Книга "Ася". Страница 5
статуйкой мадонны, присели на скамью, чтобы полюбоваться видом. Замечательный разговор произошел тут между нами
Сперва мы перекинулись несколькими словами, потом замолкли, глядя насветлую реку
- Скажите, - заговорил вдруг Гагин, со своей обычной улыбкой, - какого вы мнения об Асе? Не правда ли, она должна казаться вам немногостранной?
- Да, - ответил я не без некоторого недоумения. Я не ожидал, что онзаговорит о ней
- Ее надо хорошенько узнать, чтобы о ней судить, - промолвил он, - уней сердце очень доброе, но голова бедовая. Трудно с ней ладить. Впрочем, ее нельзя винить, и если б вы знали ее историю..
- Ее историю? - перебил я, - разве она не ваша ..
Гагин взглянул на меня
- Уж не думаете ли вы, что она не сестра мне?.. Нет, - продолжал он,не обращая внимания на мое замешательство, - она точно мне сестра, онадочь моего отца. Выслушайте меня. Я чувствую к вам доверие и расскажувам все
Отец мой был человек весьма добрый, умный, образованный - и несчастливый. Он женился рано, по любви; жена его, моя мать, умерла очень скоро; я остался после нее шести месяцев. Отец увез меня в деревню и целыедвенадцать лет не выезжал никуда. Он сам занимался моим воспитанием иникогда бы со мной не расстался, если б брат его, мой родной дядя, незаехал к нам в деревню. Дядя этот жил постоянно в Петербурге и занималдовольно важное место. Он уговорил отца отдать меня к нему на руки, таккак отец ни за что не соглашался покинуть деревню. Дядя представил ему,что мальчику моих лет вредно жить в совершенном уединении, что с такимвечно унылым и молчаливым наставником, каков был мой отец, я непременноотстану от моих сверстников, да и самый нрав мой легко может испортиться. Отец долго противился увещаниям своего брата, однако уступил, наконец. Я плакал, расставаясь с отцом; я любил его, хотя никогда не виделулыбки на лице его... но попавши в Петербург, скоро позабыл наше темноеи невеселое гнездо. Я поступил в юнкерскую школу, а из школы перешел вгвардейский полк. Каждый год приезжал я в деревню на несколько недель ис каждым годом находил моего отца все более и более грустным, в себя углубленным, задумчивым до робости. Он каждый день ходил в церковь и почтиразучился говорить. В одно из моих посещений (мне уже было лет двадцатьс лишком) я в первый раз увидал у нас в доме худенькую черноглазую девочку лет десяти - Асю. Отец сказал, что она сирота и взята им на прокормление - он именно так выразился. Я не обратил особенного внимания нанее; она была дика, проворна и молчалива, как зверек, и как только явходил в любимую комнату моего отца, огромную и мрачную комнату, гдескончалась моя мать и где даже днем зажигались свечи, она тотчас пряталась за вольтеровское кресло его или за шкаф с книгами. Случилось так,что в последовавшие за тем три, четыре года обязанности службы помешалимне побывать в деревне. Я получал от отца ежемесячно по короткому письму; об Асе он упоминал редко, и то вскользь. Ему было уже за пятьдесятлет, но он казался еще молодым человеком. Представьте же мой ужас: вдругя, ничего не подозревавший, получаю от приказчика письмо, в котором онменя извещает о смертельной болезни моего отца и умоляет приехать какможно скорее, если хочу проститься с ним. Я поскакал сломя голову и застал отца в живых, E уже при последнем издыхании. Он обрадовался мнечрезвычайно, обнял меня своими исхудалыми руками, долго поглядел мне вглаза каким-то не то испытующим, не то умоляющим взором, и, взяв с меняслово, что я исполню его последнюю просьбу, велел своему старому камердинеру привести Асю. Старик привел ее: она едва держалась на ногах идрожала всем телом
- Вот, - сказал мне с усилием отец, - завещаю тебе мою дочь - твоюсестру. Ты все узнаешь от Якова, - прибавил он, указав на камердинера
Ася зарыдала и упала лицом на кровать... Полчаса спустя мой отецскончался
Вот что я узнал. Ася была дочь моего отца и бывшей горничной моей матери, Татьяны. Живо я помню эту Татьяну, помню ее высокую стройную фигуру, ее благообразное, строгое, умное лицо с большими темными глазами
Она слыла девушкой гордой и неприступной. Сколько я мог понять из почтительных недомолвок Якова, отец мой сошелся с нею несколько лет спустяпосле смерти матушки. Татьяна уже не жила тогда в господском доме, а визбе у замужней сестры своей, скотницы. Отец мой сильно к ней привязалсяи после моего отъезда из деревни хотел даже жениться на ней, но она самане согласилась быть его женой, несмотря на его просьбы
- Покойница Татьяна Васильевна, - так докладывал мне Яков, стоя удвери с закинутыми назад руками, - во всем были рассудительны и не захотели батюшку вашего обидеть. Что, мол, я вам за жена? какая я барыня?Так они говорить изволили, при мне говорили-с
