Книга "ХОЗЯЙКА". Страница 10
лист, и бледнела, то кровь всходила ей в голову, и теперь, когда онаостановилась, щеки ее пылали огнем, глаза блистали сквозь слезы, и тяжелоепрерывистое дыхание колебало грудь ее. Но вдруг она опять побледнела, иголос ее упал, задрожав тревожно и грустно.
- Тогда я осталась одна, и будто буря меня кругом обхватила. Вдругслышу крик, слышу, по двору люди до завода бегут, слышу говор: "Заводгорит". Я притаилась, из дома все убежали; осталась я с матушкой. Знала я,что она с жизнью расстается, третьи сутки на смертной постели лежит, зналая, окаянная дочь!... Вдруг слышу крик под моей светлицей, слабый, словноребенок вскрикнул, когда во сне испугается и потом все затихло. Я задуласвечу, сама леденею, закрылась руками, гля'нуть боюсь. Вдруг слышу крикподле меня, слышу с завода люди бегут. Я в окно свесилась: вижу, несутбатюшку мертвого, слышу, говорят меж собою: "оступился, с лестницы в котелраскаленный упал; знать, нечистый его туда подтолкнул". Я припала напостель; жду, сама вся замерла и не знаю, чего и кого ждала; только тяжелоу меня было в этот час. Не помню, сколько ждала; помню, что меня вдруг всюколыхать начало, голове тяжело стало, глаза выедало дымом; и рада была я,что близка моя гибель! Вдруг, слышу кто-то меня за плеча подымает. Смотрю,сколько глядеть могу: он весь опаленный, и кафтан его, горячий на ощупь,дымится.
"За тобой пришел, красная девица; уводи ж меня от беды, как прежде набеду наводила; душу свою я за тебя сгубил. Не отмолить мне этой ночипроклятой! Разве вместе будем молиться!" Смеялся он, злой человек! "Покажи,говорит, как пройти, чтоб не мимо людей!" Я взяла его за руку и повела засобой. Прошли мы в коридор - со мной ключи были - отворила я дверь вкладовую и показала ему на окно. А окно наше в сад выходило. Он схватилменя на могучие руки, обнял и выпрыгнул со мною вон из окна. Мы побежали сним рука в руку, долго бежали. Смотрим, густой, темный лес. Он сталслушать: "Погоня, Катя, за нами! погоня за нами, красная девица, да не вэтот час нам животы свои положить! Поцелуй меня, красная девица, на любовьда на вечное счастье!" - "А отчего у тебя руки в крови?" - "Руки в крови,моя родимая? а ваших собак порезал; разлаялись больно на позднего гостя
Пойдем!" Мы опять побежали; видим, на тропинке батюшкин конь, уздуперервал, из конюшни выбежал; знать, ему гореть не хотелось! "Садись, Катя,со мной! Бог наш нам помочь послал!" Я молчу. "Аль не хочешь? я ведь ненехристь какой, не нечистый; вот перекрещусь, коли хочешь", и тут он крестположил. Я села, прижалась к нему и забылась совсем у него на груди, словносон какой нашел на меня, а как очнулась, вижу, стоим у широкой-широкойреки. Он слез, меня с лошади снял и пошел в тростник: там он лодку своюзатаил. Мы уж садились. "Ну, прощай, добрый конь, ступай до нового хозяина,а старые все тебя покидают!" Я бросилась к коню батюшкину и крепко, наразлуку, обняла его. Потом мы сели, он весла взял, и мигом стало намберегов не видать. И когда стало нам берегов не видать, смотрю, он весласложил и кругом, по всей воде, осмотрелся.
