Книга "Рудин". Страница 35
- Преподавателя - чего? - спросил Лежнев
- Преподавателя русской словесности. Скажу тебе, ни за одно дело непринимался я с таким жаром, как за это. Мысль действовать на юношествоменя воодушевила. Три недели просидел я над составлением вступительнойлекции
- Ее нет у тебя? - перебил Лежнев
- Нет: затерялась куда-то. Она вышла недурна и понравилась. Как теперь вижу лица моих слушателей, - лица добрые, молодые, с выражениемчистосердечного внимания, участия, даже изумления. Взошел я на кафедру,прочел лекцию в лихорадке; я думал, ее хватит на час с лишком, а я ее вдвадцать минут кончил. Инспектор тут же сидел - сухой старик в серебряных очках и коротком парике, - он изредка наклонял голову в мою сторону
Когда я кончил и соскочил с кресел, он мне сказал: "Хорошо-с, только высоко немножко, темновато, да и о самом предмете мало сказано". А гимназисты с уважением проводили меня взорами... право. Ведь вот чем драгоценна молодежь! Вторую лекцию я принес написанную, и третью тоже... потом я стал импровизировать
- И имел успех? - спросил Лежнев
- Имел большой успех. Слушатели приходили толпами. Я им передавалвсе, что у меня было в душе. Между ними было три-четыре мальчикадействительно замечательных; остальные меня понимали плохо. Впрочем,сознаться надо, что и те, которые меня понимали, иногда смущали менясвоими вопросами. Но я не унывал. Любить-то меня все любили; я на репетициях ставил полные баллы всем. Но тут началась против меня интрига..
или нет! никакой интриги не было, а я просто попал не в свою сферу. Ястеснял других, и меня теснили. Я читал гимназистам, как и студентам невсегда читают; слушатели мои выносили мало из моих лекций... факты я самзнал плохо. Притом я не удовлетворялся кругом действий, который был мненазначен... уж это, ты знаешь, моя слабость. Я хотел коренных преобразований, и, клянусь тебе, эти преобразования были и дельны и легки. Я надеялся провести их через директора, доброго и честного человека, на которого я сначала имел влияние. Его жена мне помогала. Я, брат, в жизнисвоей не много встречал таких женщин. Ей уже было лет под сорок; но онаверила в добро, любила все прекрасное, как пятнадцатилетняя девушка, ине боялась высказывать свои убеждения перед кем бы то ни было. Я никогдане забуду ее благородной восторженности и чистоты. По ее совету я написал было план... Но тут под меня подкопались, очернили меня перед ней
Особенно повредил мне учитель математики, маленький человек, острый,желчный и ни во что не веривший, вроде Пигасова, только гораздо дельнееего... Кстати, что Пигасов, жив?
- Жив и, вообрази, женился на мещанке, которая, говорят, его бьет
- Поделом! Ну, а Наталья Алексеевна здорова?
- Да
- Счастлива?
