Школьная библиотека

-------------------------------------------------------------- Изд: Москва, издательство "Правда", 1987 г

OCR: Michael Seregin--------------------------------------------------------------

Глава I. ПОЕЗДКА НА ДОЛГИХ

Снова поданы два экипажа к крыльцу петровского дома: один карета, в которую садятся Мими, Катенька, Любочка, горничная исам приказчик Яков, на козлах; другой - бричка, в которой едеммы с Володей и недавно взятый с оброка лакей Василий.

Папа, который несколько дней после нас должен тоже приехатьв Москву, без шапки стоит на крыльце и крестит окно кареты ибричку.

"Ну, Христос с вами! трогай!" Яков и кучера (мы едем насвоих) снимают шапки и крестятся. "Но, но! с богом!" Кузовкареты и брички начинают подпрыгивать по неровной дороге, иберезы большой аллеи одна за другой бегут мимо нас. Мненисколько не грустно: умственный взор мой обращен не на то,что я оставляю, а на то, что ожидает меня. По мере удаления отпредметов, связанных с тяжелыми воспоминаниями, наполнявшимидо сей поры мое воображение, воспоминания эти теряют свою силуи быстро заменяются отрадным чувством сознания жизни, полнойсилы, свежести и надежды.

Редко провел я несколько дней - не скажу весело: мне ещекак-то совестно было предаваться веселью, - но так приятно,хорошо, как четыре дня нашего путешествия. У меня передглазами не было ни затворенной двери комнаты матушки, мимокоторой я не мог проходить без содрогания, ни закрытого рояля,к которому не только не подходили, но на который и смотрели скакою-то боязнью, ни траурных одежд (на всех нас были простыедорожные платья), ни всех тех вещей, которые, живо напоминаямне невозвратимую потерю, заставляли меня остерегаться каждогопроявления жизни из страха оскорбить как-нибудь ее память

Здесь, напротив, беспрестанно новые живописные места ипредметы останавливают и развлекают мое внимание, а весенняяприрода вселяет в душу отрадные чувства - довольства настоящими светлой надежды на будущее.

Рано, рано утром безжалостный и, как всегда бывают люди вновой должности, слишком усердный Василий сдергивает одеяло иуверяет, что пора ехать и все уже готово. Как ни жмешься, нихитришь, ни сердишься, чтобы хоть еще на четверть часапродлить сладкий утренний сон, по решительному лицу Васильявидишь, что он неумолим и готов еще двадцать раз сдернутьодеяло, вскакиваешь и бежишь на двор умываться.

В сенях уже кипит самовар, который, раскрасневшись как рак,раздувает Митька-форейтор; на дворе сыро и туманно, как будтопар подымается от пахучего навоза; солнышко веселым, яркимсветом освещает восточную часть неба, и соломенные крышипросторных навесов, окружающих двор, глянцевиты от росы,покрывающей их. Под ними виднеются наши лошади, привязанныеоколо кормяг, и слышно их мерное жевание. Какая-нибудьмохнатая Жучка, прикорнувшая перед зарей на сухой куче навоза,лениво потягивается и, помахивая хвостом, мелкой рысцойотправляется в другую сторону двора. Хлопотунья хозяйкаотворяет скрипящие ворота, выгоняет задумчивых коров на улицу,по которой уже слышны топот, мычание и блеяние стада, иперекидывается словечком с сонной соседкой. Филипп, сзасученными рукавами рубашки, вытягивает колесом бадью изглубокого колодца, плеская светлую воду, выливает ее в дубовуюколоду, около котп0ой в луже уже полощутся проснувшиеся утки;и я с удовольствием смотрю на значительное, с окладистойбородой, лицо Филиппа и на толстые жилы и мускулы, которыерезко обозначаются на его голых мощных руках, когда он делаеткакое-нибудь усилие.

За перегородкой, где спала Мими с девочками и из-за котороймы переговаривались вечером, слышно движенье. Маша сразличными предметами, которые она платьем старается скрыть отнашего любопытства, чаще и чаще пробегает мимо нас, наконецотворяется дверь, и нас зовут пить чай.

