Школьная библиотека

конца пути своего, мы, без сомнения, успеем кое-что сказать о нем. Всесело, завидевши его, берется за шапки; а девушки, самые молоденькие, отдают добридень. Кто бы из парубков не захотел быть головою! Голове открыт свободный вход во все тавлинки; и дюжий мужик почтительно стоит,снявши шапку, во все продолжение, когда голова запускает свои толстые игрубые пальцы в его лубочную табакерку. В мирской сходке, или громаде,несмотря на то что власть его ограничена несколькими голосами, головавсегда берет верх и почти по своей воле высылает, кого ему угодно, ровнять и гладить дорогу или копать рвы. Голова угрюм, суров с виду и нелюбит много говорить. Давно еще, очень давно, когда блаженной памяти великая царица Екатерина ездила в Крым, был выбран он в провожатые; целыедва дни находился он в этой должпости и даже удостоился сидеть на козлахс царицыным кучером. И с той самом поры еще голова выучился раздумно иважно потуплять голову, гладить длинные, закрутившиеся вниз усы и кидатьсоколиный взгляд исподлобья. И с той поры голова, об чем бы ни заговорили с ним, всегда Cеет поворотить речь на то, как он вез царицу и сиделна козлах царской кареты. Голова любит иногда прикинуться глухим, особливо если услышит то, чего не хотелось бы ему слышать. Голова терпеть неможет щегольства: носит всегда свитку черного домашнего сукна, перепоясывается шерстяным цветным поясом, и никто никогда не видал его в другомкостюме, выключая разве только времени проезда царицы в Крым, когда нанем был синий козацкий жупан. Но это время вряд ли кто мог запомнить изцелого села; а жупан держит он в сундуке под замком. Голова вдов; но унего живет в доме свояченица, которая варит обедать и ужинать, моет лавки, белит хату, прядет ему на рубашки и заведывает всем домом. На селепоговаривают, будто она совсем ему не родственница; но мы уже видели,что у головы много недоброжелателей, которые рады распускать всякую клевету. Впрочем, может быть, к этому подало повод и то, что свояченицевсегда не нравилось, если голова заходил в поле, усеянное жницами, или ккозаку, у которого была молодая дочка. Голова крив; но зато одинокийглаз его злодей и далеко может увидеть хорошенькую поселянку. Не прежде,однако ж, он наведет его на смазливое личико, пока не обсмотрится хорошенько, не глядит ли откуда свояченица. Но мы почти все уже рассказали,что нужно, о голове; а пьяный Каленик не добрался еще и до половины дороги и долго еще угощал голову всеми отборными словами, какие моглитолько вспасть на лениво и несвязно поворачивавшийся язык его

III

НЕОЖИДАННЫЙ СОПЕРНИК. ЗАГОВОР

- Нет, хлопцы, нет, не хочу! Что за разгулье такое! Как вам не надоест повесничать? И без того уже прослыли мы бог знает какими буянами

Ложитесь лучше спать! - Так говорил Левко разгульным товарищам своим,подговаривавшим его на новые проказы. - Прощайте, братцы! покойная вамночь! - и быстрыми шагами шел от них по улице.

"Спит ли моя ясноокая Ганна?" - думал он, подходя к знакомой нам хатес вишневыми деревьями. Среди тишины послышался тихий говор. Левко остановился. Между деревьями забелела рубашка... "Что это значит?" - подумалон и, подкравшись поближе, спрятался за дерево. При свете месяца блистало лицо стоявшей перед ним девушки... Это Ганна! Но кто же этот высокийчеловек, стоявший к нему спиною? Напрасно обсматривал он: тень покрывалаего с ног до головы. Спереди только он был освещен немного; но малейшийшаг вперед Левка уже подвергал его неприятности быть открытым. Тихоприслонившись к дереву, решился он остаться на месте. Девушка ясно выговорила его имя.

- Левко? Левко еще молокосос! - говорил хрипло и вполголоса высокийчеловек. - Если я встречу его когда-нибудь у тебя, я его выдеру зачуб...

- Хотелось бы мне знать, какая это шельма похваляется выдрать меня зачуб! - тихо проговорил Левко и протянул шею, стараясь не проронить ниодного слова. Но незнакомец продолжал так тихо, что нельзя было ничегорасслушать.

- Как тебе не стыдно! - сказала Ганна по окончании его речи. - Тылжешь; ты обманываешь меня; ты меня не любишь; я никогда не поверю, чтобы ты меня любил!

- Знаю, - продолжал высокий человек, - Левко много наговорил тебепустяков и вскружил твою голову (тут показалось парубку, что голос незнакомца не совсем незнаком и как будто он когда-то его слышал). Но я дамсебя знать Левку! - продолжал все так же незнакомец. - Он думает, что яне вижу всех его шашней. Попробует он, собачий сын, каковы у меня кулаки.