Татьяна даже не хотела переселится к нам в дом и продолжала жить усвоей сестры, вместе с Асей. В детстве я видывал Татьяну только попраздникам, в церкви. Повязанная темным платком, с желтой шалью на плечах, она становилась в толпе, возле окна, - ее строгий профиль четко вырезался на прозрачном стекле, - и смиренно и важно молилась, кланяясьнизко, по-старинному. Когда дядя увез меня, Асе было всего два года, ана девятом году она лишилась матери
Как только Татьяна умерла, отец взял Асю к себе в дом. Он и преждеизъявлял желание иметь ее при себе, но Татьяна ему и в этом отказала
Представьте же себе, что должно было произойти в Асе, когда ее взяли кбарину. Она до сих пор не может забыть ту минуту, когда ей в первый разнадели шелковое платье и поцеловали у ней ручку. Мать, пока была жива,держала ее очень строго; у отца она пользовалась совершенной свободой
Он был ее учителем; кроме него, она никого не видала. Он не баловал ее,то есть не нянчился с нею; но он любил ее страстно и никогда ничего ейне запрещал: он в душе считал себя перед ней виноватым. Ася скоро поняла, что она главное лицо в доме, она знала, что барин ее отец; но онатак же скоро поняла свое ложное положение; самолюбие развилось в нейсильно, недоверчивость тоже; дурные привычки укоренялись, простота исчезла. Она хотела (она сама мне раз призналась в этом) заставить целыймир забыть ее происхождение; она и стыдилась своей матери, и стыдиласьсвоего стыда, и гордилась ею. Вы видите, что она многое знала и знает,чего не должно бы знать в ее годы ... Но разве она виновата? Молодые силы разыгрывались в ней, кровь кипела, а вблизи ни одной руки, которая быее направила. Полная независимость во всем! да разве легко ее вынести?Она хотела быть не хуже других барышень; она бросилась на книги. Что тутмогло выйти путного? Неправильно начатая жизнь слагалась неправильно, носердце в ней не испортилось, ум уцелел
И вот я, двадцатилетний малый, очутился с тринадцатилетней девочкойна руках! В первые дни после смерти отца, при одном звуке моего голоса,ее била лихорадка, ласки мои повергали ее в тоску, только понемногу, исподволь, привыкла она ко мне. Правда, потом, когда она убедилась, что яточно признаю ее за сестру и полюбил ее, как сестру, она страстно ко мнепривязалась: у ней ни одно чувство не бывает вполовину
Я привез ее в Петербург. Как мне ни больно было с ней расстаться, жить с ней вместе я никак не мог; я поместил ее в один из лучших пансионов. Ася поняла необходимость нашей разлуки, но начала с того, что заболела и чуть не умерла. Потом она обтерпелась и выжила в пансионе четырегода; но, против моих ожиданий, осталась почти такою же, какою былапрежде. Начальница пансиона часто жаловалась мне на нее. "И наказать еенельзя, - говаривала она мне, - и на ласку она не подается". Ася былачрезвычайно понятлива, училась прекрасно, лучше всех; но никак не хотелаподойти под общий уровень, упрямилась, глядела букой... Я не мог слишкомвинить ее: в ее положении ей надо было либо прислуживаться, либо дичиться. Изо всех подруг она сошлась только с одной, некрасивой, загнанной ибедной девушкой. Остальные барышни, с которыми она воспитывалась, большей частью из хороших фамилий, не любили ее, язвили ее и кололи, кактолько могли; Ася им на волос не уступала. Однажды на уроке из законабожия преподаватель заговорил о пороках. "Лесть и трусость - самые дурные пороки", - громко промолвила Ася. Словом, она продолжала идти своейдорогой; только манеры ее стали лучше, хотя и в этом отношении она, кажется, не много успела
Наконец ей минуло семнадцать лет; оставаться ей долее в пансионе былоневозможно. Я находился в довольно большом затруднении. Вдруг мне пришлаблагая мысль: выйти в отставку, поехать за границу на год или на два ивзять Асю с собой. Задумано - сделано; и вот мы с ней на берегах Рейна,где я стараюсь заниматься живописью, а она ... шалит и чудит по-прежнему. Но теперь я надеюсь, что вы не станете судить ее слишком строго; аона хоть и притворяется, что ей все нипочем, - мнением каждого дорожит,вашим же мнением в особенности
И Гагин опять улыбнулся своей тихой улыбкой. Я крепко стиснул ему руку
- Все так, - заговорил опять Гагин, - но с нею мне беда. Порох онанастоящий. До сих пор ей никто не нравился, но беда, если она кого полюбит! Я иногда не знаю, как с ней быть. На днях она что вздумала: началавдруг уверять меня, что я к ней стал холоднее прежнего и что она одногоменя любит и век будет меня одного любить ... И при этом так расплакалась ..
- Так вот что ... - промолвил было я и прикусил язык
- А скажите-ка мне, - спросил я Гагина: дело между нами пошло на откровенность, - неужели в самом деле ей до сих пор никто не нравился? ВПетербурге видела же она молодых людей?
- Они-то ей и не нравились вовсе. Нет, Асе нужен герой, необыкновенный человек - или живописный пастух в горном ущелье. А впрочем, я заболтался с вами, задержал вас, - прибавил он, вставая
- Послушайте, - начал я, - пойдемте к вам, мне домой не хочется
