Школьная библиотека

Хаджи-Мурат! Ты служил у меня - я был доволен тобою и считал тебя добрымчеловеком. Недавно генерал-майор Ахмет-Хан уведомил меня, что ты изменник,что ты надел чалму, что ты имеешь сношения с Шамилем, что ты научил народ неслушать русского начальства. Я приказал арестовать тебя и доставить тебя комне, ты - бежал; не знаю, к лучшему ли это, или к худшему, потому что незнаю - виноват ли ты, или нет. Теперь слушай меня. Ежели совесть твоя чистапротиву великого царя, если ты не виноват ни в чем, явись ко мне. Не бойсяникого - я твой защитник. Хан тебе ничего не сделает; он сам у меня подначальством, так и нечего тебе бояться".

Дальше Клюгенау писал о том, что он всегда держал свое слово и былсправедлив, и еще увещевал Хаджи-Мурата выйти к нему.

Когда Лорис-Меликов кончил первое письмо, Хаджи-Мурат достал другоеписьмо, но, не отдавая его еще в руки Лорис-Меликова, рассказал, как онотвечал на это первое письмо.

- Я написал ему, что чалму я носил, но не для Шамиля, а для спасениядуши, что к Шамилю я перейти не хочу и не могу, потому что через него убитымои отец, братья и родственники, но что и к русским не могу выйти, потомучто меня обесчестили. В Хунзахе, когда я был связан, один негодяй на...л наменя. И я не могу выйти к вам, пока человек этот не будет убит. А главное,боюсь обманщика Ахмет-Хана. Тогда генерал прислал мне это письмо, - сказалХаджи-Мурат, подавая Лорис-Меликову другую пожелтевшую бумажку.

"Ты мне отвечал на мое письмо, спасибо, - прочитал Лорис-Меликов. - Тыпишешь, что ты не боишься воротиться, но бесчестие, нанесенное тебе однимгяуром, запрещает это; а я тебя уверяю, что русский закон справедлив, и вглазах твоих ты увидишь наказание того, кто смел тебя оскорбить, - я ужеприказал это исследовать. Послушай, Хаджи-Мурат. Я имею право бытьнедовольным на тебя, потому что ты не веришь мне и моей чести, но я прощаютебе, зная недоверчивость характера вообще горцев. Ежели ты чист совестью,если чалму ты надевал, собственно, только для спасения души, то ты прав исмело можешь глядеть русскому правительству и мне в глаза; а тот, кто тебяобесчестил, уверяю, будет наказан, {имущество твое будет возвращено,} и тыувидишь и узнаешь, что значит русский закон. Тем более что русские иначесмотрят на все; в глазах их ты не уронил себя, что тебя какой-нибудьмерзавец обесчестил. Я сам позволил гимринцам чалму носить и смотрю на ихдействия как следует; следовательно, повторяю, тебе нечего бояться. Приходико мне с человеком, которого я к тебе теперь посылаю; он мне верен, он не{раб твоих врагов,} а друг человека, который пользуется у правительстваособенным вниманием".

Дальше Клюгенау опять уговаривал Хаджи-Мурата выйти.

- Я не поверил этому, - сказал Хаджи-Мурат, когда Лорис-Меликов кончилписьмо, - и не поехал к Клюгенау. Мне, главное, надо было отомститьАхмет-Хану, а этого я не мог сделать через русских. В это же время Ахмет-Ханокружил Цельмес и хотел схватить или убить меня. У меня было слишком малонарода, я не мог отбиться от него. И вот в это-то время ко мне приехалпосланный от Шамиля с письмом. Он обещал помочь мне отбиться от Ахмет-Хана иубить его и давал мне в управление всю Аварию. Я долго думал и перешел кШамилю. И вот с тех пор я не переставая воевал с русскими.

Тут Хаджи-Мурат рассказал все свои военные дела. Их было очень много, иЛорис-Меликов отчасти знал их. Все походы и набеги его были поразительны понеобыкновенной быстроте переходов и смелости нападений, всегдаувенчивавшихся успехами.

- Дружбы между мной и Шамилем никогда не было, - докончил свой рассказХаджи-Мурат, - но он боялся меня, и я был ему нужен. Но тут случилось то,что у меня спросили, кому быть имамом после Шамиля? Я сказал, что имамомбудет тот, у кого шашка востра. Это сказали Шамилю, и он захотел избавитьсяот меня. Он послал меня в Табасарань. Я поехал, отбил тысячу баранов, тристалошадей. Но он сказал, что я не то сделал, и сменил меня с наибства и велелприслать ему все деньги. Я послал тысячу золотых. Он прислал своих мюридов иотобрал у меня все мое именье. Он требовал меня к себе; я знал, что он хочетубить меня, и не поехал. Он прислал взять меня. Я отбился и вышел кВоронцову. Только семьи я не взял. И мать, и жена, и сын у него. Скажисардарю: пока семья там, я ничего не могу делать.

- Я скажу, - сказал Лорис-Меликов.

- Хлопочи, старайся. Что мое, то твое, только помоги у князя. Я связан,и конец веревки - у Шамиля в руке.

Этими словами закончил Хаджи-Мурат свой рассказ Лорис-Меликову

¶XIV§

Двадцатого декабря Воронцов писал следующее военному министруЧернышеву. Письмо было по-французски.