"Здравствуй, - промолвил, - матушка, бурная реченька, божьему людупоилица, а моя кормилица! Скажи-ка, берегла ль ты мое добро без меня, целыль товары мои!" Я молчу, очи на грудь опустила; лицо стыдом, как полымем,пышет. А он: "Уж и все б ты взяла, бурная, ненасытная, а дала б мне обетберечь и лелеять жемчужину мою многоценную! Урони ж хоть словечко, краснаядевица, просияй в бурю солнцем, разгони светом темную ночь!" Говорит, а самусмехается; жгло его сердце по мне, да усмешки его, со стыда, мне стерпетьне хотелось; хотелось слово сказать, да сробела, смолчала. "Ну, ин бытьтак!" - отвечает он на мою думу робкую, говорит будто с горя, самого будтогоре берет. "Знать, с силы ничего не возьмешь. Бог же с тобой, спесивая,голубица моя, красная девица! Видно, сильна ко мне твоя ненависть, иль ужтак не любо я твоим светлым очам приглянулся". Слушала я, и зло меня взяло,зло с любви взяло; я сердце осилила, промолвила: "Люб иль не люб тыпришелся мне, знать, не мне про то знать, а, верно, другой какойнеразумной, бесстыжей, что светлицу свою девичью в темную ночь опозорила,за смертный грех душу свою продала да сердца своего не сдержала безумного;да знать про то, верно, моим горючим слезам да тому, кто чужой бедойворовски похваляется, над девичьим сердцем насмехается!" Сказала, да нестерпела, заплакала... Он помолчал, поглядел на меня так, что я, как лист,задрожала. "Слушай же, - говорит мне, - красная девица, - а у самого чудноочи горят, - не праздное слово скажу, а дам тебе великое слово: на сколькосчастья мне подаришь, на столько буду и я тебе господин, а невзлюбишь когда- и не говори, слов не роняй, не трудись, а двинь только бровью своейсоболиною, поведи черным глазом, мизинцем одним шевельни, и отдам тебеназад любовь твою с золотою волюшкой; только будет тут, краса моя гордая,несносимая, и моей жизни конец!" И тут вся плоть моя на его словаусмехнулася.
Тут глубокое волнение прервало было рассказ Катерины; она перевеладух, усмехнулась новой думе своей и хотела было продолжать, но вдругсверкающий взгляд ее встретил воспаленный, прикованный к ней взглядОрдынова. Она вздрогнула, хотела было что-то сказать, но кровь залила ейлицо... Словно в беспамятстве закрылась она руками ы бросилась лицом наподушки. Все потряслось в Ордынове! Какое-то мучительное чувство, смятениебезотчетное, невыносимое, разливалось, как яд, по всем его жилам и росло скаждым словом рассказа Катерины: безвыходное стремление, страсть, жадная иневыносимая, захватила думы его, мутила его чувства. Но грусть, тяжелая,бесконечная, в то же время все более и более давила его сердце. Минутами онхотел кричать Катерине, чтоб она замолчала, хотел броситься к ногам ее имолить своими слезами, чтоб она возвратила ему его прежние муки любви, егопрежнее, безотчетное, чистое стремление, и ему жаль стало давно ужевысохших слез своих. Сердце его ныло, болезненно обливаясь кровью и недавая слез уязвленной душе его. Он не понял, что говорила ему Катерина, илюбовь его пугалась чувства, волновавшего бедную женщину. Он проклялстрасть свою в эту минуту: она душила, томила его, и он слышал, какрастопленный свинец вместо крови потек в его жилах.
- Ах, не в том мое горе, - сказала Катерина, вдруг приподняв своюголову, - что я тебе говорила теперь; не в том мое горе, - продолжала онаголосом, зазвоDевшем, как медь, от нового нежданного чувства, тогда как всядуша ее разрывалась от затаившихся, безвыходных слез, - не в том мое горе,не в том мука, забота моя! Что, что мне до родимой моей, хоть и не нажитьмне на всем свете другой родной матушки! что мне до того, что прокляла онаменя в час свой тяжелый, последний! что мне до золотой прежней жизни моей,до теплой светлицы, до девичьей волюшки! что мне до того, что продалась янечистому и душу мою отдала погубителю, за счастие вечный грех понесла! Ах,не в том мое горе, хоть и на этом велика погибель моя! А то мне горько ирвет мне сердце, что я рабыня его опозоренная, что позор и стыд мой самой,бесстыдной, мне люб.. что любо жадному сердцу и вспоминать свое горе,словно радость и счастье, - в том горе, что нет силы в нем и нет гнева заобиду свою!..
