Книга "МЕРТВЫЕ ДУШИ". Страница 3
Чтобы еще более согласить в чем-нибудь своих противников, он всякий разподносил им всем свою серебряную с финифтью табакерку, на дне которойзаметили две фиалки, положенные туда для запаха. Внимание приезжегоособенно заняли помещики Манилов и Собакевич, о которых было упомянутовыше. Он тотчас же осведомился о них, отозвавши тут же несколько в сторонупредседателя и почтмейстера. Несколько вопросов, им сделанных, показали вгосте не только любознательность, но и основательность; ибо прежде всегорасспросил он, сколько у каждого из них душ крестьян и в каком положениинаходятся их имения, а потом уже осведомился, как имя и отчество. В немноговремени он совершенно успел очаровать их. Помещик Манилов, еще вовсечеловек не пожилой, имевший глаза сладкие, как сахар, и щуривший их всякийраз, когда смеялся, был от него без памяти. Он очень долго жал ему руку ипросил убедительно сделать ему честь своим приездом в деревню, к которой,по его словам, было только пятнадцать верст от городской заставы. На чтоЧичиков с весьма вежливым наклонением головы и искренним пожатием руAиотвечал, что он не только с большою охотою готов это исполнить, но дажепочтет за священнейший долг. Собакевич тоже сказал несколько лаконически:"И ко мне прошу", - шаркнувши ногою, обутою в сапог такого исполинскогоразмера, которому вряд ли где можно найти отвечающую ногу, особливо внынешнее время, когда и на Руси начинают выводиться богатыри
На другой день Чичиков отправился на обед и вечер к полицеймейстеру,где с трех часов после обеда засели в вист и играли до двух часов ночи
Там, между прочим, он познакомился с помещиком Ноздревым, человеком леттридцати, разбитным малым, который ему после трех-четырех слов началговорить "ты". С полицеймейстером и прокурором Ноздрев тоже был на "ты" иобращался по-дружески; но, когда сели играть в большую игру, полицеймейстери прокурор чрезвычайно внимательно рассматривали его взятки и следили почтиза всякою картою, с которой он ходил. На другой день Чичиков провел вечер упредседателя палаты, который принимал гостей своих в халате, несколькозамасленном, и в том числе двух каких-то дам. Потом был на вечере увице-губернатора, на большом обеде у откупщика, на небольшом обеде упрокурора, который, впрочем, стоил большого; на закуске после обедни,данной городским главою, которая тоже стоила обеда. Словом, ни одного часане приходилось ему оставаться дома, и в гостиницу приезжал он с тем только,чтобы заснуть. Приезжий во всем как-то умел найтиться и показал в себеопытного светского человека. О чем бы разговор ни был, он всегда умелподдержать его: шла ли речь о лошадином заводе, он говорил и о лошадиномзаводе; говорили ли о хороших собаках, и здесь он сообщал очень дельныезамечания; трактовали ли касательно следствия, произведенного казенноюпалатою, - он показал, что ему небезызвестны и судейские проделки; было лирассуждение о бильярдной игре - и в бильярдной игре не давал он промаха;говорили ли о добродетели, и о добродетели рассуждал он очень хорошо, дажесо слезами на глазах; об выделке горячего вина, и в горячем вине знал онпрок; о таможенных надсмотрщиках и чиновниках, и о них он судил так, какбудто бы сам был и чиновником и надсмотрщиком. Но замечательно, что он всеэто умел облекать какою-то степенностью, умел хорошо держать себя. Говорилни громко, ни тихо, а совершенно так, как следует. Словом, куда ниповороти, был очень порядочный человек. Все чиновники были довольныприездом нового лица. Губернатор об нем изъяснился, что он благонамеренныйчеловек; прокурор - что он дельный человек; жандармский полковник говорил,что он ученый человек; председатель палаты - что он знающий и почтенныйчеловек; полицеймейстер - что он почтенный и любезный человек; женаполицеймейстера - что он любезнейший и обходительнейший человек. Даже самСобакевич, который редко отзывался о ком-нибудь с хорошей стороны,приехавши довольно поздно из города и уже совершенно раздевшись и легши накровать возле худощавой жены своей, сказал ей: "Я, душенька, был угубернатора на вечере, и у полицеймейстера обедал, и познакомился сколлежским советником Павлом Ивановичем Чичиковым: преприятный человек!" Начто супруга отвечала: "Гм!"- и толкнула его ногою
Такое мнение, весьма лестное для гостя, составилось о нем в городе, ионо держалось до тех пор, покамест одно странное свойство гостя ипредприятие, или, как говорят в провинциях, пассаж, о котором читательскоро узнает, не привело в совершенное недоумение почти всего города
ГЛАВА ВТОРАЯ
Уже более недели приезжий господин жил в городе, разъезжая повечеринкам и обедам и таким образом проводя, как говорится, очень приятновремя. Наконец он решился перенести свои визиты за город и навеститьпомещиков Манилова и Собакевича, которым дал слово. Может быть, к семупобудила его другая, более существенная причина, дело более серьезное,близшее к сердцу... Но обо всем этом читатель узнает постепенно и в своевремя, если только будет иметь терпение прочесть предлагаемую повесть,очень длинную, имеющую после раздвинуться шире и просторнее по мереприближения к концу, венчающему дело. Кучеру Селифану отдано былоприказание рано поутру заложить лошадей в известную бричку; Петрушкеприказано было оставаться дома, смотреть за комнатой и чемоданом. Длячитателя будет не лишним познакомиться с сими двумя крепостными людьминашего героя. Хотя, конечно, они лица не так заметные, и то, что называютвторостепенные или даже третьестепенные, хотя главные ходы и пружины поэмыне на них утверждены и разве кое-где касаются и легко зацепляют их, - ноавтор любит чрезвычайно быть обстоятельным во всем и с этой стороны,несмотря на то что сам человек русский, хочет быть аккуратен, как немец
