Школьная библиотека

Панов, строго нахмурившись, поднес Авдееву крышку спирта. Авдеев начал пить,но тотчас же отстранил крышку рукой.

- Не примает душа, - сказал он. - Пей сам.

Панов допил спирт. Авдеев опять попытался подняться и опять сел

Расстелили шинель и положили на нее Авдеева.

- Ваше благородие, полковник едет, - сказал фельдфебель Полторацкому.

- Ну ладно, распорядись ты, - сказал Полторацкий и, взмахнув плетью,поехал большой рысью навстречу Воронцову.

Воронцов ехал на своем английском, кровном рыжем жеребце, сопутствуемыйадъютантом полка, казаком и чеченцем-переводчиком.

- Что это у вас? - спросил он Полторацкого.

- Да вот выехала партия, напала на цепь, - отвечал ему Полторацкий.

- Ну-ну, и все вы затеяли.

- Да не я, князь, - улыбаясь, сказал Полторацкий, - сами лезли.

- Я слышал, солдата ранили?

- Да, очень жаль. Солдат хороший.

- Тяжело?

- Кажется, тяжело, - в живот.

- А я, вы знаете, куда еду? - спросил Воронцов.

- Не знаю.

- Неужели не догадываетесь?

- Нет.

- Хаджи-Мурат вышел и сейчас встретит нас.

- Не может быть!

- Вчера лазутчик от него был, - сказал Воронцов, с трудом сдерживаяулыбку радости. - Сейчас должен ждать меня на Шалинской поляне; так вырассыпьте стрелков до поляны и потом приезжайте ко мне.

- Слушаю, - сказал Полторацкий, приложив руку к папахе, и поехал ксвоей роте. Сам он свел цепь на правую сторону, с левой же стороны велел этосделать фельдфебелю. Раненого между тем четыре солдата унесли в крепость.

Полторацкий уже возвращался к Воронцову, когда увидал сзади себядогоняющих его верховых. Полторацкий остановился и подождал их.

Впереди всех ехал на белогривом коне, в белой черкеске, в чалме напапахе и в отделанном золотом оружии человек внушительного вида. Человекэтот был Хаджи-Мурат. Он подъехал к Полторацкому и сказал ему что-топо-татарски. Полторацкий, подняв брови, развел руками в знак того, что непонимает, и улыбнулся. Хаджи-Мурат ответил улыбкой на улыбку, и улыбка этапоразила Полторацкого своим детским добродушием. Полторацкий никак не ожидалвидеть таким этого страшного горца. Он ожидал мрачного, сухого, чуждогочеловека, а перед ним был самый простой человек, улыбавшийся такой добройулыбкой, что он казался не чужим, а давно знакомым приятелем. Только однобыло в нем особенное: это были его широко расставленные глаза, которыевнимательно, проницательно и спокойно смотрели в глаза другим людям.

Свита Хаджи-Мурата состояла из четырех человек. Был в этой свите тотХан-Магома, который нынче ночью ходил к Воронцову. Это был румяный, счерными, без век, яркими глазами, круглолицый человек, сияющийжизнерадостным выражением. Был еще коренастый волосатый человек с сросшимисябровями. Этот был тавлинец Ханефи, заведующий всем имуществом Хаджи-Мурата

Он вел с собой заводную лошадь с туго наполненными переметными сумами

Особенно же выделялись из свиты два человека; один - молодой, тонкий, какженщина, в поясе и широкий в плечах, с чуть пробивающейся русой бородкой,красавец с бараньими глазами, - это был Элдар, и другой, кривой на одинглаз, без бровей и без ресниц, с рыжей подстриженной бородой и шрамом черезнос и лицо, - ч5ченец Гамзало.

Полторацкий указал Хаджи-Мурату на показавшегося по дороге Воронцова

Хаджи-Мурат направился к нему и, подъехав вплоть, приложил правую руку кгруди и сказал что-то по-татарски и остановился. Чеченец-переводчик перевел:

- Отдаюсь, говорит, на волю русского царя, хочу, говорит, послужитьему. Давно хотел, говорит. Шамиль не пускал.

Выслушав переводчика, Воронцов протянул руку в замшевой перчаткеХаджи-Мурату. Хаджи-Мурат взглянул на эту руку, секунду помедлил, но потомкрепко сжал ее и еще сказал что-то, глядя то на переводчика, то наВоронцова.

- Он, говорит, ни к кому не хотел выходить, а только к тебе, потому тысын сардаря. Тебя уважал крепко.

Воронцов кивнул головой в знак того, что благодарит. Хаджи-Мурат ещесказал что-то, указывая на свою свиту.

- Он говорит, что люди эти, его мюриды, будут так же, как и он, служитьрусским.

Воронцов оглянулся на них, кивнул и им головой.

