Школьная библиотека

"Что же он это делает? - рассуждал я сам с собою. - Ведьэто вовсе не то, чему учила нас Мими: она уверяла, что мазуркувсе танцуют на цыпочках, плавно кругообразно разводя ногами; авыходит что танцуют совсем не так. Вон и Ивины, и Этьен, и всетанцуют, a pas de Basques не делают; и Володя наш перенялновую манеру. Недурно!.. А Сонечка-то какая милочка?! вон онапошла..." Мне было чрезвычайно весело.

Мазурка клонилась к концу: несколько пожилых мужчин и дамподходили прощаться с бабушкой и уезжали; лакеи, избегаятанцующих, осторожно проносили приборы в задние комнаты;бабушка заметно устала, говорила как бы нехотя и оченьпротяжно, музыканты в тридцатый раз лениво начинали тот жемотив. Большая девица, с которой я танцевал, делая фигуру,заметила меня и, предательски улыбнувшись, - должно быть,желая тем угодить бабушке, - подвела ко мне Сонечку и одну избесчисленных княжон "Rose ou hortie?" *) - сказала она мне.

-----------------

*) Роза или крапива? (фр.)

- А, ты здесь! - сказала, поворачиваясь в своем кресле,бабушка, - иди же, мой дружок, иди.

Хотя мне в эту минуту больше хотелось спрятаться с головойпод кресло бабушки, чем выходить из-за него, как былоотказаться? - я встал, сказал "rose" и робко взглянул наСонечку. Не успел я опомниться, как чья-то рука в белойперчатке очутилась в моей, и княжна с приятнейшей улыбкойпустилась вперед, нисколько не подозревая того, что ярешительно не знал, что делать с своими ногами.

Я знал, что pas de Basques неуместны, неприличны и дажемогут совершено осрамить меня; но знакомые звуки мазурки,действуя на мой слух, сообщили известное направлениеакустическим нервам, которые в свою очередь передали этодвижение ногам; и эти последние, совершенно невольно и кудивлению всех зрителей, стали выделывать фатальные круглые иплавные па на цыпочках. Покуда мы шли прямо, дело еще шлокое-как, но на повороте я заметил, что, если не приму своихмер, непременно уйду вперед. Во избежание такой неприятности яприостановился, с намерением сделать то самое коленце, котороетак красиво делал молодой человек в первой паре. Но в ту самуюминуту, как я раздвинул ноги и хотел уже припрыгнуть, княжна,торопливо обегая вокруг меня, с выражением тупого любопытстваи удивления посмотрела на мои ноги. Этот взгляд убил меня. Ядо того растерялся, что, вместо того чтобы танцевать,затопотал ногами на месте, самым странным, ни с тактом, ни счем не сообразным образом, и наконец совершенно остановился

Все смотрели на меня: кто с удивлением, кто с любопытством,кто с насмешкой, кто с состраданием; одна бабушка смотреласовершенно равнодушно.

- Il ne fallait pas danser, si vous ne savez pas!*) сказал сердитый голос папа над моим ухом, и, слегка оттолкнувменя, он взял руку моей дамы, прошел с ней тур по-старинному,при громком одобрении зрителей, и привел ее на место. Мазуркатотчас же кончилась.

--------------

*) Не нужно было танцевать, если не умеешь! (фр.)

"Господи! За что ты наказываешь меня так ужасно!"

Все презирают меня и всегда будут презирать... мне закрытадорога ко всему: к дружбе, любви, почестям... все пропало!!Зачем Володя делал мне знаки, которые все видели и которые немогли помочь мне? зачем эта противная княжна так посмотрела намои ноги? зачем Сонечка... она милочкB но зачем она улыбаласьв это время? зачем папа покраснел и схватил меня за руку?Неужели даже ему было стыдно за меня? О, это ужасно! Вот будьтут мамаша, она не покраснела бы за своего Николеньку... И моевоображение унеслось далеко за этим милым образом. Я вспомниллуг перед домом, высокие липы сада, чистый пруд, над которымвьются ласточки, синее небо, на котором остановились белыепрозрачные тучи, пахучие копны свежего сена, и еще многоспокойных радужных воспоминаний носилось в моем расстроенномвоображении

