Книга "Заметки юного врача". Страница 82
Второй месяц я сижу в бывшем Вашем участке, знаю, что Вы в городе исравнительно недалеко от меня.Во имя нашей дружбы и университетских лет прошу Вас приехать ко мне поскорее.Хоть на день. Хоть на час. И если Вы скажете, что я безнадежен, я вам поверю...А может быть, можно спастись?.. Да, может быть, еще можно спастись?.. Надеждаблеснет для меня? Никому, прошу Вас, не сообщайте о содержании этого письма".- Марья! Сходите сейчас же в приемный покой и вызовите ко мне дежурнуюсиделку... Как ее зовут?.. Ну, забыл... Одним словом, дежурную, которая мнеписьмо принесла сейчас. Поскорее!- Счас.Через несколько минут сиделка стояла передо мной и снег таял на облезшей кошке,послувшей материалом для Вофотника.- Кто привез письмо?- А не знаю я. С бородой. Кооператор он. В город ехал, говорит.- Гм... ну ступайте. Нет, постойте. Вот я сейчас записку напишу главному врачу,отнесите, пожалуйста, и ответ мне верните.- Хорошо.Моя записка главному врачу:"13 февраля 1918 года.Уважаемый Павел Илларионович. Я сейчас получил письмо от моего товарища поуниверситету доктора Полякова. Он сидит на Гореловском, моем бывшем участке вполном одиночестве. Заболел, по-видимому, тяжело. Считаю своим долгом счездитьк нему. Если разрешите, я завтра сдам на один день отделение доктору Родовичу исчезжу к Полякову. Человек беспомощен.Уважающий вас
д-р Бомгард".Ответная записка главного врача:"Уважаемый Владимир Михайлович, поезжайте.Петров".Вечер я провел над путеводителем по железным дорогам. Добраться до Гореловаможно было таким образом: Завтра выехать в два часа дня с московским почтовымпоездом, проехать 30 верст по железной дороге, высадиться на станции Н., а отнее двадцать две версты поехать на санях до Гореловской больницы."При удаче я буду в Горелове завтра ночью, - думал я, лежа в постели - Чем онзаболел? Тифом, воспалением легких? Ни тем, ни другим... Тогда бы он и написалпросто: "Я заболел воспалением легких". А тут сумбурное, чуть-чуть фальшивоеписьмо... "Тяжко и нехорошо заболел..." Чем? Сифилисом? Да, несомненно,сифилисом. Он в ужасе... он скрывает... он боится... Но на каких лошадях,интересно знать, я со станции поеду в Горелово? Плохой номер выйдет, какприедешь на станцию в сумерки, а добраться-то будет и не на чем... Ну, нет. Ужя найду способ. Найду у кого-нибудь лошадей на станции. Послать телеграмму,чтоб он выслал лошадей! Ни к чему! Телеграмма придет через день после моегоприезда... Она ведь по воздуху в Горелово не перелетит. Будет лежать настанции, пока не случится оказия. Знаю я это Горелово. О, медвежий угол!"Письмо на бланке лежало на ночном столике в круге света от лампы, и рядомстояла спутница раздражительной бессонницы, с щетиной окурков, пепельница. Яворочался на скомканной простыне, и досада рождалась в душе. Письмо началораздражать меня.
В самом деле: если ничего острого, а скажем, сифилис, топочему же он не едет сюда сам? Почему я должен нестись черезвьюгу к нему? Что я в один вечер вылечу его от люеса, что ли?Или от рака пищевода? Да какой там рак! Он на два года моложеменя. Ему 25 лет... "Тяжко..." Саркома? Письмо нелепое,истерическое. Письмо, от которого у получающего можетсделаться мигрень... И вот она налицо. Стягивает жилку нависке... Утром проснешься, стало быть, и от жилки полезет вверхна темя, скует полголовы и будешь к вече0у глотать пирамидон скофеином. А каково в санях с пирамидоном? Надо будет уфельдшера шубу взять разчездную, замерзнешь завтра в своемпальто... Что с ним такое? "Надежда блеснет..." - в романах такпишут, а вовсе не в серьезных докторских письмах!.. Спать,спать... Не думать больше об этом. Завтра все станет ясно...Завтра".
Я привернул выключатель, и мгновенно тьма счела моюкомнату. Спать... Жилка ноет... Но я не имею права сердиться начеловека за нелепое письмо, еще не знав, в чем дело. Человекстрадает по-своему, вот пишет другому. Ну, как умеет, какпонимает... и недостойно из-за мигрени, из-за беспокойствапорочить его хотя бы мысленно. Может быть, это и не фальшивое ине романическое письмо. Я не видел его, Сережу Полякова, двагода, но помню его отлично. Он был всегда очень рассудительнымчеловеком... да. Значит, стряслась какая-то беда... и жилка моялегче... Видно, сон идет. В чем механизм сна?.. Читал вфизиологии... но история темная... не понимаю, что значитсон... Как засыпают мозговые клетки?! Не понимаю, говорю посекрету. Да почему-то уверен, что и сам составитель физиологиитоже не очень твердо уверен... Одна теория стоит другой... Вонстоит Сережка Поляков в зеленой тужурке с золотыми пуговицаминад цинковым столом, а на столе труп...Хм, да... ну это сон...сссТук, тук... Бух, бух, бух... Ага... Кто? Кто? что?.. Ах, стучат, ах, черт,стучат... Где я? что я?.. В чем дело? Да, я у себя в постели... Почему же менябудят? Имеют право потому, что я дежурный. Проснитесь, доктор Бомгард. ВонМарья зашлепала к двери открывать. Сколько времени? Половина первого... Ночь.Спал я, значит, только один час. Как мигрень? Налицо. Вот она!В дверь тихо постучали.- В чем дело?Я приоткрыл дверь в столовую. Лицо сиделки глянуло на меня из темноты, и яразглядел сразу, что оно бледно, что глаза расширены, взбудоражены.- Кого привезли?- Доктора с Гореловского участка, - хрипло и громко ответила сиделка, застрелился доктор.- По-ля-ко-ва? Не может быть! Полякова?!- Фамилии-то я не знаю.- Вот что... Сейчас, сейчас иду. А вы бегите к главному врачу, будите его сиюсекунду. Скажите, что я вызываю его срочно в приемный покой.Сиделка метнулась - и белое пятно исчезло из глаз.Через две минуты злая вьюга, сухая и колючая, хлестанула меня по щекам накрыльце, вздула полы пальто, оледенила испуганное тело.В окнах приемного покоя полыхал свет белый и беспокойный. На крыльце, в тучеснега, я столкнулся со старшим врачом, стремившимся туда же, куда и я.- Ваш? Поляков? - спросил, покашливая, хирург.- Ничего не пойму. Очевидно, он, - ответил я, и мы стремительно вошли в покой.С лавки навстречу поднялась закутанная женщина. Знакомые глаза заплаканноглянули на меня из-под края бурого платка. Я узнал Марью Власьевну, акушерку изГорелова, верную мою помощницу во время родов в Гореловской больнице.- Поляков? - спросил я.- Да, - ответила Марья Власьевна, - такой ужас, доктор, ехала, дрожала всю
