Школьная библиотека

- Известное дело, мир - большой человек, - подтвердил Авдеев.

- Надо, вишь, овса купить да сапоги к весне справить, денежки нужны, акак он их забрал... - настаивал недовольный.

- Говорю, как рота хочет, - повторил Панов. - Не в первый раз: возьмети отдаст.

В те времена на Кавказе каждая рота заведовала сама через своихвыборных всем хозяйством. Она получала деньги от казны по шесть рублейпятьдесят копеек на человека и сама себя продовольствовала: сажала капусту,косила сено, держала свои повозки, щеголяла сытыми ротными лошадьми. Деньгиже ротные находились в ящике, ключи от которого были у ротного командира, ислучалось часто, что ротный командир брал взаймы из ротного ящика. Так былои теперь, и про это-то и говорили солдаты. Мрачный солдат Никитин хотелпотребовать отчет от ротного, а Панов и Авдеев считали, что этого не нужнобыло.

После Панова покурил и Никитин и, подстелив под себя шинель, сел,прислонясь к дереву. Солдаты затихли. Только слышно было, как ветер шевелилвысоко над головами макушки дерев. Вдруг из-за этого неперестающего тихогошелеста послышался вой, визг, плач, хохот шакалов.

- Вишь, проклятые, как заливаются, - сказал Авдеев.

- Это они с тебя смеются, что у тебя рожа набок, - сказал тонкийхохлацкий голос четвертого солдата.

Опять все затихло, только ветер шевелил сучья дерев, то открывая, тозакрывая звезды.

- А что, Антоныч, - вдруг спросил веселый Авдеев Панова, - бывает тебекогда скучно?

- Какая же скука? - неохотно отвечал Панов.

- А мне другой раз так-то скучно, так скучно, что, кажись, и сам незнаю, что бы над собою сделал.

- Вишь ты! - сказал Панов.

- Я тогда деньги-то пропил, ведь это все от скуки. Накатило, накатилона меня. Думаю: дай пьян нарежусь."

- А бывает, с вина еще хуже.

- И это было. Да куда денешься?

- Да с чего ж скучаешь-то?

- Я-то? Да по дому скучаю.

- Что ж - богато жили?

- Не то что богачи, а жили справно. Хорошо жили.

И Авдеев стал рассказывать то, что он уже много раз рассказывал тому жеПанову.

- Ведь я охотой за брата пошел, - рассказывал Авдеев. - У него ребятасам-пят! А меня только женили. Матушка просить стала. Думаю: что мне! Авосьпопомнят мое добро. Сходил к барину. Барин у нас хороший, говорит: "Молодец!ступай". Так и пошел за брата.

- Что ж, это хорошо, - сказал Панов.

- А вот веришь ли, Антоныч, теперь скучаю. И больше с того и скучаю,что зачем, мол, за брата пошел. Он, мол, теперь царствует, а ты вотмучаешься. И что больше думаю, то хуже. Такой грех, видно.

Авдеев помолчал.

- Аль покурим опять? - спросил Авдеев.

- Ну что ж, налаживай!

Но курить солдатам не пришлось. Только что Авдеев встал и хотелналаживать опять трубку, как из-за шелеста ветра послышались шаги по дороге

Панов взял ружье и толкнул ногой Никитина. Никитин встал на ноги и поднялшинель. Поднялся и третий - Бондаренко.

- А я, братцы, какой сон видел...

Авдеев шикнул на Бондаренку, и солдаты замерли, прислушиваясь. Мягкиешаги людей, обутых не в сапоги, приближались. Все явственнее и явственнееслышалось в темноте хрустение листьев и сухих веток. Потом послышался говорна том особенном, гортанном языке, которым говорят чеченцы. Солдаты теперьне толCко слышали, но и увидали две тени, проходившие в просвете междудеревьями. Одна тень была пониже, другая - повыше. Когда тени поравнялись ссолдатами, Панов, с ружьем на руку, вместе с своими двумя товарищамивыступил на дорогу.

- Кто идет? - крикнул он.

- Чечен мирная, - заговорил тот, который был пониже. Это был Бата. Ружье иок, шашка иок, - говорил он, показывая на себя. - Кинезь надо.

Тот, который был повыше, молча стоял подле своего товарища. На нем тожене было оружия.

- Лазутчик. Значит - к полковому, - сказал Панов, объясняя своимтоварищам.

- Кинезь Воронцов крепко надо, большой дело надо, - говорил Бата.

- Ладно, ладно, сведем, - сказал Панов. - Что ж, веди, что ли, ты сБондаренкой, - обратился он к Авдееву, - а сдашь дежурному, приходи опять

Смотри, - сказал Панов, - осторожней, впереди себя вели идти. А то ведь этигололобые - ловкачи

- А что это? - сказал Авдеев, сделав движение ружьем с штыком, какбудто он закалывает. - Пырну разок - и пар вон.

