Книга "Детство". Страница 22

печальное выражение, и когда, выходя из коляски, он спросил увыбежавшего, запыхавшегося Фоки: "Где Наталья Николаевна?",голос его был нетверд и в глазах были слезы. Добрый старикФока, украдкой взглянув на нас, опустил глаза и, отворяя дверьв переднюю, отвернувшись, отвечал:

- Шестой день уж не изволят выходить из спальни. Милка,которая, как я после узнал, с самого того дня, в которыйзанемогла maman, не переставала жалобно выть, весело бросиласьк отцу - прыгала на него, взвизгивала, лизала его руки; но оноттолкнул ее и прошел в гостиную, оттуда в диванную, изкоторой дверь вела прямо в спальню. Чем ближе подходил он кэтой комнате, тем более, по всем телодвижениям, было заметноего беспокойство: войдя в диванную, оншел на цыпочках, едвапереводил дыхание и перекрестился, прежде чем решился взятьсяза замок затворенной двери. В это время из коридора выбежаланечесанная, заплаканная Мими. "Ах! Петр Александрыч! - сказалаона шепотом, с выражением истинного отчаяния, и потом,заметив, что папа поворачивает ручку замка, она прибавила чутьслышно: - Здесь нельзя пройти - ход из девичьей".


О, как тяжело все это действовало на мое настроенное к горюстрашным предчувствием детское воображение!

Мы пошли в девичью; в коридоре попался нам на дорогедурачок Аким, который всегда забавлял нас своими гримасами; нов эту минуту не только он мне не казался смешным, но ничто такбольно не поразило меня, как вид его бессмысленно-равнодушноголица. В девичьей две девушки, которые сидели за какой-тоработой, привстали, чтобы поклониться нам, с таким печальнымвыражением, что мне сделалось страшно. Пройдя еще комнатуМими, папа отворил дверь спальни, и мы вошли. Направо от дверибыли два окна, завешенные платками; у одного из них сиделаНаталья Савишна, с очками на носу, и вязала чулок. Она нестала целовать нас, как то обыкновенно делывала, а толькопривстала, посмотрела на нас через очки, слезы потекли у нееградом. Мне очень не понравилось, что все при первом взглядена нас начинают плакать, тогда как прежде были совершенноспокойны.


Налево от двери стояли ширмы, за ширмами - кровать, столик,шкапчик, уставленный лекарствами, и большое кресло, на которомдремал доктор; подле кровати стояла молодая, очень белокурая,замечательной красоты девушка, в белом утреннем капоте, и,немного засучив рукава, прикладывала лед к голове mamanкоторую мне не было видно в эту минуту. Девушка эта была Labelle Flamande, про которую писала maman и котораявпоследствии играла такую важную роль в жизни всего нашегосемейства. Как только мы вошли, она отняла одну руку от головыmaman и поправила на груди складки своего капота, потомшепотом сказала: "В забытьи".

Я был в сильном горе в эту минуту, но невольно замечал всемелочи. В комнате было почти темно, жарко и пахло вместемятой, одеколоном, ромашкой и гофманскими каплями. Запах этоттак поразил меня, что не только когда я слышу его, но когдалишь вспоминаю о нем, воображение мгновенно переносит меня вэту мрачную, душную комнату и воспроизводит все мельчайшиеподробности ужасной минуты.

Глаза maman были открыты, но она ничего не видела... О,никогда не забуду я этого страшного взгля-да! В нем выражалосьстолько страдания!..

Нас увели.

Когда






Возможно заинтересуют книги: