Школьная библиотека

шелковую материю не ей, а Зайдет. Она видела, как он вышел и как входил в еекомнату, отыскивая ее, и нарочно не пошла к себе. Она долго стояла в дверикомнаты Зайдет и, тихо смеясь, глядела на белую фигуру, то входившую, тоуходившую из ее комнаты. Тщетно прождав ее, Шамиль вернулся к себе уже ковремени полуночной молитвы

¶XX§

Хаджи-Мурат прожил неделю в укреплении в доме Ивана Матвеевича

Несмотря на то, что Марья Дмитриевна ссорилась с мохнатым Ханефи(Хаджи-Мурат взял с собой только двух: Ханефи и Элдара) и вытолкала его разиз кухни, за что тот чуть не зарезал ее, она, очевидно, питала особенныечувства и уважения и симпатии к Хаджи-Мурату. Она теперь уже не подавала емуобедать, передав эту заботу Элдару, но пользовалась всяким случаем увидатьего и угодить ему. Она принимала также самое живое участие в переговорах обего семье, знала, сколько у него жен, детей, каких лет, и всякий раз послепосещения лазутчика допрашивала, кого могла, о последствиях переговоров.

Бутлер же в эту неделю совсем сдружился с Хаджи-Муратом. ИногдаХаджи-Мурат приходил в его комнату, иногда Бутлер приходил к нему. Иногдаони беседовали через переводчика, иногда же собственными средствами, знакамии, главное, улыбками. Хаджи-Мурат, очевидно, полюбил Бутлера. Это видно былопо отношению к Бутлеру Элдара. Когда Бутлер входил в комнату Хаджи-Мурата,Элдар встречал Бутлера, радостно оскаливая свои блестящие зубы, и поспешноподкладывал ему подушки под сиденье и снимал с него шашку, если она была нанем.

Бутлер познакомился и сошелся также и с мохнатым Ханефи, названымбратом Хаджи-Мурата. Ханефи знал много горских песен и хорошо пел их

Хаджи-Мурат, в угождение Бутлеру, призывал Ханефи и приказывал ему петь,называя те песни, которые он считал хорошими. Голос у Ханефи был высокийтенор, и пел он необыкновенно отчетливо и выразительно. Одна из песенособенно нравилась Хаджи-Мурату и поразила Бутлера своимторжественно-грустным напевом. Бутлер попросил переводчика пересказать еесодержание и записал ее.

Песня относилась к кровомщению - тому самому, что было между Ханефи иХаджи-Муратом.

Песня была такая: "Высохнет земля на могиле моей - и забудешь ты меня,моя родная мать! Порастет кладбище могильной травой - заглушит трава твоегоре, мой старый отец. Слезы высохнут на глазах сестры моей, улетит и гореиз сердца ее.

Но не забудешь меня ты, мой старший брат, пока не отомстишь моейсмерти. Не забудешь ты меня, и второй мой брат, пока не ляжешь рядом сомной.

Горяча ты, пуля, и несешь ты смерть, но не ты ли была моей вернойрабой? Земля черная, ты покроешь меня, но не я ли тебя конем топтал? Холоднаты, смерть, но я был твоим господином. Мое тело возьмет земля, мою душупримет небо".

Хаджи-Мурат всегда слушал эту песню с закрытыми глазами и, когда онакончалась протяжной, замирающей нотой, всегда по-русски говорил:

- Хорош песня, умный песня.

Поэзия особенной, энергической горской жизни, с приездом Хаджи-Мурата исближением с ним и его мюридами, еще более охватила Бутлера. Он завел себебешмет, черкеску, ноговицы, и ему казалось, что он сам горец и что живеттакою же, как и эти люди, жизнью.

В день отъезда Хаджи-Мурата Иван Мато5евич собрал несколько офицеров,чтобы проводить его. Офицеры сидели кто у чайного стола, где МарьяДмитриевна разливала чай, кто у другого стола - с водкой, чи-хирем изакуской, когда Хаджи-Мурат, одетый подорожному и в оружии, быстрыми мягкимишагами вошел, хромая, в комнату.

Все встали и по очереди за руку поздоровались с ним. Иван Матвеевичпригласил его на тахту, но он, поблагодарив, сел на стул у окна. Молчание,воцарившееся при его входе, очевидно, нисколько не смущало его. Онвнимательно оглядел все лица и остановил равнодушный взгляд на столе ссамоваром и закусками. Бойкий офицер Петроковский, в первый раз видевшийХаджи-Мурата, через переводчика спросил его, понравился ли ему Тифлис.

- Айя, - сказал он.

- Он говорит, что да, - отвечал переводчик.

- Что же понравилось ему? Хаджи-Мурат что-то ответил.

- Больше всего ему понравился театр.

- Ну, а на бале у главнокомандующего понравилось ему?

Хаджи-Мурат нахмурился.

- У каждого народа свои обычаи. У нас женщины так не одеваются, сказал он, взглянув на Марью Дмитриевну.

- Что же ему не понравилось?

- У нас пословица есть, - сказал он переводчику, - угостила собакаишака мясом, а ишак собаку сеном, - оба голодные остались. - Он улыбнулся. Всякому народу свой обычай хорош.

Разговор дальше не пошел. Офицеры кто стал пить чай, кто закусывать

Хаджи-Мурат взял предложенный стакан чаю и поставил его перед собой.

