Школьная библиотека

отстегнув чехол винтовки, правой рукой вынул ее. Элдар сделал то же.

- Чего надо? - крикнул Хаджи-Мурат. - Взять хотите? Ну, бери! - И онподнял винтовку. Жители аула остановились.

Хаджи-Мурат, держа винтовку в руке, стал спускаться в лощину. Конные,не приближаясь, ехали за ним. Когда Хаджи-Мурат переехал на другую сторонулощины, ехавшие за ним верховые закричали ему, чтобы он выслушал то, что онихотят сказать. В ответ на это Хаджи-Мурат выстрелил из винтовки и пустилсвою лошадь вскачь. Когда он остановил ее, погони за ним уже не слышно было;не слышно было и петухов, а только яснее слышалось в лесу журчание воды иизредка плач филина. Черная стена леса была совсем близко. Это был тот самыйлес, в котором дожидались его его мюриды. Подъехав к лесу, Хаджи-Муратостановился и, забрав много воздуху в легкие, засвистал и потом затих,прислушиваясь. Через минуту такой же свист послышался из леса. Хаджи-Муратсвернул с дороги и поехал в лес. Проехав шагов сто, Хаджи-Мурат увидалсквозь стволы деревьев костер, тени людей, сидевших у огня, и до половиныосвещенную огнем стреноженную лошадь в седле.

Один из сидевших у костра людей быстро встал и подошел к Хаджи-Мурату,взявшись за повод и за стремя. Это был аварец Ханефи, названый братХаджи-Мурата, заведующий его хозяйством.

- Огонь потушить, - сказал Хаджи-Мурат, слезая с лошади. Люди сталираскидывать костер и топтать горевшие сучья.

- Был здесь Бата? - спросил Хаджи-Мурат, подходя к расстеленной бурке.

- Был, давно ушли с Хан-Магомой.

- По какой дороге пошли?

- По этой, - отвечал Ханефи, указывая на противоположную сторону той,по которой приехал Хаджи-Мурат.

- Ладно, - сказал Хаджи-Мурат и, сняв винтовку, стал заряжать ее. Поберечься надо, гнались за мной, - сказал он, обращаясь к человеку,тушившему огонь.

Это был чеченец Гамзало. Гамзало подошел к бурке, взял лежавшую на нейв чехле винтовку и молча пошел на край поляны, к тому месту, из которогоподъехал Хаджи-Мурат. Элдар, слезши с лошади, взял лошадь Хаджи-Мурата и,высоко подтянув обеим головы, привязал их к деревьям, потом, так же какГамзало, с винтовкой за плечами стал на другой край поляны. Костер былпотушен, и лес не казался уже таким черным, как прежде, и на небе, хотя ислабо, но светились звезды.

Поглядев на звезды, на Стожары, поднявшиеся уже на половину неба,Хаджи-Мурат рассчитал, что было далеко за полночь и что давни уже была пораночной молитвы. Он спросил у Ханефи кумган, всегда возимый с собой в сумах,и, надев бурку, пошел к воде.

Разувшись и совершив омовение, Хаджи-Мурат стал босыми ногами на бурку,потом сел на икры и, сначала заткнув пальцами уши и закрыв глаза, произнес,обращаясь на восток, обычные молитвы.

Окончив молитву, он вернулся на свое место, где были переметные сумы,и, сев на бурку, облокотил руки на колена и, опустив голову, задумался.

Хаджи-Мурат всегда верил в свое счастие. Затевая что-нибудь, он былвперед твердо уверен в удаче, - и все удавалось ему. Так это было, заредкими исключениями, во все продолжение его бурной военной жизни. Так, оннадеялся, что будет и теперь. Он представлял себе, как он с войском, котороедаст ему Воронцов, пойдет на Шамиля и захватит его в плен, и отомстит ему, икак русский царь наградит его, и он опять будет управлять не только Аварией,но и всей Чечней, которая покорится ему. С этими мыслями он не заметил, какзаснул.

Он видел во сне, как он с своими молодцами, с песнью и криком"Хаджи-Мурат идет", летит на Шамиля и захватывает его с его женами, ислышит, как плачут и рыдают его жены. Он проснулся. Песня "Ля илляха", икрики: "Хаджи-Мурат идет", и плач жен Шамиля - это были вой, плач и хохотшакалов, который разбудил его. Хаджи-Мурат поднял голову, взглянул насветлевшееся уже сквозь стволы дерев небо на востоке и спросил у сидевшегопоодаль от него мюрида о Хан-Магоме. Узнав, что Хан-Магома еще невозвращался, Хаджи-Мурат опустил голову и тотчас же опять задремал.

Разбудил его веселый голос Хана-Магомы, возвращавшегося с Батою изсвоего посольства. Хан-Магома тотчас же подсел к Хаджи-Мурату и сталрассказывать, как солдаты встретили их и проводили к самому князю, как онговорил с самим князем, как князь радовался и обещал утром встретить их там,где русские будут рубить лес, за Мичиком, на Шалинской поляне. Батаперебивал речь своего сотоварища, вставляя свои подробности.