Дух занялся в груди бедной женщины, и судорожное, истерическое рыданиепресекло слова ее. Горячее, порывистое дыхание палило ее губы, грудьподымалась и опускалась глубоко, и непонятным негодованием сверкнули глазаее. Но столько очарования озолотило лицо ее в эту минуту, таким страстнымпотоком чувства, такой невыносимой, неслыханной красотою задрожала каждаялиния, каждый мускул его, что разом угасла черная дума и замолкла чистаягрусть в груди Ордынова. Сердце его рвалось прятаться к ее сердцу истрастно в безумном волнении забыться в нем вместе, застучать в лад тою жебурею, тем же порывом неведомой страсти и хоть замереть с ним вместе
Катерина встретила помутившийся взор Ордынова и улыбнулась так, чтоудвоенным потоком огня обдало его сердце. Он едва помнил себя.
- Пожалей меня, пощади меня! - шептал он ей, сдерживая дрожащий свойголос, наклоняясь к ней, опершись рукою на ее плечо и близко, близко так,что дыхание их слышалось в одно, смотря ей в глаза. - Ты сгубила меня! Ятвоего горя не знаю, и душа моя смутилась...Что мне до того, об чем плачеттвое сердце! Скажи, что ты хочешь... я сделаю. Пойдем же со мной, пойдем,не убей меня, не мертви меня!..
Катерина смотрела на него неподвижно; слезы высохли на горячих щекахее. Она хотела прервать его, взяла его за руку, хотела сама что-то говоритьи как будто не находила слов. Какая-то странная улыбка медленно появиласьна ее губах, словно смех пробивался сквозь эту улыбку.
- Не все ж я, знать, тебе рассказала, - проговорила она наконецпрерывистым голосом. - Еще расскажу; только будешь ли, будешь ли слушатьменя, горячее сердце? Послушай сестрицу свою! Знать, мало спознал ты еелютого горя! Хотела б я рассказать, как я с ним год прожила, да не стану..
А минул год, ушел он с товарищами вниз по реке, и осталась я у названойматушки его во пристани ждать. Жду его месяц - другой - и повстречалась я впригородье с молодым купцом, взглянула на него и вспомнила про былые годызолотые. "Любушка-сестрица! - говорит он, как два слова перемолвил со мной
- Я Алеша, твой названый суженый, нас детьми старики на словах повенчали;забыла меня, вспомни-ка, я из вашего места..." - "А что говорят обо мне ввашем месте?" - "А говорит людской толк, что ты нечестно пошла, девичийстыд позабыла, с разбойником, душегубцем спозналась", - говорит мне Алеша,смеясь. - "А ты что про меня говорил?" - "Много хотел говорить, как сюдаподъезжал, - и смутилось в нем сердце, - много сказать захотелось, а теперьдуша у меня помертвела, как завидел тебя; сгубила ты меня! - говорит. Купи ж и мою душу, возьми ее, хоть насмейся над сердцем, любовью моей,красная девица. Я теперь сиротинушка, хозяин свой, и душа-то моя своя, нечужая, не продавал ее никому, как иная, что память свою загасила, а сердцене покупать стать, даром отдам, да, видно, дело оно наживное!" Язасмеялась; и не раз и не два говорил - целый месяц в усадьбе живет, бросилтовары, своих отпустил, один-одинешенек. Жаль мне стало его сиротских слез
Вот и сказала я ему раз поутру: "Жди меня, Алеша, как стемнеет ночь, понижеу пристани; поедем с тобой в твое место! опостылела мне жизнь моягоремычная!" Вот ночь пришла, я узелок навязала, и душа заныла, заиграла вомне. Смотрю, входит хозяин мой нежданно, неведомо. "Здравствуй; пойдем; нареке будет буря, а время не ждет". Я пошла за ним; к реке подошли, а до