При сем слове Левко не мог уже более удержать своего гнева. Подошедшина три шага к нему, замахнулся он со всей силы, чтобы дать треуха, откоторого незнакомец, несмотря на свою видимую крепость, не устоял бы,может быть, на месте; но в это время свет пал на лицо его, и Левко остолбенел, увидевши, что перед ним стоял отец его. Невольное покачиваниеголовою и легкий сквозь зубы свист одни только выразили его изумление. Встороне послышался шорох; Ганна поспешно влетела в хату, захлопнув засобою дверь.

- Прощай, Ганна! - закричал в это время один из парубков, подкравшисьи обнявши голову; и с ужасом отскочил назад, встретивши жесткие усы.

- Прощай, красавица! - вскричал другой; но на сей раз полетел стремглав от тяжелого толчка головы.

- Прощай, прощай, Ганна! - закричало несколько парубков, повиснув емуна шею.

- Провалитесь, проклятые сорванцы! - кричал голова, отбиваясь и притопывая на них ногами. - Что я вам за Ганна! Убирайтесь вслед за отцамина виселицу, чертовы дети! Поприставали, как мухи к меду! Дам я вам Ганны!..

- Голова! Голова! это голова! - закричали хлопцы и разбежались во всестороны.

- Ай да батько! - говорил Левко, очнувшись от своего изумления и глядя вслед уходившему с ругательствами голове. - Вот какие за тобою водятся проказы! славно! А я дивлюсь да передумываю, что б это значило, чтоон все притворяется глухим, когда станешь говорить о деле. Постой же,старый хрен, ты у меня будешь знать, как шататься под окнами молодых девушек, будешь знать, как отбивать чужих невест! Гей, хлопцы! сюда! сюда!- кричал он, махая рукою к парубкам, которые снова собирались в кучу. Ступайте сюда! Я увещевал вас идти спать, но теперь раздумал и готовхоть целую ночь сам гулять с вами.

- Вот это дело! - сказал плечистый и дородный парубок, считавшийсяпервым гулякой и повесой на селе. - Мне все кажется тошно, когда не удается погулять порядком и настроить штук. Все как будто недостает чего-то. Как будто потерял шапку или люльку; словом, не козак, да итолько.

- Согласны ли вы побесить хорошенько сегодня голову?

- Голову?

- Да, голову. Что он, в самом деле, задумал! Он управляется у нас,как будто гетьман какой. Мало того что помыкает, как своими холопьями,еще и подъезжает к дивчатам нашим. Ведь, я думаю, на всем селе нет смазливой девки, за которою бы не волочился голова.

- Это так, это так, - закричали в один голос все хлопцы.

- Что ж мы, ребята, за холопья? Разве мы не такого роду, как и он?Мы, слава богу, вольные козаки! Покажем ему, хлопцы, что мы вольные козаки!

- Покажем! - закричали парубки. - Да если голову, то и писаря не минуть!

- Не минем и писаря! А у меня, как нарочно, сложилась в уме славнаяпесня про голову. Пойдемте, я вас ее выучу, - продолжал Левко, удариврукою по струнам бандуры. - Да слушайте: попереодевайтесь, кто во что нипопало!

- Гуляй, козацкая голова! - говорил дюжий повеса, ударив ногою в ногуи хлопнув руками. - Что за роскошь! Что за воля! Как начнешь беситься чудится, будто поминаешь давние годы. Любо, вольно на сердце; а душа какбудто в раю. Гей, хлопцы! Гей, гуляй!..

И толпа шумно понеслась по улицам. И благочестивые старушки, пробужденные криков, подымали окошки и крестились сонными руками, говоря: "Ну,теперь гуляют парубки!"

IV

ПАРУБКИ ГУЛЯЮТ

Одна только хата светилась еще в конце улицы. Это жилище головы. Голова уже давно окончил свой ужин и, без сомнения, давно бы уже заснул;но у него был в это время гость, винокур, присланный строить винокурнюпомещиком, имевшим небольшой участок земли между вольными козаками. Подсамым покутом, на почетном месте, сидел гость - низенький, толстенькийчеловечек с маленькими, вечно смеющимися глазками, в которых, кажется,написано было то удовольствие, с каким курил он свою коротенькую люльку,поминутно сплевывая и придавливая пальцем вылезавший из нее превращенныйв золу табак. Облака дыма быстро разрастались над ним, одевая его в сизый туман. Казалось, будто широкая труба с какой-нибудь винокурни, наскуча сидеть на своей крыше, задумала прогуляться и чинно уселась за столом в хате головы. Под носом торчали у него коротенькие и густые усы; ноони так неясно мелькали сквозь табачную атмосферу, что казались мышью,которую винокур поймал и держал во рту своем, подрывая монополию амбар