Школьная библиотека

прохладный, несмотря на жаркую печку-голландку.

На обходе я шел стремительной поступью, за мною мелофельдшера, фельдшерицу и двух сиделок. Останавливаясь упостели, на которой, тая в жару и жалобно дыша, болел человек,я выжимал из своего мозга все, что в нем было. Пальцы моишарили по сухой, пылающей коже, я смотрел на зрачки, постукивалпо ребрам, слушал, как таинственно бьет в глубине сердце, и несв себе одну мысль - как его спасти? И этого - спасти. И этого!Всех.

Шел бой. Каждый день он начинался утром при бледном светеснега, а кончался при желтом мигалии пылкой лампы свете снега,а кончался при желтом мигании пылкой лампы "молнии".

"Чем это кончится, мне интересно было бы знать? - говориля сам себе ночью. - Ведь этак будут ездить на санях и в январе,и в феврале, и в марте."

Я написал к Грачевку и вежливо напомнил о том, что наН-ском участке полагается и второй врач.

Письмо на дровнях уехо по ровному снежному океану за сорокверст. Через три дня пришел ответ: писали, что, конечно,конечно... Обязательно... но только не сейчас... никто пEка неедет...

Заключали письмо некоторые приятные отзывы о моей работе ипожелания дальнейших успехов.

Окрыленный ими, я стал тампонировать, впрыскиватьдифтерийную сыворотку, вскрывать чудовищных размеров гнойники,накладывать гипсовые повязки...

Во вторник приехало не сто, а сто одиннадцать человек.Прием я кончил в девять часов вечера. Заснул я, стараясьугадать, сколько будет завтра - в среду? Мне приснилось, чтоприехало девятьсот человек.

Утро заглянуло в окошко спальни как-то особенно бело. Яоткрыл глаза, не понимая, что меня разбудило. Потом сообразил стук.

- Доктор, - узнал голос акушерки Пелагеи Ивановны, - выпроснулись?

- Угу, - ответил я диким голосом спросонья.

- Я пришла вам сказать, чтоб вы не спешили в больницу. Двачеловека всего приехали.

- Вы - что. Шутите?

- Честное слово. Вьюга, доктор, вьюга, - повторила онарадостно в замочную скважину. - А у этих зубы кариозные. ДемьянЛукич вырвет.

- Да ну... - я даже с постели соскочил неизвестно почему.

Замечательный выдался денек. Побывав на обходе, я целыйдень ходил по своим апартаментам (квартира врачу была отведенав шесть комнат, и почему-то двухэтажная - три комнаты вверху, акухня и три комнаты внизу), свистел из опер, курил, барабанил вокна... А за окнами творилось что-то, мною еще никогда невиданное. Неба не было, земли тоже. Вертело и крутило белым икосо и криво, вдоль и поперек, словно черт зубным порошкомбаловался.

В полдень отдан был мною Аксинье - исполняющей обязанностикухарки и уборщицы при докторской квартире приказ: в трехведрах и в котле вскипятить воды. Я месяц не мылся.

Мною с Аксиньей было из кладовки извлечено неимоверныхразмеров корыто. Его установили на полу в кухне (о ванне,конечно, и разговора в Н-ске быть не могло. Были ванны только всамой больнице - и те испорченные).

Около двух часов дня вертящаяся сетка за окном значительнопоредела, а я сидел в корыте голый и с намыленной головой.

- Эт-то я понимаю... - сладостно бормотал я, выплескиваясебе на спину жгучую воду, - эт-то я понимаю. А потом мы,знаете ли, пообедаем, а потом заснем. А если я высплюсь, топусть завтра хоть полтораста человек приезжает. Какие новости,Аксинья?

Аксинья сидела за дверью в ожидании, пока кончится баннаяоперация.

- Конторщик в Шалометьевом имении женится, отвечалаАксинья.

- Да ну! Согласилась?

- Ей-богу! Влюбле-ен... - пела Аксинья, погромыхиваяпосудой.

- Невеста-то красивая?

- Первая красавица! Блондинка, тоненькая...

- Скажи пожалуйста!..

И в это время грохнуло в дверь. Я хмуро облил себя водой истал прислушиваться.

- Доктор-то купается... - выпевала Аксинья.

- Бур... бур - бурчал бас.

- Записка вам, доктор, - пискнула Аксинья - протяни вдверь.

Я вылез из корыта, пожимаясь и негодуя на судьбу, и взялиз рук Аксиньи сыроватый конвертик.

- Ну, дудки. Я не поеду из корыта. Я ведь тоже человек,