Школьная библиотека

еще грос-фатер и стали разъезжаться. Граф во всё время не спускал глаз свдовушки. Он не притворялся, говоря, что для нее готов был броситься в прорубь

Прихоть ли, любовь ли, упорство ли, но в этот вечер все его душевные силы былисосредоточены на одном желании - видеть и любить ее. Только что он заметил, чтоАнна Федоровна стала прощаться с хозяйкой, он выбежал в лакейскую, а оттуда, безшубы, на двор к тому месту, где стояли экипажи

- Анны Федоровны Зайцовой экипаж! - закричал он. Высокая четвероместная карета сфонарями сдвинулась с места и поехала к крыльцу. - Стой! - закричал он кучеру,по колено в снегу подбегая к карете

- Чего надо? - отозвался кучер

- В карету надо сесть, - отвечал граф, на ходу отворяя дверцы и стараясь влезть

- Стой же, чорт! Дурень! - Васька! стой! - крикнул кучер на форейтора и остановил лошадей. - Что ж вчужую карету лезете? это барыне Анны Федоровны карета, а не вашей милостикарета

- Ну, молчи ж, болван! На тебе целковый, да слезь, закрой дверцы, - говорилграф. Но так как кучер не шевелился, то он сам подобрал ступеньки и, открывокно, кое-как захлопнул дверцы. В карете, как и во всех старых каретах, вособенности обитых желтым басоном, пахло какой-то гнилью и горелой щетиной. Ногиграфа были по колено в талом снегу и сильно зябли в тонких сапогах и рейтузах,да и всё тело прохватывал зимний холод. Кучер ворчал на козлах и, кажется,сбирался слезть. Но граф ничего не слыхал и не чувствовал. Лицо его горело,сердце его сильно стучало. Он напряженно схватился за желтый ремень, высунулся вбоковое окно, и вся жизнь его сосредоточилась в одном ожидании. Ожидание этопродолжалось недолго. На крыльце закричали: "Зайцовой карету!" кучер зашевелилвожжами, кузов заколыхался на высоких рессорах, освещенные окна дома побежалиодно за другим мимо окна кареты

- Смотри, ежели ты, шельма, скажешь лакею, что я здесь, - сказал граф,высовываясь в переднее окошко к кучеру, - я тебя вздую, а не скажешь - ещедесять рублей

Едва он успел опустить окно, как кузов уж снова сильнее закачался, и каретаостановилась. Он прижался к углу, перестал дышать, даже зажмурился: так емустрашно было, что почему-нибудь не сбудется его страстное ожидание. Дверцыотворились, одна за другой с шумом попадали ступеньки, зашумело женское платье,в затхлую карету ворвался запах жасминных духов, быстрые ножки взбежали поступенькам, и Анна Федоровна, задев полой распахнувшегося салопа по ноге графа,молча, но тяжело дыша, опустилась на сиденье подле него

Видела ли она его или нет, этого никто бы не мог решить, даже сама АннаФедоровна; но когда он взял ее за руку и сказал: "ну, уж теперь поцалую-такивашу ручку", она очень мало изъявила испуга, ничего не отвечала, но отдала емуруку, которую он покрыл поцалуями гораздо выше перчатки. Карета тронулась

- Скажи ж что-нибудь. Ты не сердишься? - говорил он ей

Она молча прижалась в свой угол, но вдруг отчего-то заплакала и сама упалаголовой к его груди

VI

Вновь выбранный исправник с своей компанией, кавалерист и другие дворяне ужедавно слушали цыган и пили в новом трактире, когда граф в медвежьей, крытойсиним сукном шубе, принадлежавшей покойному мужу Анны Федоровны, присоединился ких компании

- Батюшка, ваше сиятельство! ждали не дождались! - говорил косой черный цыган,показывая свои блестящие зубы, встретив его еще в сенях и бросаясь снимать шубу

- С Лебедяни не видали... Стеша зачахла совсем по вас..

Стеша, стройная молоденькая цыганочка с кирпично-красным румянцем на коричневомлице, с блестящими, глубокими черными глазами, осененными длинными ресницами,выбежала тоже навстречу

- А! графчик! голубчик! золотой! вот радость-то! - заговорила она сквозь зубы свеселой улыбкой

Сам Илюшка выбежал навстречу, притворяясь, что очень радуется. Старухи, бабы,девки повскакали с мест и окружили гостя. Кто считался кумовством, кто крестовымбратством

Молодых цыганок Турбин всех расцаловал в губы; старухи и мужчины цаловали его вплечико и в ручку. Дворяне тоже были очень обрадованы приездом гостя, тем более,что гульба, дойдя до своего апогея, теперь уже остывала. Каждый начиналиспытывать пресыщение; вино, потеряв возбудительное действие на нервы, толькотяготило желудок. Каждый уже выпустил весь свой заряд ухарства и пригляделсяодин к другому; все песни были пропеты и перемешались в голове каждого, оставляякакое-то шумное, распущенное впечатление. Что бы кто ни сделал странного илихого, всем начинало приходить в голову, что ничего тут нет любезного исмешного. Исправник, лежа в безобразном виде на полу у ног какой-то старухи,заболтал ногами и закричал: - Шампанского!.. граф приехал!.. шампанского!.. приехал!.. ну, шампанского!.