- Что ж? Сливок? Булку? - сказала Марья Дмитриевна, подавая ему.

Хаджи-Мурат наклонил голову.

- Так что ж, прощай! - сказал Бутлер, трогая его по колену. - Когдаувидимся?

- Прощай! прощай, - улыбаясь, по-русски сказал Хаджи-Мурат. - Кунакбулур. Крепко кунак твоя. Время - айда пошел, - сказал он, тряхнув головойкак бы тому направлению, куда надо ехать.

В дверях комнаты показался Элдар с чем-то большим белым через плечо и сшашкой в руке. Хаджи-Мурат поманил его, и Элдар подошел своими большимишагами к Хаджи-Мурату и подал ему белую бурку и шашку. Хаджи-Мурат встал,взял бурку и, перекинув ее через руку, подал Марье Дмитриевне, что-то сказавпереводчику. Переводчик сказал:

- Он говорит: ты похвалила бурку, возьми.

- Зачем это? - сказала Марья Дмитриевна, покраснев.

- Так надо. Адат так, - сказал Хаджи-Мурат.

- Ну, благодарю, - сказала Марья Дмитриевна, взяв бурку. - Дай бог вамсына выручить. Улан якши, - прибавила она. - Переведите ему, что желаю емусемью выручить.

Хаджи-Мурат взглянул на Марью Дмитриевну и одобрительно кивнул головой

Потом он взял из рук Элдара шашку и подал Ивану Матвеевичу. Иван Матвеевичвзял шашку и сказал переводчику:

- Скажи ему, чтобы мерина моего бурого взял, больше нечем отдарить.

Хаджи-Мурат помахал рукой перед лицом, показывая этим, что ему ничегоне нужно и что он не возьмет, а потом, показав на горы и на свое сердце,пошел к выходу. Все пошли за ним. Офицеры, оставшиеся в комнатах, вынувшашку, разглядывали клинок на ней и решили, что эта была настоящая гурда.

Бутлер вышел вместе с Хаджи-Муратом на крыльцо. Но тут случилось то,чего никто не ожидал и что могло кончиться смертью Хаджи-Мурата, если бы неего сметливость, решительность и ловкость.

Жители кумыцкого аула Таш-Кичу, питавшие большое уважение кХаджи-Мурату и много раз приезжавшие в укрепление, чтобы только взглянуть назнаменитого наиба, за три дня до отъезда Хаджи-Мурата послали к нему пословпросить его в пятницу в их мечеть. Кумыцкие же князья, жившие в Таш-Кичу иненавидевшие Хаджи-Мурата и имевшие с ним кровомщение, узнав об этом,объявили народу, что они не пустят Хаджи-Мурата в мечеть. Народвзволновался, и произошла драка народа с княжескими сторонниками. Русскоеначальство усмирило горцев и послало Хаджи-Мурату сказать, чтобы он неприезжал в мечеть. Хаджи-Мурат не поехал, и все думали, что дело тем икончилось.

Но в самую минуту отъезда Хаджи-Мурата, когда он вышел на крыльцо илошади стояли у подъезда, к дому Ивана Матвеевича подъехал знакомый Бутлеруи Ивану Матвеевичу кумыцкий князь Арслан-Хан.

Увидав Хаджи-Мурата и выхватив из-за пояса пистолет, он направил его наХаджи-Мурата. Но не успел Арслан-Хан выстрелить, как Хаджи-Мурат, несмотряна свою хромоту, как кошка, быстро бросился с крыльца к Арслан-Хану

Арслан-Хан выстрелил и не попал. Хаджи-Мурат же, подбежав к нему, однойрукой схватил его лошадь за повод, другой выхватил кинжал и что-топо-татарски крикнул.

Бутлер и Элдар в одно и то же время подбежали к врагам и схватили их заруки. На выстрел вышел и Иван Матвеевич.

- Что же это ты, Арслан, у меня в доме затеял такую гадость! - сказалон, узнав, в чем дело. - Нехорошо это, брат. В поле две воли, а что же уменя резню такую затевать.

Арслан-Хан, маленький человечек с черными усами, весь бледный идрожащий, сошел с лошади, злобно поглядел на Хаджи-Мурата и ушел с ИваномМатвеевичем в горницу. Хаджи-Мурат же вернулся к лошадям, тяжело дыша иулыбаясь.

- За что он его убить хотел?. - - спросил Бутлер через переводчика.

- Он говорит, что такой у нас закон, - передал переводчик словаХаджи-Мурата. - Арслан должен отомстить ему за кровь. Вот он и хотел убить.

- Ну, а если он догонит его дорогой? - спросил Бутлер.

Хаджи-Мурат улыбнулся.

- Что ж, - убьет, значит, так алла хочет. Ну, прошай, - сказал он опятьпо-русски и, взявшись за холку лошади, обвел глазами всех провожавших его иласково встретился взглядом с Марьей Дмитриевной.

- Прошай, матушка, - сказал он, обращаясь к ней, - спасиб.

- Дай бог, дай бог семью выручить, - повторила Марья Дмитриевна.

Он не понял слов, но понял ее участие к нему и кивнул ей головой.

- Смотри, не забудь кунака, - сказал Бутлер.

- Скажи, что я верный друг ему, никогда не забуду, - ответил он через