Книга "Темные аллеи". Страница 42
-- Раскраснелась, а все-таки нос озяб...
Она поняла, поспешно вынула из муфты комочек платка,утерлась. Он поцеловал ее холодную щечку и потрепал по спине
Она сняла шапочку, тряхнула волосами и стоя стала стягивать сноги ботик. Ботик не поддавался, она, сделав усилие, чуть неупала, схватилась за его плечо и звонко засмеялась:
-- Ой, чуть не полетела!
Он снял пальтецо с ее черного платьица, пахнущего материейи теплым телом, легонько толкнул ее в номер, к дивану:
-- Сядь и давай ногу.
-- Да нет, я сама...
-- Сядь, тебе говорят.
Она села и протянула правую ногу. Он встал на одно колено,ногу положил на другое, она стыдливо одернула подол на черныйчулок:
-- Вот какой вы, ей-Богу! Они, правда, у меня страстьтесные...
-- Молчи.
И, быстро стащив ботики один за другим вместе с туфлями,откинул подол с ноги, крепко поцеловал в голое тело выше коленаи встал с красным лицом:
-- Ну, скорей... Не могу...
-- Что не можете? -- спросила она, стоя на ковремаленькими ногами в одних чулках, трогательно уменьшившись вюEсте.
-- Совсем дурочка! Ждать не могу, -- поняла?
-- Раздеваться?
-- Нет, одеваться!
И, отвернувшись, подошел к окну и торопливо закурил. Задвойными стеклами, снизу замерзшими, бледно светили в месячномсвете фонари, слышно было, как, гремя, неслись мимо, вверх поТверской, бубенцы на "голубках"... Через минуту она окликнулаего:
-- Я уж лежу.
Он потушил свет и, как попало раздевшись, лег к ней пододеяло. Она, вся дрожа, прижалась к нему и зашептала с мелким,счастливым смехом:
-- Только за ради Бога не дуйте мне в шею, на весь домзакричу, страсть боюсь щекотки...
С час после того она крепко спала. Лежа рядом с ней, онглядел в полутьму, смешанную с мутным светом с улицы, думая снеразрешающимся недоумением: как это может быть, что она подутро куда-то уйдет? Куда? Живет с какими-то стервами надкакой-нибудь прачечной, каждый вечер выходит с ними как наслужбу, чтобы заработать под каким-нибудь скотом два целковых-- и какая детская беспечность, простосердечная идиотичность!Я, мне кажется, тоже "на весь дом закричу", когда она завтрасоберется уходить...
-- Поля, -- сказал он, садясь и трогая ее за голое плечо.
Она испуганно очнулась:
-- Ох, батюшки! Извините, пожалуйста, совсем нечаяннозаснула... Я сичас, сичас...
-- Что сейчас?
-- Сичас встану, оденусь...
-- Да нет, давай ужинать. Никуда я тебя не пущу до утра.
-- Что вы, что вы! А полиция?
-- Глупости. А мадера у меня ничуть не хуже портвейнатвоего шулера.
-- Что ж вы мне все попрекаете им?
Он внезапно зажег свет, резко ударивший ей в глаза, онасунула голову в подушку. Он сдернул с нее одеяло, стал целоватьв затылок, она радостно забила ногами:
-- Ой, не щекотите!
Он принес с подоконника бумажный мешочек с яблоками ибутылку крымской мадеры, взял с умывальника два стакана, селопять на постель и сказал:
-- Вот, ешь и пей. А то убью.
Она крепко надкусила яблоко и стала есть, запивая мадеройи рассудительно говоря:
-- А что ж вы думаете? Может, кто и убьет. Наше делотакое. Идешь неизвестно куда, неизвестно с кем, а он либопьяный, либо полоумный, кинется и задушит, либо зарежет... А дочего у вас теплый номер! Сидишь вся голая и все тепло. Этомадера? Вот люблю! Куда ж сравнить с портвейном, он завсегдапробкой пахнет
-- Ну, не завсегда.
