Школьная библиотека

мерть".

- Чудная девка! - прошептал вошедший тихо кузнец, - и хвастовства унее мало! С час стоит, глядясь в зеркало, и не наглядится, и еще хвалитсебя вслух!

"Да, парубки, вам ли чета я? вы поглядите на меня, - продолжала хорошенькая кокетка, - как я плавно выступаю; у меня сорочка шита краснымшелком. А какие ленты на голове! Вам век не увидать богаче галуна! Всеэто накупил мне отец мой для того, чтобы на мне женился самый лучший молодец на свете!" И, усмехнувшись, поворотилась она в другую сторону иувидела кузнеца...

Вскрикнула и сурово остановилась перед ним.

Кузнец и руки опустил.

Трудно рассказать, что выражало смугловатое лицо чудной девушки: исуровость в нем была видна, и сквозь суровость какая-то издевка над смутившимся кузнецом, и едва заметная краска досады тонко разливалась полицу; и все это так смешалось и так было неизобразимо хорошо, что расцеловать ее миллион раз - вот все, что можно было сделать тогда наилучшего.

- Зачем ты пришел сюда? - так начала говорить Оксана. - Разве хочется, чтобы выгнала за дверь лопатою? Вы вс5 мастера подъезжать к нам

Вмиг пронюхаете, когда отцов нет дома. О, я знаю вас! Что, сундук мойготов?

- Будет готов, мое серденько, после праздника будет готов. Если бы тызнала, сколько возился около него: две ночи не выходил из кузницы; затони у одной поповны не будет такого сундука, Железо на оковку положил такое, какого не клал на сотникову таратайку, когда ходил на работу в Полтаву. А как будет расписан! Хоть весь околоток вы'ходи своими беленькиминожками, не найдешь такого! По всему полю будут раскиданы красные и синие цветы. Гореть будет, как жар. Не сердись же на меня! Позволь хотьпоговорить, хоть поглядеть на тебя!

- Кто же тебе запрещает, говори и гляди!

Тут села она на лавку и снова взглянула в зеркало и стала поправлятьна голове свои косы. Взглянула на шею, на новую сорочку, вышитую шелком,и тонкое чувство самодовольствия выразилось на устах, на свежих ланитахи отсветилось в очах.

- Позволь и мне сесть возле тебя! - сказал кузнец.

- Садись, - проговорила Оксана, сохраняя в устах и в довольных очахто же самое чувство.

- Чудная, ненаглядная Оксана, позволь поцеловать тебя! - произнесободренный кузнец и прижал ее к себе, в намерении схватить поцелуй; ноОксана отклонила свои щеки, находившиеся уже на неприметном расстоянииот губ кузнеца, и оттолкнула его.

- Чего тебе еще хочется? Ему когда мед, так и ложка нужна! Подипрочь, у тебя руки жестче железа. Да и сам ты пахнешь дымом. Я думаю,меня всю обмарал сажею.

Тут она поднесла зеркало и снова начала перед ним охорашиваться.

"Не любит она меня, - думал про себя, повеся голову, кузнец. - Ей вс°игрушки; а я стою перед нею как дурак и очей не свожу с нее. И все быстоял перед нею, и век бы не сводил с нее очей! Чудная девка! чего бы яне дал, чтобы узнать, что у нее на сердце, кого она любит! Но нет, ей инужды нет ни до кого. Она любуется сама собою; мучит меня, бедного; а яза грустью не вижу света; а я ее так люблю, как ни один человек на светене любил и не будет никогда любить".

- Правда ли, что твоя мать ведьма? - произнесла Оксана и засмеялась;и кузнец почувствовал, что внутри его все засмеялось. Смех этот как будто разом отозвался в сердце и в тихо встрепенувших жилах, и со всем темдосада запала в его душу, что он не во власти расцеловать так приятнозасмеявшееся лицо.

- Что мне до матери? ты у меня мать, и отец, и все, что ни есть дорогого на свете. Если б меня призвал царь и сказал: "Кузнец Вакула, просиу меня всего, что ни есть лучшего в моем царстве, все отдам тебе. Прикажу тебе сделать золотую кузницу, и станешь ты ковать серебряными молотами". - "Не хочу, - сказал бы я царю, - ни каменьев дорогих, ни золотойкузницы, ни всего твоего царства: дай мне лучше мою Оксану!"

- Видишь, какой ты! Только отец мой сам не промах. Увидишь, когда онне женится на твоей матери, - проговорила, лукаво усмехнувшись, Оксана

- Однако ж дивчата не приходят... Что б это значило? Давно уже пора колядовать. Мне становится скучно.

- Бог с ними, моя красавица!

- Как бы не так! с ними, верно, придут парубки. Тут-то пойдут балы

Воображаю, каких наговорят смешных историй!

- Так тебе весело с ними?

- Да уж веселее, чем с тобою. А! кто-то стукнул; верно, дивчата с парубками.

"Чего мне больше ждать? - говорил сам с собою кузнец. - Она издевается надо мною. Ей я столько же дорог, как перержавевшая подкова. Но еслиж так, не достанется, по крайней мере, другому посмеяться надо мною

Пусть только я наверное замечу, кто ей нравится более моего; я отучу..."

