Книга "Колесо времени". Страница 2
друга матово-черные зубы. И вот Аллегрия (что значитпо-испански -- "веселость") накидывает на себя яркую мантилью сбахромой, вытаскивает из волос розу, берет ее в зубы,подбоченивается и вызывающей походкой, раскачивая толстымибедрами, с головой, гордо закинутой вверх, подходит к столускандалистов. Интересно было глядеть на нее в эту минуту. Всяона точно преобразилась, помолодела и внезапно похорошела"Гневные карие глаза, ноздри, раздутые, как у арабской кобылы,красная роза в красных губах... Коротким повелительнымдвижением, вытянув перед собой руку, она указала на дверь и судивительным выражением высокомерного презрения, сквозьстиснутые зубы произнесла; -- Сортэ!4
Ах! Что дала бы Сара Бернар за такой жест и за такуюинтонацию!
Матросы так и остановились среди перебранки, забыв дажезакрыть рты, и один за другим, гуськом, вышли осторожно изресторана на согнутых ногах на цыпочках, скрипя тяжелымиморскими башмаками. Этот водевильный уход, в связи свеличественной позой Аллегрии, был полон дикого комизма. Язахохотал так невольно, так свободно, как смеялся только вдетстве на клоунских пантомимах.
И тут же я почувствовал, что спинка моего стула слегкатрясется. Я взглянул вверх и сейчас же встал, чтобы дать местодаме. И вот тут-то... нет, не бойся, я не слезлив... тут-то я свосторгом понял, что милостивая судьба или добрый бог послалимне величайшее счастье в мире. Почувствовал сердцем, но умомеще не понял.
Красива ли была она? Этого я не сумею сказать. Она былапрекрасна. Если бы я был беллетристом -- черт бы их всехпобрал,-- я бы смог ее описать: губы коралловые, зубыжемчужные, глаза как черные бриллианты или бархат, роскошноетело и так далее, и так далее, и так далее.
Она еще продолжала смеяться. Она сняла перчатки и бросилаих на мой стол. Она аплодировала шутя хозяйке, и Аллегрияответила ей серьезным поклоном. Хороша ли она была? И опять яскажу -- не знаю. Знаю только, что о ней одной я мечтал с самыхранних, с самых мальчишеских дней. Мне показалось, что я знаюее очень давно, лет двадцать, и как будто бы она была всегдамоей женой или сестрой, и если я и любил других женщин, то лишь-- в поисках за ней.
Опять наши глаза сошлись в улыбке. Я думаю, что ничто такне соединяет людей, как улыбка. И не с улыбки ли начинаетсякаждая истинная любовь?
Она села рядом со мной. На ней было черное шелковоеплатье, с черными кружевами. Она не была ни надушена, нинапудрена. Ее тело благоухало молодостью и свежестью. Онаспросила:
-- Что вы себе заказали? Мне лень выбирать попрейскуранту.
Я ответил:
-- Устрицы, рыбу соль, швейцарский сыр и бананы.
-- Закажите то же и мне. А вино будет мое. Согласны? И, недожидаясь моего ответа, она постучала перстнем по мрамору ипозвала гарсона.
Анри принес во льду бутылку шампанского вина, и когда яувидел марку "Мумм Кордон Руж", то немного испугался: если этаженщина так широко распоряжается, то во сколько же десятковфранков она мне сегодня обойдется? Хватит ли? Говорю тебе,-- вэтот день я был дурак, а главное -- так и остался дураком вовсе последующие дни. Я попробовал было сделать моему другу Анристрогие глаза, но напрасно: это уже был не мой Анри, а ее слугаи раб.
Анри принес закрытый счет, но подал его не мне, а ей. Иопять не помогли мои гневные глаза. А она, небрежно взглянув насчет, только кивнула слегка головой. Тогда я рассердился, да икакой бы мужчина не рассердился бы на моем месте? Рассердился иобнаглел, и спросил грубо:
-- А кофе мы будем пить у меня наверху? Не так ли? Анри,принесите нам наверх кофе и ликеры.
