Школьная библиотека

сморщенными белыми руками щепотку французского табаку и поднес ее к носу ивысыпал

¶Х§

Когда на другой день Хаджи-Мурат явился к Воронцову, приемная князябыла полна народа. Тут был и вчерашний генерал с щетинистыми усами, в полнойформе и орденах, приехавший откланяться; тут был и полковой командир,которому угрожали судом за злоупотребления по продовольствованию полка; тутбыл армянин-богач, покровительствуемый доктором Андреевским,-------------------

1 У него были кое-какие неприятности с комендантом крепости. Семен былнеправ (франц.).

2 Но все хорошо, что хорошо кончается (англ.). который держал на откупеводку и теперь хлопотал о возобновлении контракта; тут была, вся в черном,вдова убитого офицера, приехавшая просить о пенсии или о помещении детей наказенный счет; тут был разорившийся грузинский князь в великолепномгрузинском костюме, выхлопатывавший себе упраздненное церковное поместье;тут был пристав с большим свертком, в котором был проект о новом способепокорения Кавказа; тут был один хан, явившийся только затем, чтобырассказать дома, что он был у князя.

Все дожидались очереди и один за другим были вводимы красивым белокурымюношей-адъютантом в кабинет князя.

Когда в приемную вошел бодрым шагом, прихрамывая, Хаджи-Мурат, всеглаза обратились на него, и он слышал в разных концах шепотом произносимоеего имя.

Хаджи-Мурат был одет в длинную белую черкеску на коричневом, с тонкимсеребряным галуном на воротнике, бешмете. На ногах его были черные ноговицыи такие же чувяки, как перчатка обтягивающие ступни, на бритой голове папаха с чалмой, - той самой чалмой, за которую он, по доносу Ахмет-Хана,был арестован генералом Клюгенау и которая была причиной его перехода кШамилю. Хаджи-Мурат шел, быстро ступая по паркету приемной, покачиваясь всемтонким станом от легкой хромоты на одну, более короткую, чем другая, ногу

Широко расставленные глаза его спокойно глядели вперед и, казалось, никогоне видели.

Красивый адъютант, поздоровавшись, попросил Хаджи-Мурата сесть, пока ондоложит князю. Но Хаджи-Мурат отказался сесть и, заложив руку за кинжал иотставив ногу, продолжал стоять, презрительно оглядывая присутствующих.

Переводчик, князь Тарханов, подошел к Хаджи-Мурату и заговорил с ним

Хаджи-Мурат неохотно, отрывисто отвечал. Из кабинета вышел кумыцкий князь,жаловавшийся на пристава, и вслед за ним адъютант позвал Хаджи-Мурата,подвел его к двери кабинета и пропустил в нее.

Воронцов принял Хаджи-Мурата, стоя у края стола. Старое белое лицоглавнокомандующего было не такое улыбающееся, как вчера, а скорее строгое иторжественное.

Войдя в большую комнату с огромным столом и большими окнами с зеленымижалузи, Хаджи-Мурат приложил свои небольшие, загорелые руки к тому местугруди, где перекрещивалась белая черкеска, и неторопливо, внятно ипочтительно, на кумыцком наречии, на котором он хорошо говорил, опустивглаза, сказал:

- Отдаюсь под высокое покровительство великого царя и ваше. Обещаюсьверно, до последней капли крови служить белому царю и надеюсь быть полезнымв войне с Шамилем, врагом моим и вашим.

Выслушав переводчика, Воронцов взглянул на Хаджи-Мурата, и Хад8-Муратвзглянул в лицо Воронцова.

Глаза этих двух людей, встретившись, говорили друг другу многое,невыразимое словами, и уж совсем не то, что говорил переводчик. Они прямо,без слов, высказывали друг о друге всю истину: глаза Воронцова говорили, чтоон не верит ни одному слову из всего того, что говорил Хаджи-Мурат, что онзнает, что он - враг всему русскому, всегда останется таким и теперьпокоряется только потому, что принужден к этому. И Хаджи-Мурат понимал это ивсе-таки уверял в своей преданности. Глаза же Хаджи-Мурата говорили, чтостарику этому надо бы думать о смерти, а не о войне, но что он хоть и стар,но хитер, и надо быть осторожным с ним. И Воронцов понимал это и все-такиговорил Хаджи-Мурату то, что считал нужным для успеха войны.

- Скажи ему, - сказал Воронцов переводчику (он говорил "ты" молодымофицерам), - что наш государь так же милостив, как и могуществен, и,вероятно, по моей просьбе простит его и примет в свою службу. Передал? спросил он, глядя на Хаджи-Мурата. - До тех же пор, пока получу милостивоерешение моего повелителя, скажи ему, что я беру на себя принять его исделать ему пребывание у нас приятным.

Хаджи-Мурат еще раз прижал руки к середине ГРУДИ и что-то оживленнозаговорил

Он говорил, как передал переводчик, что и прежде, когда он управлялАварией, в 39-м году, он верно служил русским и никогда не изменил бы им,если бы не враг его, Ахмет-Хан, который хотел погубить его и оклеветал передгенералом Клюгенау.