Василий, в припадке излишнего усердия, беспрестанно вбегаетв комнату, выносит то то, то другое, подмигивает нам ивсячески упрашивает Марью Ивановну выезжать ранее. Лошадизаложены и выражают свое нетерпение, изредка побрякиваябубенчиками; чемоданы, сундуки, шкатулки и шкатулочки сноваукладываются, и мы садимся по местам. Но каждый раз в бричкемы находим гору вместо сидения, так что никак не можем понять,как все это было уложено накануне и как теперь мы будемсидеть; особенно один ореховый чайный ящик с треугольнойкрышкой, который отдают к нам в бричку и ставят под меня,приводит меня в сильнейшее негодование. Но Василий говорит,что это обомнется, и я принужден верить ему.

Солнце только что поднялось над сплошным белым облаком,покрывающим восток, и вся окрестность озариласьспокойно-радостным светом. Все так прекрасно вокруг меня, а надуше так легко и спокойно... Дорога широкой, дикой лентойвьется впереди, между полями засохшего жнивья и блестящейросою зелени; кое-где при дороге попадается угрюмая ракита илимолодая березка с мелкими клейкими листьями, бросая длиннуюнеподвижную тень на засохшие глинистые колеи и мелкую зеленуютраву дороги... Однообразный шум колес и бубенчиков незаглушает песен жаворонков, которые вьются около самой дороги

Запах съеденного молью сукна, пыли и какой-то кислоты, которымотличается наша бричка, покрывается запахом утра, и я чувствуюв душе отрадное беспокойство, желание что-то сделать - признакистинного наслаждения.

Я не успел помолиться на постоялом дворе; но так как уже нераз замечено мною, что в тот день, в который я по каким-нибудьобстоятельствам забываю исполнить этот обряд, со мноюслучается какое-нибудь несчастие, я стараюсь исправить своюошибку: снимаю фуражку, поворачиваясь в угол брички, читаюмолитвы и крещусь под курточкой так, чтобы никто не видалэтого. Но тысячи различных предметов отвлекают мое внимание, ия несколько раз сряду в рассеянности повторяю одни и те жеслова молитвы.

Вот на пешеходной тропинке, вьющейся около дороги,виднеются какие-то медленно движущиеся фигуры: это богомолки

Головы их закутаны грязными платками, за спинами берестовыекотомки, ноги обмотаны грязными, оборванными онучами и обуты втяжелые лапти. Равномерно размахивая палками и едваоглядываясь на нас, они медленным тяжелым шагом подвигаютсявперед одна за другою, и меня занимают вопросы: куда, зачемони идут? долго ли продолжится их путешествие, и скоро лидлинные тени, которые они бросают на дорогу, соединятся стенью ракиты, мимо которой они должны пройти. Вот коляска,четверкой, на почтовых быстро несется навстречу. Две секунды,и лица, на расстоянии двух аршин, приветливо, любопытносмотревшие на нас, уже промелькнули, и как-то странно кажется,что эти лица не имеют со мной ничего общего и что их никогда,может быть, не увидишь больше.

Вот стороной дороги бегут две потные, косматые лошади вхомутах с захлестнутыми за шлеи постромками, и сзади, свесивдлинные ноги в больших сапогах по обеим сторонам лошади, укоторой на холке висит дуга и изредка чуть слышно побрякиваетколокольчиком, едет молодой парень ямщик и, сбив на одно ухопоярковую шляпу, тянет какую-то протяжную песню. Лицо и позаего выражают так много ленивого, беспечного довольства, чтомне кажется, верх счастия быть ямщиком, ездить обратным и петьгрустные песни. Вон далеко за оврагом виднеется насветло-голубом небе деревенская церковь с зеленой крышей; вонсело, красная крыша барского дома и зеленый сад. Кто живет вэтом доме? есть ли в нем дети, отец, мать, учитель? Отчего бынам не поехать в этот дом и не познакомиться с хозяевами? Вотдлинный обоз огромных возов, запряженных тройками сытыхтолстоногих лошадей, который мы принуждены объезжать стороною

"Что везете?" - спрашивает Василий у первого извозчика,который, спустив огромные ноги с грядок и помахивая кнутиком,долго пристально-бессмысленным взором следит за нами иотвечает что-то только тогда, когда его невозможно слышать. "Скаким товаром?" - обращается Василий к другому возу, наогороженном передке которого, под новой рогожей, лежит другойизвозчик. Русая голова с красным лицом и рыжеватой бородкой наминуту высовывается из-под рогожи, равнодушно-презрительнымвзглядом окидывает нашу бричку и снова скрывается - и мнеприходят мысли, что, верно, эти извозчики не знают, кто мытакие и откуда и куда едем?.