторон и, как видно было, с усилием потому что он поморщился - поправил под рубашкой вериги

Посидев немного и заботливо осмотрев прорванное в некоторыхместах белье, он встал, с молитвой поднял свечу в уровень скивотом, в котором стояло несколько образов, перекрестился наних и перевернул свечу огнем вниз. Она с треском потухла.

В окна, обращенные на лес, ударяла почти полная луна

Длинная белая фигура юродивого с одной стороны была освещенабледными, серебристыми лучами месяца, с другой - черной тенью;вместе с тенями от рам падала на пол, стены и доставала допотолка. На дворе караульщик стучал в чугунную доску.

Сложив свои огромные руки на груди, опустив голову ибеспрестанно тяжело вздыхая, Гриша молча стоял перед иконами,потом с трудом опустился на колени и стал молиться.

Сначала он тихо говорил известные молитвы, ударяя только нанекоторые слова, потом повторил их, но громче и с большимодушевлением. Он начал говорить свои слова, с заметным усилиемстараясь выражаться по-славянски. Слова его были нескладны, нотрогательны. Он молился о всех благодетелях своих (так онназывал тех, которые принимали его), в том числе о матушке, онас, молился о себе, просил, чтобы бог простил ему его тяжкиегрехи, твердил: "Боже, прости врагам моим!" - кряхтяподнимался и, повторяя еще и еще те же слова, припадал к землеи опять поднимался, несмотря на тяжесть вериг, которыеиздавали сухой резкий звук, ударяясь о землю.

Володя ущипнул меня очень больно за ногу; но я даже неоглянулся: потер только рукой то место и продолжал с чувствомдетского удивления, жалости и благоговения следить за всемидвижениями и словами Гриши.

Вместо веселия и смеха, на которые я рассчитывал, входя вчулан, я чувствовал дрожь и замирание сердца.

Долго еще находился Гриша в этом положении религиозноговосторга и импровизировал молитвы. То твердил он несколько разсряду: "Господи помилуй", но каждый раз с новой силой ивыражением; то говорил он "Прости мя, господи, научи мя, чтотворить... научи мя что творити, господи!" - с такимвыражением, как будто ожидал сейчас же ответа на свои слова;то слышны были одни жалобные рыдания... Он приподнялся наколени, сложил руки на груди и замолк.

Я потихоньку высунул голову из двери и не переводилдыхания. Гриша не шевелился; из груди его вырывались тяжелыевздохи; в мутном зрачке его кривого глаза, освещенного луною,остановилась слеза.

- Да будет воля твоя! - вскричал он вдруг с неподражаемымвыражением, упал лбом на землю и зарыдал, как ребенок.

Много воды утекло с тех пор, много воспоминаний о быломпотеряли для меня значение и стали смутными мечтами, даже истранник Гриша давно окончил свое последнее странствование; новпечатление, которое он произвел на меня, и чувство, котороевозбудил, никогда не умрут в моей памяти.

О великий христианин Гриша! Твоя вера была так сильна, чтоты чувствовал близость бога, твоя любовь так велика, что словасами собою лились из уст твоих - ты их не поверял рассудком..

И какую высокую хвалу ты принес его величию, когда, не находяслов, в слезах повалился на землю!..

Чувство умиления, с которым я слушал Гришу, не могло долгопродолжаться, во-первых потому, что любопытство мое былонасыщено, а во-вторых потому, что я отсидел себе ноги, сидя наодном месте, и мне хотелось присоединиться к общему шептанью ивозне, которые слышались сзади меня в темном чулане. Кто-товзял меня за руку и шепотом сказал: "Чья это рука?" В чуланебыло совершенно темно; но по одному прикосновению и голосу,который шептал мне над самым ухом, я тотчас узнал Катеньку.

Совершенно бессознательно я схватил ее руку в коротенькихрукавчиках за локоть и припал к ней губами. Катенька, верно,удивилась этому поступку и отдернула руку: этим движением онатолкнула сломанный стул, стоявший в чулане. Гриша поднялголову, тихо оглянулся и, читая молитвы, стал крестить всеуглы. Мы с шумом и шепотом выбежали из чулана

Глава XIII. НАТАЛЬЯ САВИШНА

В половине прошлого столетия по дворам села Хабаровкибегала в затрапезном платье босоногая, но веселая, толстая икраснощекая девка Наташка. По заслугам и просьбе отца ее,кларнетиста Саввы, дед мой взял ее в верх - находиться в числеженской прислуги бабушки Горничная Наташка отличалась в этойдолжности кротостью нрава и усердием. Когда родилась матушка ипонадобилась няня, эту обязанность возложили на Наташку. И наэтом новом поприще она заслужила похвалы и награды за своюдеятельность, верность и привязанность к молодой госпоже. Нонапудренная голова и чулки с пряжками молодого бойкогоофицианта Фоки, имевшего по службе частые сношения с Натальей,пленили ее грубое, но любящее сердце. Она даже сама решиласьидти к дедушке просить позволенья выйти за Фоку замуж. Дедушкапринял ее желание за неблагодарность, прогневался и сослалбедную Наталью за наказание на скотный двор в степную деревню

Через шесть месяцев, однако, так как никто не мог заменитьНаталью, она была возвращена в двор и в прежнюю должность

Возвратившись в затрапезке из изгнания, она явилась к дедушке,упала ему в ноги и просила возвратить ей милость, ласку изабыть ту дурь, которая на нее нашла было и которая, онаклялась, уже больше не возвратится. И действительно, онасдержала свое слово.

С тех пор Наташка сделалась Натальей Савишной и наделачепец: весь запас любви, который в ней хранился, она перенеслана барышню свою.

Когда подле матушки заменила ее гувернантка, она получилаключи от кладовой, и ей н