Школьная библиотека

подвальный) засветился слабенькими желтенькими огнями инженер и трус,буржуй и несимпатичный, Василий Иванович Лисович, а в верхнем - сильно ивесело загорелись турбинские окна.

В сумерки Алексей и Николка пошли за дровами в сарай.

- Эх, эх, а дров до черта мало. Опять сегодня вытащили, смотри.

Из Николкиного электрического фонарика ударил голубой конус, а в немвидно, что обшивка со стены явно содрана и снаружи наскоро прибита.

- Вот бы подстрелить чертей! Ей-богу. Знаешь что: сядем на эту ночь вкараул? Я знаю - это сапожники из одиннадцатого номера. И ведь какиенегодяи! Дров у них больше, чем у нас.

- А ну их... Идем. Бери.

Ржавый замок запел, осыпался на братьев пласт, поволокли дрова. Кдевяти часам вечера к изразцам Саардама нельзя было притронуться.

Замечательная печь на своей ослепительной поверхности несла следующиеисторические записи и рисунки, сделанные в разное время восемнадцатогогода рукою Николки тушью и полные самого глубокого смысла и значения:

"Если тебе скажут, что союзники спешат к нам на выручку, - не верь.Союзники - сволочи.

Он сочувствует большевикам."

Рисунок: рожа Момуса.

Подпись:

"Улан Леонид Юрьевич".

"Слухи грозные, ужасные,

Наступают банды красные!"

Рисунок красками: голова с отвисшими усами, в папахе с синим хвостом.

Подпись:

"Бей Петлюру!"

Руками Елены и нежных и старинных турбинских друзей детства Мышлаевского, Карася, Шервинского - красками, тушью, чернилами, вишневымсоком записано:

"Елена Васильевна любит нас сильно,

Кому - на, а кому - не."

"Леночка, я взял билет на Аиду.

Бельэтаж N 8, правая сторона."

"1918 года, мая 12 дня я влюбился."

"Вы толстый и некрасивый."

"После таких слов я застрелюсь."

(Нарисован весьма похожий браунинг.)

"Да здравствует Россия!

Да здравствует самодержавие!"

"Июнь. Баркаролла."

"Недаром помнит вся Россия

Про день Бородина."

Печатными буквами, рукою Николки:

"Я таки приказываю посторонних вещей на печке не писать под угрозойрасстрела всякого товарища с лишением прав. Комиссар Подольского райкома.Дамский, мужской и женский портной Абрам Пружинер,

1918 года, 30-го января."

Пышут жаром разрисованные изразцы, черные часы ходят, как тридцать летназад: тонк-танк. Старший Турбин, бритый, светловолосый, постаревший имрачный с 25 октября 1917 года, во френче с громадными карманами, в синихрейтузах и мягких новых туфлях, в любимой позе - в кресле с ногами. У ногего на скамеечке Николка с вихром, вытянув ноги почти до буфета, столовая маленькая. Ноги в сапогах с пряжками. Николкина подруга, гитара,нежно и глухо: трень... Неопределенно трень... потому что пока что, видители, ничего еще толком не известно. Тревожно в Городе, туманно, плохо...

На плечах у Николки унтер-офицерские погоны с белыми нашивками, а налевом рукаве остроуглый трехцветный шеврон. (Дружина первая, пехотная,третий ее отдел. Формируется четвертый день, ввиду начинающихся событий.)

Но, несмотря на все эти события, в столовой, в сущности говоря,прекрасно. Жарко, уютно, кремовые шторы задернуты. И жар согреваетбратьев, рождает истому.

Старший бросает книгу, тянется.

- А ну-ка, сыграй "Съемки"...

Трень-та-там... Трень-та-там...

Сапоги фасонные,

Бескозырки тонные,

То юнкера-инженеры идут!

Старший начинает подпевать. Глаза мрачны, но в них зажигается огонек, вжилах - жар. Но тихонько, господа, тихонько, тихонечко.

Здравствуйте, дачники,

Здравствуйте, дачницы...

Гитара идет маршем, со струн сыплет рота, инженеры идут - ать, ать!Николкины глаза вспоминают:

Училище. Облупленные александровские колонны, пушки. Ползут юнкера наживотиках от окна к окну, отстреливаются. Пулеметы в окнах.

Туча солдат осадила училище, ну, форменная туча. Что поделаешь.Испугался генерал Богородицкий и сдался, сдался с юнкерами. Па-а-зор...

Здравствуйте, дачницы,

Здравствуйте, дачники,

Съемки у нас уж давно начались.

Туманятся Николкины глаза.

Столбы зноя над червонными украинскими полями. В пыли идут пыльюпудренные юнкерские роты. Было, было все это и вот не стало. Позор.Чепуха.

Елена раздвинула портьеру, и в черном просвете показалась ее рыжеватаяголова. Братьям послала взгляд мягкий, а на часы очень и очень тревожный.Оно и понятно. Где же, в самом деле, Тальберг? Волнуется сестра.

Хотела, чтобы это скрыть, подпеть братьям, но вдруг остановилась иподняла палец.

- Погодите. Слышите?

Оборвала рота шаг на всех семи струнах: сто-ой! Все трое прислушались иубедились - пушки. Тяжело, далеко и глухо. Вот еще раз: бу-у... Николкаположил гитару и быстро встал, за ним, кряхтя, поднялся Алексей.

В гостиной - приемной совершенно темно. Николка наткнулся на стул. Вокнах настоящая опера "Ночь под рождество" - снег и огонечки. Дрожат имерцают. Николка прильнул к окошку. Из глаз исчез зной и училище, в глазах- напряженнейший слух. Где? Пожал унтер-офицерскими плечами.

- Черт его знает. Впечатление такое, что будто под Святошиным стреляют.Странно, не может быть так близко.

Алексей во тьме, а Елена ближе к окошку, и видно, что глаза еечерно-испуганны. Что же значит, что Тальберга до сих пор нет? Старшийчувствует ее волнение и поэтому не говорит ни слова, хоть сказать ему иочень хочется. В Святошине. Сомнений в этом никаких быть не может.Стреляют в двенадцати верстах от города, не дальше. Что за штука?

Николка взялся за шпингалет, другой рукой прижал стекло, будто хочетвыдавить его и вылезть, и нос расплющил.

- Хочется мне туда поехать. Узнать, в чем дело...

- Ну да, тебя там не хватало...

Елена говорит в тревоге. Вот несчастье. Муж должен был вернуться самоепозднее, слышите ли, - самое позднее, сегодня в три часа дня, а сейчас ужедесять.

В молчании вернулись в столовую. Гитара мрачно молчит. Николка из кухнитащит самовар, и тот поет зловеще и плюется. На столе чашки с нежнымицветами снаружи и золотые внутри, особенные, в виде фигурных колоннок. Приматери, Анне Владимировне, это был праздничный сервиз в семействе, атеперь у детей пошел на каждый день. Скатерть, несмотря на пушки и на всеэто томление, тревогу и чепуху, бела и крахмальна. Это от Елены, котораяне может иначе, это от Анюты, выросшей в доме Турбиных. Полы лоснятся, и вдекабре, теперь, на столе, в матовой, колонной, вазе голубые гортензии идве мрачных и знойных розы, утверждающие красоту и прочность жизни,несмотря на то, что на подступах к Городу - коварный враг, который,пожалуй, может разбить снежный, прекрасный Город и осколки покоярастоптать каблуками. Цветы. Цветы - приношение верного Елениного