Школьная библиотека

нам совсем невозможно, она вдруг расплакалась, как девочка,горько и обильно...

У нее была удивительная способность превращать кратчайшимпутем замысел в дело. Она долго и внимательно расспрашиваламеня о том, какие вещи могут теперь быть самыми необходимымидля рыбака, и в тот же день был ею отправлен Коле плотный пакетмаксимально дозволенного веса. Там были уложены две теплыеморские фуфайки, несколько мотков английского шпагата разнойтолщины, малые крючки, чтобы ловить кефаль на самодуру, средние-- для ловли на перемет камбалы и морского петуха -- и самыебольшие для переметов на белугу, а так как оставалось ещенемного пустого места, то его забили шоколадными плитками. Дляотвода глаз посылка пошла как будто бы от американца Джонсона,которого Коля в 1910 году возил в лодке показывать окрестностиБалаклавы. Девяноста девять шансов было за то, что посылка недойдет. Мы надеялись на сотый

Глава VII. ТРАКТАТ О ЛЮБВИ

Вижу, дружище, что я тебя совсем заговорил. Потерпи. Идутеперь широкими шагами к концу.

О, как много она мне дала и какой я перед ней неоплатныйдолжник! Она была очень умна, во всяком случае, гораздо умнееменя. Но ее ум не стеснял, не подавлял: он был легок,непринужден и весел, он быстро схватывал в жизни, в людях, вкнигах самое главное, самое характерное и подавал его то всмешном, то в трогательном виде: злого и глупого он точно незамечал.

В любви Мария была, мне кажется, истинной избранницей

Знаешь ли, какая мысль приходит теперь мне часто в голову?Думаю я так: инстинкту размножения неизменно подчинено всеживущее, растущее и движущееся в мире, от клеточки до Наполеонаи Юлия Цезаря, но только человеку, этому цвету, перлу изавершению творения, ниспосылается полностью великийтаинственный дар любви. Но посылается совсем не так уж часто,как это мы думаем. Случаи самой высокой, самой чистой, самойпреданной любви выдуманы -- увы! -- талантливыми поэтами,жаждавшими такой любви, но никогда не находившими ее.

Видишь: все мы мыслим, я полагаю, непрерывно, в течениевсей жизни. Но настоящих философов человечество знает не большедесяти -- двадцати. Все мы сумеем нарисовать фигуру человечка:кружок, с двумя точками-глазами, и вместо ног и рук четырепалочки. Миллионы художников рисовали немного лучше, а иные игораздо лучше, но ведь есть пределы: никто не мог добраться доРафаэля, Леонардо да Винчи, Рембрандта. Кто из .нас не умелпромурлыкать легонький мотивчик или подбирать его одним пальцемна пианино? Но наши музыкальные способности совсем не сроднигению Бетховена, Моцарта или Вагнера и не имеют с ними ни однойобщей душевной черты.

Иные люди от природы наделены большой физической силой

Другие родятся с таким острым зрением, что свободно,невооруженным глазом, видят кольца Сатурна. Так и любовь. Она-- высочайший и самый редкий дар неведомого бога.

Подумай-ка. Сколько миллиардов людей с сотворения мирасовокуплялись, наслаждались, оплодотворялись, размножались изанимались этим в течение миллионов лет. Но много ли раз тыслышал о большой и прекрасной любви, о любви, котораявыдерживает всякие испытания, преодолевает все преграды исоблазны, торжествует над бедностью, болезнями, клеветой идолгой разлукой, о высшей любви, о которой сказано, что онасильнее смерти? И неужели ты не согласен со мною, что дарлюбви, как и все дары человеческие, представляет собою лестницус бесконечным числом ступенек, ведущих от влажной, темной,жирной земли вверх, к вечному небу и еще выше?

Что? Бред, ты говоришь? Не оспариваю. Когда сидишь ночью сдругом в кабачке, не грех сболтнуть лишнее. Позволь тольконапомнить тебе о том, что была эпоха, когда человечество вдругсодрогнулось от сознания того болота грязи, мерзости и пакости,которые засосали любовь, и сделало попытку вновь очистить ивозвеличить любовь, хотя бы в лице женщины. Это средневековоерыцарство с культом преклонения перед прекрасной дамой. И какжаль, что это почти" священное служение женскому началувыродилось в карикатуру, в шутотрагедию...

Но кто знает грядущие судьбы человечества? Оно столько разпадало ниже всякого животного и опять победоносно вставало впочти божеский рост. Может быть, опять придут аристократы духа,жрецы любви, ее поэты и рыцари, целомудренные ее поклонники.