Глава XXIII. ПОСЛЕ МАЗУРКИ

За ужином молодой человек, танцевавший в первой паре, селза наш, детский, стол и обращал на меня особенное внимание,что немало польстило бы моему самолюбию, если бы я мог, послеслучившегося со мной несчастия, чувствовать что-нибудь. Номолодой человек, как кажется, хотел во что бы то ни сталоразвеселить меня: он заигрывал со мной, называл меня молодцоми. как только никто из больших не смотрел на нас, подливал мнев рюмку вина из разных бутылок и непременно заставлялвыпивать. К концу ужина, когда дворецкий налил мне толькочетверть бокальчика шампанского из завернутой в салфеткубутылки и когда молодой человек настоял на том, чтобы он налилмне полный, и заставил меня его выпить залпом, я почувствовалприятную теплоту по всему телу, особенную приязнь к моемувеселому покровителю и чему-то очень расхохотался.

Вдруг раздались из залы звуки гросфатера, и стали вставатьиз-за стола. Дружба наша с молодым человеком тотчас же икончилась: он ушел к большим, а я, не смея следовать за ним,подошел, с любопытством, прислушиваться к тому, что говорилаВалахина с дочерью.

- Еще полчасика, - убедительно говорила Сонечка.

- Право, нельзя, мой ангел.

- Ну для меня, пожалуйста, - говорила она, ласкаясь.

- Ну разве тебе весело будет, если я завтра буду больна? сказала г-жа Валахина и имела неосторожность улыбнуться.

- А, позволила! останемся? - заговорила Сонечка, прыгая отрадости.

- Что с тобой делать? Иди же, танцуй... вот тебе и кавалер,- сказала она, указывая на меня.

Сонечка подала мне руку, и мы побежали в залу. Выпитоевино, присутствие и веселость Сонечки заставили менясовершенно забыть несчастное приключение мазурки. Я выделывалногами самые забавные штуки: то, подражая лошади, бежалмаленькой рысцой, гордо поднимая ноги, то топал ими на месте,как баран, который сердится на собаку, при этом хохотал отдуши и нисколько не заботился о том, какое впечатлениепроизвожу на зрителей. Сонечка тоже не переставала смеяться:она смеялась тому, что мы кружились, взявшись рука за руку,хохотала, глядя на какого-то старого барина, который, медленноподнимая ноги, перешагнул через платок, показывая вид, что емубыло очень трудно это сделать, и помирала со смеху, когда явспрыгивал чуть не до потолка, чтобы показать свою ловкость.

Проходя через бабушкин кабинет, я взглянул на себя взеркало: лицо было в поту, волосы растрепаны, вихры торчалибольше чем когда-нибудь; но общее выражение лица было такоевеселое, доброе и здоровое, что я сам себе понравился.

"Если бы я был всегда такой, как теперь, - подумал я, - ябы еще мог понравиться".

Но когда я опять взглянул на прекрасное личико моей дамы, внем было, кроме того выражение веселости, здоровья ибеззаботности, которое понравилось мне в моем, столько изящнойи нежной красоты, что мне сделалось досадно на самого себя: японял, как глупо мне надеяться обратить на себя вниманиетакого чудесного создания.

Я не мог надеяться на взаимность, да и не думал о ней: душамоя и без того была преисполнена счастием. Я не понимал, чтоза чувство любви, наполнявшее мою душу отрадой, можно было бытребовать еще большего счастия и желать чего-нибудь, крометого, чтобы чувство это никогда не прекращалось. Мне и такбыло хорошо. Сердце билось, как голубь, кровь беспрестанноприливала к нему, и хотелось плакать.

Когда мы проходили по коридору, мимо темного чулана подлестницей, я взглянул на него и подумал:

"Что бы это было за счастие, если бы можно было весь векпрожить с ней в этом темном чулане! и чтобы никто не знал, чтомы там живем".

- Не правда ли, что нынче очень весело? - сказал я тихим,дрожащим голосом и прибавил шагу, испугавшись не столько того,что сказал, сколько того, что намерен был сказать.

- Да... очень! - отвечала она, обратив ко мне головку, стаким откровенно-добрым выражением, что я перестал бояться.

- Особенно после ужина... Но если бы вы знали, как мнежалко (я хотел сказать грустно, но не посмел), что вы скороуедете и мы больше не увидимся.

- Отчего ж не увидимся? - сказала она, пристальновсматриваясь в кончики своих башмачков и проводя пальчиком порешетчатым ширмам, мимо которых мы проходили, - каждый вторник