- Да
Рудин помолчал
- О чем, бишь, я говорил... да! об учителе математики. Он меня возненавидел, сравнивал мои лекции с фейерверком, подхватывал на лету каждоене совсем ясное выражение, раз даже сбил меня на каком-то памятнике ХVIвека... а главное, он заподозрил мои намерения; последний мой мыльныйпузырь наткнулся на него, как на булавку, и лопнул. Инспектор, с которымя сразу не поладил, восстановил против меня директора; вышла сцена, я нехотел уступить, погорячился, дело дошло до сведения начальства; я принужден был выйти в отставку. Я этим не ограничился, я хотел показать,что со мной нельзя поступить так... но со мной можно было поступить, какугодно... Я теперь должен выехать отсюда
Наступило молчание. Оба приятеля сидели, понурив головы
Первый заговорил Рудин
- Да, брат, - начал он, - я теперь могу сказать с Кольцовым: "До чеготы, моя молодость, довела меня, домыкала, что уж шагу ступить некуда..."И между тем неужели я ни на что не был годен, неужели для меня так-такинет дела на земле? Часто я ставил себе этот вопрос, и, как я ни старалсясебя унизить в собственных глазах, не мог же я не чувствовать в себеприсутствия сил, не всем людям данных! Отчего же эти силы остаются бесплодными? И вот еще что: помнишь, когда мы с тобой были за границей, ябыл тогда самонадеян и ложен... Точно, я тогда ясно не сознавал, чего яхотел, я упивался словами и верил в призраки; но теперь, клянусь тебе, ямогу громко, передо всеми высказать все, чего я желаю. Мне решительноскрывать нечего: я вполне, и в самой сущности слова, человек благонамеренный; я смиряюсь, хочу примениться к обстоятельствам, хочу малого, хочу достигнуть цели близкой, принести хотя ничтожную пользу. Нет! не удается! Что это значит? Что мешает мне жить и действовать, как другие?.. Ятолько об этом теперь и мечтаю. Но едва успею я войти в определенное положение, остановиться на известной точке, судьба так и сопрет меня с неедолой... Я стал бояться ее - моей судьбы... Отчего все это? Разреши мнеэту загадку!
- Загадку! - повторил Лежнев. - Да, это правда. Ты и для меня былвсегда загадкой. Даже в молодости, когда, бывало, после какой-нибудь мелочной выходки, ты вдруг заговоришь так, что сердце дрогнет, а там опятьначнешь... ну, ты знаешь, что я хочу сказать... даже тогда я тебя не понимал: оттого-то я разлюбил тебя... Сил в тебе так много, стремление кидеалу такое неутомимое..
- Слова, все слова! дел не было! - прервал Рудин
- Дел не было! Какие же дела..
- Какие дела? Слепую бабку и все ее семейство своими трудами прокормить, как, помнишь, Пряженцев... Вот тебе и дело
- Да; но доброе слово - тоже дело
Рудин посмотрел молча на Лежнева и тихо покачал головой
Лежнев хотел было что-то сказать и провел рукой по лицу
- Итак, ты едешь в деревню? - спросил он наконец
- В деревню
- Да разве у тебя осталась деревня?
- Там что-то такое осталось. Две души с половиною. Угол есть, гдеумереть. Ты, может быть, думаешь в эту минуту: "И тут не обошелся безфразы!" Фраза, точно, меня сгубила, она заела меня, я до конца не мог отнее отделаться. Но то, что я сказал, не фраза. Не фраза, брат, эти белыеволосы, эти морщины; эти прорванные локти - не фраза. Ты всегда былстрог ко мне, и ты был справедлив; но не до строгости теперь, когда ужевсе кончено, и масла в лампаде нет, и сама лампада разбита, и вот-вотсейчас докурится фитиль... Смерть, брат, должна примирить наконец ..
Лежнев вскочил
- Рудин! - воскликнул он, - зачем ты мне это говоришь? Чем я заслужилэто от тебя? Что я за судья такой, и что бы я был за человек, если б,при виде твоих впалых щек и морщин, слово: фраза - могло прийти в голову? Ты хочешь знать, что я думаю о тебе? Изволь! я думаю: вот человек..
с его способностями чего бы не мог он достигнуть, какими земными выгодами не обладал бы теперь, если б захотел!.. а я его встречаю голодным,без пристанища..
- Я возбуждаю твое сожаление, - промолвил глухо Рудин
- Нет, ты ошибаешься. Ты уважение мне внушаешь - вот что. Кто тебемешал проводить годы за годами у этого помещика, твоего приятеля, который, я вполне уверен, если б ты только захотел под него подлаживаться,упрочил бы твое состояние? Отчего ты не мог ужиться в гимназии, отчеготы - странный человек! - с какими бы помыслами ни начинал дело, всякийраз непременно кончал его тем, что жертвовал своими личными выгодами, непускал корней в недобрую почву, как она жирна ни была?
- Я родился перекати-полем, - продолжал Рудин с унылой усмешкой. - Яне могу остановиться