Баста. Я уже говорил тебе о десяти философах. Мне всеравно не быть одиннадцатым. Тем более что один из этих мудрецовочень тонко намекнул нам: "Помолчи -- и будешь философом"

Гарсон, бутылку белого бордо! Я хочу тебе только сказать, другмилый, что она, моя волшебная Мария, была создана богом любвиисключительно для большой, счастливой, доброй, радостной любвии создана с необыкновенно заботливым вниманием. Но судьбасделала какую-то ошибку во времени. Марии следовало бы родитьсяили в золотой век человечества, или через несколько столетийпосле нашей автомобильной, кровавой, торопливой и болтливойэпохи.

Ее любовь была проста, невинна и свежа, как дыханиецветущего дерева. При каждой нашей новой встрече Мария любиламеня так же радостно и застенчиво, как в первое свидание. У неене было ни любимых словечек, ни привычных ласк. В одном онатолько оставалась постоянной: в своем неизменном изяществе,которое затушевывало и скрашивало грубые, земные детали любви

Да. Повторяю, у нее был высший дар любви. Но любовь крылата!Ты, может быть, заметил, дружок, что на свете есть люди, какбудто нарочно приспособленные судьбою для авиации, для этогоединственно прекрасного и гордого завоевания современнойтехники? У этих прирожденных летунов как будто птичьи профили иптичьи носы; подобно птицам, они обладают неизъяснимыминстинктом опознаваться в дороге; слух у них в обоих ушаходинаков -- признак верного чувства равновесия, и они слегкостью приводят в равновесие те предметы, у которых центртяжести выше точки опоры. Для таких людей-птиц заранее открытовоздушное пространство и вверх, и вниз, и вдаль. Смелый летчик,но не рожденный быть летчиком, запнется на первой тысяче метрови потеряет сердце.

Я расспрашивал знакомых авиаторов об их ранних молодыхснах. Ведь известно, что все люди во снах летают, кромеокончательно глупых. Но оказалось, что летуны по призваниюлетали выше домов, к облакам. Летчики-неудачники -- только струдом отлипали от земли, а летали как бы в продолжительномпрыжке. Любовь -- такое же крылатое чувство. Но, сравнивая себяв этом смысле с Марией, я сказал бы, что у нее были за плечамидва белоснежных, длинных лебединых крыла, я же летал, какпингвин. Вначале я очень остро и, пожалуй, даже с обидойчувствовал ее духовное воздушное превосходство надо мною и моюсобственную земную тяжесть, отчего невольно -- признаюсь в этом-- бывал смущен и неловок и часто сердился на самого себя

Конечно, это была простая мужская мнительность; воображение тои дело подсказывало мне разные нелестные уподобления. Онабывала иногда богиней, снизошедшей до смертного, матроной,отдающейся рабу-гладиатору, принцессой, полюбившей конюха илисадовника. Ах, у каждого человека в душе, где-то, в ее плохоосвещенных закоулочках, бродят такие полумысли, получувства,полуобразы, о которых стыдно говорить вслух даже другу, такиеони косолапые.

Но скоро все эти угловатости сгладились: так мила, такпредупредительна, так нежна, догадлива была Мария, так щедра,скромна и искренна, она была в любви так радостна, она любилажизнь, и такая естественная теплая доброта ко всему живущемуисходила из нее золотыми лучами.

Да, дружок, в душе моей сохранилось много, много сладкихчудесных воспоминаний, заветных кусочков нашей неповторимойжизни. Это -- целая книга. Перелистывая ее страницы, яиспытываю жестокое, жгучее наслаждение, точно бережу рану

Мучаюсь мыслью о невозвратности времени, и в этом моя горькаяутеха, мой любовный запой. Часто жалею я о том, что у меня неосталось от Марии никакой вещи: ленточки, локона волос, сухогоцветка, гребенки, перчатки, платка или хоть какой-нибудьнеодушевленной пуговицы. Тогда мои воспоминания были бы ещеглубже, еще мучительнее и еще слаще.

Но в ту пору я глядел на такие сувенирчики презрительнымоком холодного реалиста и серьезного дельца.

Да и надо -- что поделаешь,-- надо признаться, что нежнаяи страстная, кроткая и всегда радостная любовь Марии, еетрогательная ласка, ее здоровое веселье и преданность -понемногу, день ото дня, все более притупляли то мое выдуманноесамоуничижение перед моей любовницей, которое раньше стольтяготило и связывало меня. Я уже не искал с жадностью ее ласк,