Стук в двери и резко зазвучавший на морозе голос: "Отвори!" - прервалего размышления.

- Постой, я сам отворю, - сказал кузнец и вышел в сени, в намеренииотломать с досады бока первому попавшемуся человеку.

Мороз увеличился, и вверху так сделалось холодно, что черт перепрыгивал с одного копытца на другое и дул себе в кулак, желая сколько-нибудьотогреть мерзнувшие руки. Не мудрено, однако ж, и смерзнуть тому, ктотолкался от утра до утра в аду, где, как известно, не так холодно, как унас зимою, и где, надевши колпак и ставши перед очагом, будто в самомделе кухмистр, поджаривал он грешников с таким удовольствием, с какимобыкновенно баба жарит на рождество колбасу.

Ведьма сама почувствовала, что холодно, несмотря на то что была теплоодета; и потому, поднявши руки кверху, отставила ногу и, приведши себя втакое положение, как человек, летящий на коньках, не сдвинувшись ни одним суставом, спустилась по воздуху, будто по ледяной покатой горе, ипрямо в трубу.

Черт таким же порядком отправился вслед за нею. Но так как это животное проворнее всякого франта в чулках, то не мудрено, что он наехал присамом входе в трубу на шею своей любовницы, и оба очутились в просторнойпечке между горшками.

Путешественница отодвинула потихоньку заслонку, поглядеть, не назвалли сын ее Вакула в хату гостей, но, увидевши, что никого не было, выключая только мешки, которые лежали посереди хаты, вылезла из печки, скинула теплый кожух, оправилась, и никто бы не мог узнать, что она за минутуназад ездила на метле.

Мать кузнеца Вакулы имела от роду не больше сорока лет. Она была нихороша, ни дурна собою. Трудно и быть хорошею в такие года. Однако ж онатак умела причаровать к себе самых степенных козаков (которым, не мешает, между прочим, заметить, мало было нужды до красоты), что к ней хаживал и голова, и дьяк Осип Никифорович (конечно, если дьячихи не было дома), и козак Корний Чуб, и козак Касьян Свербыгуз. И, к чести ее сказать, она умела искусно обходиться с ними. Ни одному из них и в ум неприходило, что у него есть соперник. Шел ли набожный мужик, или дворянин, как называют себя козаки, одетый в кобеняк с видлогою, в воскресенье в церковь или, если дурная погода, в шинок, - как не зайти к Солохе, не поесть жирных с сметаною вареников и не поболтать в теплой избе сговорливой и угодливой хозяйкой. И дворянин нарочно для этого давалбольшой крюк, прежде чем достигал шинка, и называл это - заходить по дороге. А пойдет ли, бывало, Солоха в праздник в церковь, надевши яркуюплахту с китайчатою запаскою, а сверх ее синюю юбку, на которой сзадинашиты были золотые усы, и станет прямо близ правого крылоса, то дьякуже верно закашливался и прищуривал невольно в ту сторону глаза; головагладил усы, заматывал за ухо оселедец и говорил стоявшему близ его соседу: "Эх, добрая баба! черт-баба!"

Солоха кланялась каждому, и каждый думал, что она кланяется ему одному. Но охотник мешаться в чужие дела тотчас бы заметил, что Солоха былаприветливее всего с козаком Чубом. Чуб был вдов; восемь скирд хлебавсегда стояли перед его хатою. Две пары дюжих волов всякий раз высовывали свои головы из плетеного сарая на улицу и мычали, когда завидывалишедшую куму - корову, или дядю - толстого быка. Бородатый козел взбирался на самую крышу и дребезжал оттуда резким голосом, как городничий,дразня выступавших по двору индеек и оборачиваяся задом, когда завидывалсвоих неприятелей, мальчишек, издевавшихся над его бородою.

В сундуках у Чуба водилось много полотна, жупанов и старинных кунтушей с золотыми галунами: покойная жена его была щеголиха. В огороде,кроме маку, капусты, подсолнечников, засевалось еще каждый год две нивытабаку. Все это Солоха находила не лишним присоединить к своему хозяйству, заранее размышляя о том, какой оно примет порядок, когда перейдет в ее руки, и удвоивала благосклонность к старому Чубу. А чтобы каким-нибудь образом сын ее Вакула не подъехал к его дочери и не успелприбрать всего себе, и тогда бы наверно не допустил ее мешаться ни вочто, она прибегнула к обыкновенному средству всех сорокалетних кумушек:ссорить как можно чаще Чуба с кузнецом. Может быть, эти самые хитрости исметливость ее были виною, что кое-где начали поговаривать старухи,особливо когда выпивали где-нибудь на веселой сходке лишнее, что Солохаточно ведьма; что парубок Кизяколупенко видел у нее сзади хвост величиною не более бабьего веретена; что она еще в позапрошлый четверг черноюкошкою перебежала дорогу; что к попадье раз прибежала свинья, закричалапетухом, надела на голову шапку отца Кондрата и убежала назад.

Случилось, что тогда, когда старушки толковали об этом, пришел какой-то коровий пастух Тымиш Коростявый. Он не преминул рассказать, как