-- Нет, ей-Богу, пахнет, хоть два рубля за бутылкузаплати, одна честь.
-- Ну, давай еще налью. Давай чокнемся, выпьем ипоцелуемся. До дна, до дна.
Она выпила, и так поспешно, что задохнулась, закашляласьи, смеясь, упала головой к нему на грудь. Он поднял ей голову ипоцеловал в мокрые, деликатно сжатые губки.
-- А меня придешь провожать на вокзал?
Она удивленно раскрыла рот:
-- Вы тоже уедете? Куда? Когда?
-- В Петербург. Да это еще не скоро.
-- Ну, слава Богу! Я теперь только к вам буду ходить. Выхочете?
-- Хочу. Только ко мне одному. Слышишь?
-- Ни за какие деньги ни к кому не пойду.
-- Ну то-то же. А теперь -- спать.
-- Да мне нужно на минуточку...
-- Вот тут, в тумбочке.
-- Мне на виду стыдно. Погасите на минуточку огонь...
-- И совсем погашу. Третий час...
В постели она легла ему на руку, опять вся прижавшись кнему, но уже тихо, ласково, а он стал говорить:
-- Завтра мы с тобой будем вместе завтракать...
Она живо подняла голову:
-- А где? Вот я раз была в "Тереме", это за Триумфальнымиворотами, дешево до того, прямо даром, а уж сколько дают -съесть нельзя!
-- Ну, это мы посмотрим где. А потом ты пождешь домой,чтобы твои стервы не подумали, что тебя убили, да и у меня делаесть, а к семи опять приходи ко мне, поедем обедать кПатрикееву, там тебе понравится -- оркестрион, балалаечники...
-- А потом в "Эльдорадо" -- правда? Там сейчас идет чуднаяфильма "Мертвец-беглец".
-- Великолепно. А теперь -- спи.
-- Сичас, сичас... Нет, Мур не стерва, она страстьнесчастная. Я бы без нее пропала.
-- Как это?
-- Она папина сестра двоюродная...
-- Ну?
-- Папа мой был сцепщиком на товарной станции в Серпухове,ему там грудь раздавило буферами, а мама умерла, когда я былаеще маленькой, я и осталась одна на всем свете и поехала к нейв Москву, а она, оказывается, давно уж не служит по номерамгорничной, мне дали ее адрес в адресном столе, я приехала к нейс корзинкой на извозчике на Смоленский рынок, смотрю, а она сэтой Анелей живет и вместе с ней ходит по вечерам набульвары... Ну и оставила меня у себя, а потом уговорила тожевыходить...
-- А говоришь, что ты без нее пропала бы.
-- А куда ж бы я делась в Москве одна? Конечно, она меняпогубила, да разве она мне зла желала! Ну да что об этомговорить. Может, Бог даст, место какое найду тоже в номерах,только уж место не брошу и уж никого к себе не подпущу, мне ичаевых будет довольно, да еще на всем готовом. Вот если бы тут,в вашем "Мадриде"! Чего бы лучше!
-- Я об этом подумаю; может, и устрою тебе где-нибудьтакое место.
-- Я бы вам в ножки поклонилась!
-- Чтоб вышла уж полная идиллия...
-- Что?
-- Нет, ничего, это я со сна... Спи.
-- Сичас, сичас... Я что-й-то раздумалась...
26 апреля 1944
ВТОРОЙ КОФЕЙНИК
Она и натурщица его, и любовница, и хозяйка -- живет с нимв его мастерской на Знаменке: желтоволосая, невысокая, ноладная, еще совсем молодая, миловидная, ласковая. Теперь онпишет ее по утрам "Купальщицей": она, на маленьком помосте, какбудто возле речки в лесу, не решаясь войти в воду, откудадолжны глядеть глазастые лягушки, стоит вся голая,простонародно развитая телом, прикрывая рукой золотистые волосывнизу. Поработав с час, он отклоняется от мольберта, смотрит на