- Куда ж он годится, коли заколешь, - сказал Бондаренко. - Ну, марш!

Когда затихли шаги двух солдат с лазутчиками, Панов и Никитин вернулисьна свое место.

- И черт их носит по ночам! - сказал Никитин.

- Стало быть, нужно, - сказал Панов. - А свежо стало, - прибавил он и,раскатав шинель, надел и сел к дереву.

Часа через два вернулся и Авдеев с Бондаренкой.

- Что же, сдали? - спросил Панов.

- Сдали. А у полкового еще не спят. Прямо к нему свели. А какие эти,братец ты мой, гололобые ребята хорошие, - продолжал Авдеев. - Ей-богу! Я сними как разговорился.

- Ты, известно, разговоришься, - недовольно сказал Никитин.

- Право, совсем как российские. Один женатый. Марушка, говорю, бар? Бар, говорит. - Баранчук, говорю, бар? - Бар. - Много? - Парочка, говорит. Так разговорились хорошо. Хорошие ребята.

- Как же, хорошие, - сказал Никитин, - попадись ему только один наодин, он тебе требуху выпустит.

- Должно, скоро светать будет, - сказал Панов.

- Да, уж звездочки потухать стали, - сказал Авдеев, усаживаясь.

И солдаты опять затихли

¶III§

В окнах казарм и солдатских домиков давно уже было темно, но в одном излучших домов крепости светились еще все окна. Дом этот занимал полковойкомандир Куринского полка, сын главнокомандующего, флигель-адъютант князьСемен Михайлович Воронцов. Воронцов жил с женой, Марьей Васильевной,знаменитой петербургской красавицей, и жил в маленькой кавказской крепостироскошно, как никто никогда не жил здесь. Воронцову, и в особенности егожене, казалось, что они живут здесь не только скромной, но исполненнойлишений жизнью; здешних же жителей жизнь эта удивляла своей необыкновеннойроскошью.

Теперь, в двенадцать часов ночи, в большой гостиной, с ковром во всюкомнату, с опущенными тяжелыми портьерами, за ломберным столом, освещеннымчетырьмя свечами, сидели хозяева с гостями и играли в карты. Один изиграющих был сам хозяин, длиннолицый белокурый полковник сфлигель-адъютантскими вензелями и аксельбантами, Воронцов; партнером его былкандидат Петербургского университета, недавно выписанный княгиней Воронцовойучитель для ее маленького сына от первого мужа, лохматый юноша угрюмоговида. Против них играли два офицера: один - широколицый, румяный, перешедшийиз гвардии, ротный командир Полторацкий, и, очень прямо сидевший, с холоднымвыражением красивого лица, полковой адъютант. Сама княгиня Марья Васильевна,крупная, большеглазая, чернобровая красавица, сидела подле Полторацкого,касаясь его ног своим кринолином и заглядывая ему в карты. И в ее словах, ив ее взглядах, и улыбке, и во всех движениях ее тела, и в духах, которыми отнее пахло, было то, что доводило Полторацкого до забвения всего, кромесознания ее близости, и он делал ошибку за ошибкой, все более и болеераздражая своего партнера.

- Нет, это невозможно! Опять просолил туза! - весь покраснев,проговорил адъютант, когда Полторацкий скинул туза.

Полторацкий, точно проснувшись, не понимая глядел своими добрыми,широко расставленными черными глазами на недовольного адъютанта.

- Ну простите его! - улыбаясь, сказала Марья Васильевна. - Видите, явам говорила, - обратилась она к Полторацкому.

- Да вы совсем не то говорили, - улыбаясь, сказал Полторацкий.

- Разве не то? - сказала она и также улыбнулась. И эта ответная улыбкатак страшно взволновала и обрадовала Полторацкого, что он багрово покраснели, схватив карты, стал мешать их.

- Не тебе мешать, - строго сказал адъютант и стал своей белой, сперстнем, рукой сдавать карты, так, как будто он только хотел поскорееизбавиться от них.

В гостиную вошел камердинер князя и доложил, что князя требуетдежурный.

- Извините, господа, - сказал Воронцов, с английским акцентом говоряпо-русски. - Ты за меня. Marie, сядешь.

- Согласны? - спросила княгиня, быстро и легко вставая во весь свойвысокий рост, шурша шелком и улыбаясь своей сияющей улыбкой счастливойженщины.

- Я всегда на все согласен, - сказал адъютант, очень довольный тем, чтопротив него играет теперь совершенно не умеющая играть княгиня. Полторацкий