Хаджи-Мурат расспросил подробно о том, какими именно словами отвечалВоронцов на предложение Хаджи-Мурата выйти к русским. И Хан-Магома и Бата водин голос говорили, что князь обещал принять Хаджи-Мурата как гостя исделать так, чтобы ему хорошо было. Хаджи-Мурат расспросил еще про дорогу, икогда Хан-Магома заверил его, что он хорошо знает дорогу и прямо приведеттуда, Хаджи-Мурат достал деньги и отдал Бате обещанные три рубля; своим жевелел достать из переметных сум свое с золотой насечкой оружие и папаху счалмою, самим же мюридам почиститься, чтобы приехать к русским в хорошемвиде. Пока чистили оружие, седла, сбрую и коней, звезды померкли, сталосовсем светло, и потянул предрассветный ветерок

¶V§

Рано утром, еще в темноте, две роты с топорами, под командойПолторацкого, вышли за десять верст за Чахгиринские ворота и, рассыпав цепьстрелков, как только стало светать, принялись за рубку леса. К восьми часамтуман, сливавшийся с душистым дымом шипящих и трещащих на кострах сырыхсучьев, начал подниматься кверху, и рубившие лес, прежде за пять шагов невидавшие, а только слышавшие друг друга, стали видеть и костры, и заваленнуюдеревьями дорогу, шедшую через лес; солнце то показывалось светлым пятном втумане, то опять скрывалось. На полянке, поодаль от дороги, сидели набарабанах: Полторацкий с своим субалтерн-офицером Тихоновым, два офицера 3-йроты и бывший кавалергард, разжалованный за дуэль, товарищ Полторацкого поПажескому корпусу, барон Фрезе. Вокруг барабанов валялись бумажки отзакусок, окурки и пустые бутылки. Офицеры выпили водки, закусили и пилипортер. Барабанщик откупоривал восьмую бутылку. Полторацкий, несмотря на то,что не выспался, был в том особенном настроении подъема душевных сил идоброго, беззаботного веселья, в котором он чувствовал себя всегда средисвоих солдат и товарищей там, где могла быть опасность.C/p>

Между офицерами шел оживленный разговор о последней новости, смертигенерала Слепцова. В этой смерти никто не видел того важнейшего в этой жизнимомента - окончания ее и возвращения к тому источнику, из которого онавышла, а виделось только молодечество лихого офицера, бросившегося с шашкойна горцев и отчаянно рубившего их.

Хотя все, в особенности побывавшие в делах офицеры, знали и моглизнать, что на войне тогда на Кавказе, да и никогда нигде не бывает той рубкиврукопашную шашками, которая всегда предполагается и описывается (а если ибывает такая рукопашная шашками и штыками, то рубят и колют всегда толькобегущих), эта фикция рукопашной признавалась офицерами и придавала им туспокойную гордость и веселость, с которой они, одни в молодецких, другие,напротив, в самых скромных позах, сидели на барабанах, курили, пили ишутили, не заботясь о смерти, которая, так же как и Слепцова, могла всякуюминуту постигнуть каждого из них. И действительно, как бы в подтверждение ихожидания в середине их разговора влево от дороги послышался бодрящий,красивый звук винтовочного, резко щелкнувшего выстрела, и пулька, веселопосвистывая, пролетела где-то в туманном воздухе и щелкнулась в дерево

Несколько грузно-громких выстрелов солдатских ружей ответили нанеприятельский выстрел.

- Эге! - крикнул веселым голосом Полторацкий, - ведь это в цепи! Ну,брат Костя, - обратился он к Фрезе, - твое счастие. Иди к роте. Мы сейчастакое устроим сражение, что прелесть! И представление сделаем.

Разжалованный барон вскочил на ноги и быстрым шагом пошел в областьдыма, где была его рота. Полторацкому подали его маленького караковогокабардинца, он сел на него и, выстроив роту, повел ее к цепи по направлениювыстрелов. Цепь стояла на опушке леса перед спускающейся голой балкой. Ветертянул на лес, и не только спуск балки, но и та сторона ее были ясно видны.

Когда Полторацкий подъехал к цепи, солнце выглянуло из-за тумана, и напротивоположной стороне балки, у другого начинавшегося там мелкого леса,сажен за сто, виднелось несколько всадников. Чеченцы эти были те, которыепреследовали Хаджи-Мурата и хотели видеть его приезд к русским. Один из нихвыстрелил по цепи. Несколько солдат из цепи ответили ему. Чеченцы отъехалиназад, и стрельба прекратилась. Но когда Полторацкий подошел с ротой, онвелел стрелять, и только что была передана команда, по всей линии цепипослышался непрерывный веселый, бодрящий треск ружей, сопровождаемый красиворасходившимися дымками. Солдаты, радуясь развлечению, торопились заряжать ивыпускали заряд за зарядом. Чеченцы, очевидно, почувствовали задор и,выскакивая вперед, один за другим выпустили несколько выстрелов по солдатам

Один из их выстрелов ранил солдата. Солдат этот был тот самый Авдеев,который был в секрете. Когда товарищи подошли к нему, он лежал кверхуспиной, держа обеими руками рану в животе, и равномерно покачивался.

- Только стал ружье заряжать, слышу - чикнуло, - говорил солдат, бывшийс ним в паре. - Смотрю, а он ружье выпустил.

Авдеев был из роты Полторацкого. Увидев собравшуюся кучку солдат,Полторацкий подъехал к ним.

- Что, брат, попало? - сказал он. - Куда?

Авдеев не отвечал.

- Только стал заряжать, ваше благородие, - заговорил солдат, бывший впаре с Авдеевым, - слышу - чикнуло, смотрю - он ружье выпустил.

- Те-те, - пощелкал языком Полторацкий. - Что же, больно, Авдеев?

- Не больно, а идти не дает. Винца бы, ваше благородие.

Водка, то есть спирт, который пили солдаты на Кавказе, нашелся, и