"Я не писал вам с последней почтой, любезный князь, желая сперварешить, что мы сделаем с Хаджи-Муратом, и чувствуя себя два-три дня несовсем здоровым. В моем последнем письме я извещал вас о прибытии сюдаХаджи-Мурата: он приехал в Тифлис 8-го; на следующий день я познакомился сним, и дней восемь или девять я говорил с ним и обдумывал, что он можетсделать для нас впоследствии, а особенно, что нам делать с ним теперь, таккак он очень сильно заботится о судьбе своего семейства и говорит со всемизнаками полной откровенности, что, пока его семейство в руках Шамиля, онпарализован и не в силах услужить нам и доказать свою благодарность заласковый прием и прощение, которые ему оказали. Неизвестность, в которой оннаходится насчет дорогих ему особ, вызывает в нем лихорадочное состояние, илица, назначенные мною, чтобы жить с ним здесь, уверяют меня, что он не спитпо ночам, почти что ничего не ест, постоянно молится и только проситпозволения покататься верхом с несколькими казаками, - единственно для неговозможное развлечение и движение, необходимое вследствие долголетнейпривычки. Каждый день он приходил ко мне узнавать, имею ли я какие-нибудьизвестия о его семействе, и просит меня, чтобы я велел собрать на нашихразличных линиях всех пленных, которые находятся в нашем распоряжении, чтобыпредложить их Шамилю для обмена, к чему он прибавит немного денег. Естьлюди, которые ему дадут их для этого. Он мне все повторял; спасите моесемейство и потом дайте мне возможность услужить вам (лучше всего налезгинской линии, по его мнению), и если по истечении месяца я не окажу вамбольшой услуги, накажите меня, как сочтете нужным.

Я ему ответил, что все это кажется мне весьма справедливым и что у наснайдется даже много лиц, которые не поверили бы ему, если бы его семействооставалось в горах, а не у нас в качестве залога; что я сделаю все возможноедля сбора на наших границах пленных и что, не имея права, по нашим уставам,дать ему денег для выкупа в прибавку к тем, которые он достанет сам, я,может быть, найду другие средства помочь ему. После этого я ему сказалоткровенно мое мнение о том, что Шамиль ни в каком случае не выдаст емусемейства, что он, может быть, прямо объявит ему это, обещает ему полноепрощение и прежние должности, погрозит, если он не вернется, погубить егомать, жену и шестерых детей. Я спросил его, может ли он сказать откровенно,что бы он сделал, если бы получил такое объявление Шамиля. Хаджи-Муратподнял глаза и руки к небу и сказал мне, что все в руках бога, но что онникогда не отдастся в руки своему врагу, потому что он вполне уверен, чтоШамиль его не простит и что он бы тогда недолго остался в живых. Чтокасается истребления его семейства, то он не думает, что Шамиль поступит таклегкомыслеDо: во-первых, чтобы не сделать его врагом еще отчаяннее иопаснее; а во-вторых, есть в Дагестане множество лиц очень даже влиятельных,которые отговорят его от этого. Наконец он повторил мне несколько раз, чтокакая бы ни была воля бога для будущего, но что его теперь занимает толькомысль о выкупе семейства; что он умоляет меня, во имя бога, помочь ему ипозволить ему вернуться в окрестности Чечни, где бы он, через посредство и сдозволения наших начальников, мог иметь сношения с своим семейством,постоянные известия о его настоящем положении и о средствах освободить его;что многие лица и даже некоторые наибы в этой части неприятельской страныболее или менее привязаны к нему; что во всем этом населении, уже покоренномрусскими или нейтральном, ему легко будет иметь, с нашей помощью, сношения,очень полезные для достижения цели, преследовавшей его днем и ночью,исполнение которой так его успокоит и даст ему возможность действовать длянашей пользы и заслужить наше доверие. Он просит отослать его опять вГрозную, с конвоем из двадцати или тридцати отважных казаков, которые быслужили ему для защиты от врагов, а нам - для ручательства в истиневысказанных им намерений.

Вы поймете, любезный князь, что все это очень озадачило меня, так как,что ни сделай, большая ответственность лежит на мне. Было бы в высшейстепени неосторожно вполне доверять ему; но если бы мы хотели отнять у негосредства для бегства, то мы должны были бы запереть его; а это, по моемумнению, было бы и несправедливо и неполитично. Такая мера, известие окоторой скоро распространилось бы по всему Дагестану, очень повредила бы намтам, отнимая охоту у всех тех (а их много), которые готовы идти более илименее открыто против Шамиля и которые так интересуются положением у нассамого храброго и предприимчивого помощника имама, увидевшего себяпринужденным отдаться в наши руки. Раз что мы поступили бы с Хаджи-Муратом,как с пленным, весь благоприятный эффект его измены Шамилю пропал бы длянас.

Поэтому я думаю, что не мог поступить иначе, как поступил, чувствуя,однако, что можно будет обвинить меня в большой ошибке, если бы вздумалосьХаджи-Мурату уйти снова. В службе и в таких запутанных делах трудно, чтобыне сказать невозможно, идти по одной прямой дороге, не рискуя ошибиться и непринимая на себя ответственности; но раз что дорога кажется прямою, надоидти по ней, - будь что будет.

Прошу вас, любезный князь, повергнуть это на рассмотрение еговеличеству государю императору, и я буду счастлив, если августейший нашповелитель соизволит одобрить мой поступок. Все, что я вам писал выше, я