ванну сделаю из шампанского и буду купаться... Господа дворяне! люблюблагородное дворянское общество!.. Стешка! пой "Дорожку"

Кавалерист был тоже навеселе, но в другом виде. Он сидел на диване в уголке,очень близко рядом с высокой красивой цыганкой Любашей и, чувствуя, как хмельтуманил его глаза, хлопал ими, помахивал головой и, повторяя одни и те же слова,шопотом уговаривал цыганку бежать с ним куда-то. Любаша, улыбаясь, слушала еготак, как будто то, что он ей говорил, было очень весело и вместе с тем несколькопечально, бросала изредка взгляды на своего мужа, косого Сашку, стоявшего застулом против нее, и в ответ на признание в любви кавалериста нагибалась ему наухо и просила купить ей потихоньку, чтоб другие не видали, душков и ленту

- Ура! - закричал кавалерист, когда вошел граф

Красивый молодой человек, с озабоченным видом, старательно, твердыми шагамиходил взад и вперед по комнате и напевал мотивы из "Восстания в серале"

Старый отец семейства, увлеченный к цыганкам неотвязными просьбами господдворян, которые говорили, что без него всё расстроится и лучше не ехать, лежална диване, куда он повалился тотчас, как приехал, и никто на него не обращалвнимания. Какой-то чиновник, бывший тут же, сняв фрак, с ногами сидел на столе,ерошил свои волосы и тем сам доказывал, что он очень кутит. Как только вошелграф, он расстегнул ворот рубашки и подсел еще выше на стол. Вообще с приездомграфа кутеж оживился

Цыганки, разбредшиеся было по комнате, опять сели кружком. Граф посадил Стешку,запевалу, себе на колени и велел еще подать шампанского

Илюшка с гитарой стал перед запевалой, и началась пляска, то-есть цыганскиепесни: "Хожу ль я по улице", "Эй вы, гусары...", "Слышишь, разумеешь..." и т.д.,в известном порядке. Стешка славно пела. Ее гибкий, звучный, из самой грудивыливавшийся контральто, ее улыбки во время пенья, смеющиеся, страстные глазки иножка, шевелившаяся невольно в такт песни, ее отчаянное вскрикиванье при началехора, - всё это задевало за какую-то звонкую, но редко задеваемую струну. Виднобыло, что она вся жила только в той песне, которую пела. Илюшка, улыбкой,спиной, ногами, всем существом изображая сочувствие песне, аккомпанировал ей нагитаре и, впившись в нее глазами, как будто в первый раз слушая песню,внимательно, озабоченно, в такт песни наклонял и поднимал голову. Потом он вдругвыпрямлялся при последней певучей ноте и, как будто чувствуя себя выше всех вмире, гордо, решительно вскидывал ногой гитару, перевертывал ее, притопывал,встряхивал волосами и, нахмурившись, оглядывался на хор. Всё его тело от шеи допяток начинало плясать каждой жилкой... И двадцать энергических, сильныхголосов, каждый из всех сил стараясь страннее и необыкновеннее вторить одиндругому, переливались в воздухе. Старухи подпрыгивали на стульях, помахиваяплаточками и оскаливая зубы, вскрикивали в лад и в такт одна громче другой

Басы, склонив головы на бок я напружив шеи, гудели, стоя за стульями

Когда Стеша выводила тонкие ноты, Илюшка подносил к ней ближе гитару, как будтожелая помочь ей, а красивый молодой человек в восторге вскрикивал, что теперьбемоли пошли

Когда заиграли плясовую и, дрожа плечами и грудью, прошлась Дуняша и,развернувшись перед графом, поплыла дальше, Турбин вскочил с места, скинулмундир и, оставшись в одной красной рубахе, лихо прошелся с нею в самый раз итакт, выделывая ногами такие штуки, что цыгане, одобрительно улыбаясь,переглядывались друг с другом

Исправник сел по-турецки, хлопнул себя кулаком по груди и закричал: "виват!", апотом, ухватив графа за ногу, стал рассказывать, что у него было две тысячирублей, а теперь всего пятьсот осталось, и что он может сделать всё, чтозахочет, ежели только граф позволит. Старый отец семейства проснулся и хотелуехать; но его не пустили. Красивый молодой человек упрашивал цыганкупротанцовать с ним вальс. Кавалерист, желая похвастаться своей дружбой с графом,встал из своего угла и обнял Турбина

- Ах ты, мой голубчик! - сказал он, - зачем ты только от нас уехал! А? - Графмолчал, видимо думая о другом. - Куда ездил? Ах ты, плут, граф, уж я знаю, кудаездил

Турбину отчего-то не понравилось это панибратство. Он, не улыбаясь, молчапосмотрел в лицо кавалеристу и вдруг пустил в упор на него такое страшное,грубое ругательство, что кавалерист огорчился и долго не знал, как ему принятьтакую обиду: в шутку или не в шутку. Наконец он решил, что в шутку, улыбнулся ипошел опять к своей цыганке, уверял ее, что он на ней непременно женится послеСвятой. Запели другую песню, третью, еще раз поплясали, провеличали, и всемпродолжало казаться весело. Шампанское не кончалось. Граф пил много. Глаза егокак бы покрылись влагою, но он не шатался, плясал еще лучше, говорил твердо идаже сам славно подпевал в хоре и вторил Стеше, когда она пела "Дружбы нежноеволненье". В середине пляски купец, содержатель трактира, пришел просить гостейехать по домам, потому что уже был третий час утра

Граф схватил купца за шиворот и велел ему плясать в присядку. Купец отказывался

Граф схватил бутылку шампанского и, перевернув купца ногами кверху, велел егодержать так и, к общему хохоту, медлительно вылил на него всю бутылку

Уже рассветало. Все были бледны и изнурены, исключая графа

- Однако мне пора в Москву, - сказал он вдруг, вставая. - Пойдем все ко мне,ребята. Проводите меня... и чаю напьемся

Все согласились, исключая заснувшего помещика, который тут и остался, набилисьбитком в трое саней, стоявших у подъезда, и поехали в гостиницу