Это займет, впрочем, не много времени и места, потому что не много нужноприбавить к тому, что уже читатель знает, то есть что Петрушка ходил внесколько широком коричневом сюртуке с барского плеча и имел по обычаюлюдей своего звания, крупный нос и губы. Характера он был большемолчаливого, чем разговорчивого; имел даже благородное побуждение кпросвещению, то есть чтению книг, содержанием которых не затруднялся: емубыло совершенно все равно, похождение ли влюбленного героя, просто букварьили молитвенник, - он вс° читал с равным вниманием; если бы ему подвернулихимию, он и от нее бы не отказался. Ему нравилось не то, о чем читал он, нобольше самое чтение, или, лучше сказать, процесс самого чтения, что вот-деиз букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз черт знает что изначит. Это чтение совершалось более в лежачем положении в передней, накровати и на тюфяке, сделавшемся от такого обстоятельства убитым итоненьким, как лепешка. Кроме страсти к чтению, он имел еще дваобыкновения, составлявшие две другие его характерические черты: спать нераздеваясь, так, как есть, в том же сюртуке, и носить всегда с собоюкакой-то свой особенный воздух, своего собственного запаха, отзывавшийсянесколько жилым покоем, так что достаточно было ему только пристроитьгде-нибудь свою кровать, хоть даже в необитаемой дотоле комнате, даперетащить туда шинель и пожитки, и уже казалось, что в этой комнате летдесять жили люди. Чичиков, будучи человек весьма щекотливый и даже внекоторых случаях привередливый, потянувши к себе воздух на свежий носпоутру, только помарщивался да встряхивал головою, приговаривая: "Ты, брат,черт тебя знает, потеешь, что ли. Сходил бы ты хоть в баню". На чтоПетрушка ничего не отвечал и старался тут же заняться какие-нибудь делом;или подходил с плеткой к висевшему барскому фраку, или просто прибиралчто-нибудь. Что думал он в то время, когда молчал, - может быть, он говорилпро себя: "И ты, однако ж, хорош, не надоело тебе сорок раз повторять однои то же", - бог ведает, трудно знать, что думает дворовый крепостнойчеловек в то время, барин ему дает наставление. Итак, вот что на первый разможно сказать о Петрушке. Кучер Селифан был совершенно другой человек... Ноавтор весьма совестится занимать так долго читателей людьми низкого класса,зная по опыту, как неохотно они знакомятся с низкими сословиями. Таков ужерусский человек: страсть сильная зазнаться с тем, который бы хотя однимчином был его повыше, и шапочное знакомство с графом или князем для неголучше всяких тесных дружеских отношений. Автор даже опасается за своегогероя, который только коллежский советник. Надворные советники, может быть,и познакомятся с ним, но те, которые подобрались уже к чинам генеральским,те, бог весть, может быть, даже бросят один из тех презрительных взглядов,которые бросаются гордо человеком на все, что ни пресмыкается у ног его,или, что еще хуже, может быть, пройдут убийственным для автора невниманием
Но как ни прискорбно то и другое, а все, однако ж, нужно возвратиться кгерою. Итак, отдавши нужные приказания еще с вечера, проснувшись поутруочень рано, вымывшись, вытершись с ног до головы мокрою губкой, чтоделалось только по воскресным дням, - а в тот день случись воскресенье, выбрившись таким образом, что щеки сделались настоящий атлас в рассуждениигладкости и лоска, надевши фрак брусничного цвета с искрой и потом шинельна больших медведях, он сошел с лестницы, поддерживаемый под руку то содной, то с другой стороны трактирным слугою, и сел в бричку. С громомвыехала бричка из-под ворот гостиницы на улицу. Проходивший поп снял шляпу,несколько мальчишек в замаранных рубашках протянули руки, приговаривая:"Барин, подай сиротиньке!" Кучер, заметивши, что один из них был большойохотник становиться на запятки, хлыснул его кнутом, и бричка пошла прыгатьпо камням. Не без радости был вдали узрет полосатый шлагбаум, дававшийзнать, что мостовой, как и всякой другой муке, будет скоро конец; и ещенесколько раз ударившись довольно крепко головою в кузов, Чичиков понессянаконец по мягкой земле. Едва только ушел назад город, как уже пошлиписать, по нашему обычаю, чушь и дичь по обеим сторонам дороги: кочки,ельник, низенькие жидкие кусты молодых сосен, обгорелые стволы старых,дикий вереск и тому подобный вздор. Попадались вытянутые по шнурку деревни,постройкою похожие на старые складенные дрова, покрытые серыми крышами срезными деревянными под ними украшениями в виде висячих шитых узорамиутиральников. Несколько мужиков, по обыкновению, зевали, сидя на лавкахперед воротами в своих овчинных тулупах. Бабы с толстыми лицами иперевязанными грудями смотрели из верхних окон; из нижних глядел теленок