Ах, аллах Акбар! Если бы мне еще раз в жизни услышатьвеселый стук ее каблучков, когда она быстро всходила на мойседьмой этаж! Если бы еще раз поглядеть, как она сама заботливоухаживала за патентованным кофейным самокином, как ласково онамне разрешила: "Курите, если хотите!" И не я, а она удлиниланаш поцелуй. И она же первая отвела деликатно мои руки...
-- Потом,-- сказала она
Глава II. ДУРНЫЕ МЫСЛИ
-- Я прошу вас сесть,-- сказала она,-- и выслушать меняспокойно. Я хочу, чтобы вы поняли меня.
Она опустилась на диван, так близко ко мне, что наши плечичасто соприкасались, и я чувствовал порою лучистую теплоту иупругость ее тела. Сначала я думал: "Ну, к чему эти объяснения,после внезапного и фамильярного знакомства? Ведь она недевочка, ведь ей лет тридцать, тридцать пять,-- и, конечно, недевушка. Она, несомненно, знает, что ходят женщины к холостыммужчинам вовсе не для того, чтобы посмотреть редкие японскиегравюры или, прихлебывая ликеры, развлечься дружескимразговором о спорте и последних премьерах. А особенно ночью",
Не сделал ли я с самого начала грубейшую ошибку противстарой тактики любви? Ведь давно-давно сказано, что самыесладкие поцелуи вовсе не те, которые выпрашиваются илипозволяются, а те, которые отымаются насильно; что каждаяженщина, даже вполне нравственная, вовсе не прочь от того,чтобы ее стыдливость была преодолена пылким нетерпением, и,наконец, что параграф первый любовной войны гласит: потерянныйудобный момент может очень долго, а то и никогда неповториться. И так далее... Вспомнился еще мне мимоходомнемного рискованный анекдот из жизни веселой, прелестнойграфини де Вальвер, рассказанный ею самою, уже в ее преклонныхгодах.
На ее карету напали в Сенарском лесу разбойники
Предводитель банды, кстати, молодой, очень красивый и вежливыйчеловек, не удовольствовался тем, что отобрал у графини все ееденьги и драгоценности, которые она отдала без сопротивления,но, -- о, ужас! -- очарованный ее цветущей красотой и невзираяна ее мольбы и крики, злодей отнял у нее то сокровище, которымженщина дорожит более всего на свете.
-- Представьте, дамы и господа,-- говорила де Вальвер,-вы можете мне не верить, но был один момент, когда я, вся вслезах, не могла не воскликнуть: "Oh, mon voleur, oh, moncharmant voleur"5.
Да, мой милый, такие анекдоты и дешевые афоризмы очень входу между нами, мужчинами, и не оттого ли мы так часто выходимиз любовных битв мокрыми петухами и меланхолическими ослами? Ужлучше верить мудрому Соломону, который из своего обширнейшеголюбовного опыта вывел одно размышление: никто не постигнет путимужчины к сердцу женщины. И надо тебе сказать правду: посленескольких слов моей странной незнакомки я почувствовал себя состыдом весьма маленьким, весьма обыденным и весьма пошленькимчеловечком.
-- Я не скрою,-- говорила она ласково,-- я видела васраньше, и даже не один раз. Видела сначала на вашем цементномзаводе. Я туда заехала за директором, но не выходила изавтомобиля.
Меня очень приятно поразило, как вы разговаривали спатроном: руки в карманах рабочей блузы, короткие уверенныежесты, холодная вежливость, ни малейшего вида услужливости
Такую независимость у подчиненного можно увидеть только уангличанина да, пожалуй, у американцев. У французов -- реже. Яподумала было сначала, что вы англичанин, но потом решила: нет,не похоже.
Когда мы с директором ехали в Марсель, то он в разговорекак-то сказал, что у него на заводе много русских и что он имиочень доволен. Работают не только руками, но и головой. Им нетолько не жаль, говорил он, повышать плату, но даже выгодно.
Тут я и поняла, почему ошиблась, приняв вас заангличанина. В вас очень много этого русского... как бысказать, этого quelque chose de "Michica"6.
Я удивился:
-- Много чего?
-- De "Michica", чего-то медвежьего. Пожалуйста, простите,