Веселый, черноглазый, без век, Хан-Магома, также кивая головой, что-то,должно быть, смешное проговорил Воронцову, потому что волосатый аварецоскалил улыбкой ярко-белые зубы. Рыжий же Гамзало только блеснул намгновение одним своим красным глазом на Воронцова и опять уставился на ушисвоей лошади

Когда Воронцов и Хаджи-Мурат, сопутствуемые свитой, проезжали назад ккрепости, солдаты, снятые с цепи и собравшиеся кучкой, делали своизамечания:

- Сколько душ загубил, проклятый, теперь, поди, как его ублаготворятьбудут, - сказал один.

- А то как же. Первый камандер у Шмеля был. Теперь, небось...

- А молодчина, что говорить, джигит.

- А рыжий-то, рыжий, - как зверь, косится.

- Ух, собака, должно быть. Все особенно заметили рыжего.

Там, где шла рубка, солдаты, бывшие ближе к дороге, выбегали смотреть

Офицер крикнул на них, но Воронцов остановил его.

- Пускай посмотрят своего старого знакомого. Ты знаешь, кто это? спросил Воронцов у ближе стоявшего солдата, медленно выговаривая слова ссвоим аглицким акцентом.

- Никак нет, ваше сиятельство.

- Хаджи-Мурат, - слыхал?

- Как не слыхать, ваше сиятельство, били его много раз.

- Ну, да и от него доставалось.

- Так точно, ваше сиятельство, - отвечал солдат, довольный тем, чтоудалось поговорить с начальником.

Хаджи-Мурат понимал, что говорят про него, и веселая улыбка светилась вего глазах. Воронцов в самом веселом расположении духа вернулся в крепость

¶VI§

Воронцов был очень доволен тем, что ему, именно ему, удалось выманить ипринять главного, могущественнейшего, второго после Шамиля, врага России

Одно было неприятно: командующий войсками в Воздвиженской был генералМеллер-Закомельский, и, по-настоящему, надо было через него вести все дело

Воронцов же сделал все сам, не донося ему, так что могла выйти неприятность

И эта мысль отравляла немного удовольствие Воронцова.

Подъехав к своему дому, Воронцов поручил полковому адъютанту мюридовХаджи-Мурата, а сам ввел его к себе в дом.

Княгиня Марья Васильевна, нарядная, улыбающаяся, вместе с сыном,шестилетним красавцем, кудрявым мальчиком, встретила Хаджи-Мурата вгостиной, и Хаджи-Мурат, приложив свои руки к груди, несколько торжественносказал через переводчика, который вошел с ним, что он считает себя кунакомкнязя, так как он принял его к себе, а что вся семья кунака так же священнадля кунака, как и он сам. И наружность и манеры Хаджи-Мурата понравилисьМарье Васильевне. То же, что он вспыхнул, покраснел, когда она подала емусвою большую белую руку, еще более расположило ее в его пользу. Онапредложила ему сесть и, спросив его, пьет ли он кофей, велела подать

Хаджи-Мурат, однако, отказался от кофея, когда ему подали его. Он немногопонимал по-русски, но не мог говорить, и когда не понимал, улыбался, иулыбка его понравилась Марье Васильевне так же, как и Полторацкому. Кудрявыйже, востроглазый сынок Марьи Васильевны, которого мать называла Булькой,стоя подле матери, не спускал глаз с Хаджи-Мурата, про которого он слышалкак про необыкновенного воина.

Оставив Хаджи-Мурата у жены, Воронцов пошел в канцелярию, чтобы сделатьраспоряжение об извещении начальства о выходе Хаджи-Мурата. Написавдонесение начальнику левого фланга, генералу Козловскому, в Грозную, иписьмо отцу, Воронцов поспешил домой, боясь недовольства жены за то, чтонавязал ей чужого, страшного человека, с которым надо было обходиться так,чтобы и не обидеть и не слишком приласкать. Но страх его был напрасен

Хаджи-Мурат сидел на кресле, держа на колене Бульку, пасынка Воронцова, и,склонив голову, внимательно слушал то, что ему говорил переводчик, передаваяслова смеющейся Марьи Васильевны. Марья Васильевна говорила ему, что если онбудет отдавать всякому кунаку ту свою вещь, которую кунак этот похвалит, тоему скоро придется ходить, как Адаму...

Хаджи-Мурат при входе князя снял с колена удивленного и обиженного этимБульку и встал, тотчас же переменив игривое выражение лица на строгое исерьезное. Он сел только тогда, когда сел Воронцов. Продолжая разговор, онответил на слова Марьи Васильевны тем, что такой их закон, что все, чтопонравилось кунаку, то надо отдать кунаку.

- Твоя сын - кунак, - сказал он по-русски, гладя по курчавым волосамБульку, влезшего ему опять на колено.

- Он прелестен, твой разбойник, - по-французски сказала МарьяВасильевна мужу. - Булька стал любоваться его кинжалом - он подарил его ему.

Булька показал кинжал отчиму.

- C'est un objet de prix (1), - сказала Марья Васильевна.

- Il faudra trouver l'occasion de lui faire cadeau (2), - сказалВоронцов.

Хаджи-Мурат сидел, опустив глаза, и, гладя мальчика по курчавой голове,