- Знаю, знаю, - сказал Воронцов (хотя он если и знал, то давно забылвсе это). - Знаю, - сказал он, садясь и указывая Хаджи-Мурату на тахту,стоявшую у стены. Но Хаджи-Мурат не сел, пожав сильными плечами в знак того,что он не решается сидеть в присутствии такого важного человека.

- И Ахмет-Хан и Шамиль, оба - враги мои, - продолжал он, обращаясь кпереводчику. - Скажи князю: Ахмет-Хан умер, я не мог отомстить ему, ноШамиль еще жив, и я не умру, не отплатив ему, - сказал он, нахмурив брови икрепко сжав челюсти.

- Да, да, - спокойно проговорил Воронцов. - Как же он хочет отплатитьШамилю? - сказал он переводчику. - Да скажи ему, что он может сесть.

Хаджи-Мурат опять отказался сесть и на переданный ему вопрос отвечал,что он затем и вышел к русским, чтобы помочь им уничтожить Шамиля.

- Хорошо, хорошо, - сказал Воронцов. - Что же именно он хочет делать?Садись, садись...

Хаджи-Мурат сел и сказал, что если только его пошлют на лезгинскуюлинию и дадут ему войско, то он ручается, что поднимет весь Дагестан, иШамилю нельзя будет держаться.

- Это хорошо. Это можно, - сказал Воронцов. - Я подумаю.

Переводчик передал Хаджи-Мурату слова Воронцова. Хаджи-Мурат задумался.

- Скажи сардарю, - сказал он еще; - что моя семья в руках моего врага;и до тех пор, пока семья моя в горах, я связан и не могу служить. Он убьетмою жену, убьет мать, убьет детей, если я прямо пойду против него. Пустьтолько князь выручит мою семью, выменяет ее на пленных, и тогда я или умру,или уничтожу Шамиля.

- Хорошо, хорошо, - сказал Воронцов. - Подумаем об этом. Теперь жепусть он идет к начальнику штаба и подробно изложит ему свое положение, своинамерения и желания.

Тем кончилось первое свидание Хаджи-Мурата с Воронцовым.

В тот же день, вечером, в новом, в восточном вкусе отделанном театрешла итальянская опера. Воронцов был в своей ложе, и в партере появиласьзаметная фигура хромого Хаджи-Мурата в чалме. Он вошел с приставленным кнему адъютантом Воронцова Лорис-Меликовым и поместился в первом ряду. Свосточным, мусульманским достоинством, не только без выражения удивления, нос видом равнодушия, просидев первый акт, Хаджи-Мурат встал и, спокойнооглядывая зрителей, вышел, обращая на себя внимание всех зрителей.

На другой день был понедельник, обычный вечеру Воронцовых. В большой,ярко освещенной зале играла скрытая в зимнем саду музыка. Молодые и несовсем молодые женщины, в одеждах, обнажавших и шеи, и руки, и почти груди,кружились в объятиях мужчин в ярких мундирах. У горы буфета лакеи в красныхфраках, чулках и башмаках разливали шампанское и обносили конфеты дамам

Жена "сардаря" тоже, несмотря на свои немолодые годы, так же полуобнаженная,ходила между гостями, приветливо улыбаясь, и сказала через переводчиканесколько ласковых слов Хаджи-Мурату, с тем же равнодушием, как и вчера втеатре, оглядывавшему гостей. За хозяйкой подходили к Хаджи-Мурату и другиеобнаженные женщины, и все, не стыдясь, стояли перед ним и, улыбаясь,спрашивали все одно и то же: как ему нравится то, что он видит. СамВоронцов, в золотых эполетах и аксельбантах, с белым крестом на шее илентой, подошел к нему и спросил то же самое, очевидно уверенный, как и всеспрашивающие, что Хаджи-Мурату не могло не нравиться все то, что он видел. ИХаджи-Мурат отвечал и Воронцову то, что отвечал всем: что у них этого нет, не высказывая того, что хорошо или дурно то, что этого нет у них.

Хаджи-Мурат попытался было заговорить и здесь, на бале, с Воронцовым освоем деле выкупа семьи, но Воронцов, сделав вид, что не слыхал его слов,отошел от него. Лорис-Меликов же сказал потом Хаджи-Мурату, что здесь неместо говорить о делах.

Когда пробило одиннадцать часов и Хаджи-Мурат поверил время на своих,подаренных ему Марьей Васильевной, часах, он спросил Лорис-Меликова, можноли уехать. Лорис-Меликов сказал, что можно, но что было бы лучше остаться

Несмотря на это, Хаджи-Мурат не остался и уехал на данном в его распоряжениефаэтоне в отведенную ему квартиру

¶XI§

На пятый день пребывания Хаджи-Мурата в Тифлисе Лорис-Меликов, адъютантнаместника, приехал к нему по поручению главнокомандующего.

- И голова и руки рады служить сардарю, - сказал Хаджи-Мурат с обычнымсвоим дипломатическим выражением, наклонив голову и прикладывая руки кгруди. - Прикажи, - сказал он, ласково глядя в глаза Лорис-Меликову.

Лорис-Меликов сел на кресло, стоявшее у стола. Хаджи-Мурат опустился