Школьная библиотека

- Оттого, что, ты знаешь, я не люблю сидеть в ложе.

- Отчего?

- Не люблю, мне неловко.

- Опять старое! не понимаю, отчего тебе может быть неловкотам, где все тебе очень рады. Это смешно, mon cher*).

------

*) мой дорогой (фр.)

- Что ж делать, si e suis timide!*) Я уверен, ты в жизнисвоей никогда не краснел, а я всякую минуту, от малейшихпустяков! - сказал он, краснея в это же время.

---------

*) если я застенчив! (фр.)

- Savez vous, d'ou vient vorte timidite?.. d'un excesd'amour propre, mon cher*), - сказал Дубков покровительственнымтоном.

-------

*) Знаете, отчего происходит ваша застенчивость?.. отизбытка самолюбия, мой дорогой (фр.)

- Какой тут exces d'amour propre! - отвечал Нехлюдов,задетый за живое. - Напротив, я стыдлив оттого, что у меняслишком мало amour propre; мне все кажется, напротив, что сомной неприятно, скучно... от этого...

- Одевайся же, Володя! - сказал Дубков, схватывая его заплечи и снимая с него сюртук. - Игнат, одеваться барину!

- От этого со мной часто бывает... - продолжал Нехлюдов.

Но Дубков уже не слушал его. "Трала-ла та-ра-ра-ла-ла", запел он какой-то мотив.

- Ты не отделался, - сказал Нехлюдов, - я тебе докажу, чтостыдливость происходит совсем не от самолюбия.

- Докажешь, ежели поедешь с нами.

- Я сказал, что не поеду.

- Ну, так оставайся тут и доказывай дипломату, а мыприедем, он нам расскажет.

- И докажу, - возразил Нехлюдов с детским своенравием, только приезжайте скорей.

- Как вы думаете: я самолюбив? - сказал он, подсаживаясь комне.

Несмотря на то, что у меня на этот счет было составленноемнение, я так оробел от этого неожиданного обращения, что нескоро мог ответить ему.

- Я думаю, что да, - сказал я, чувствуя, как голос мойдрожит и краска покрывает лицо при мысли, что пришло времядоказать ему, что я умный, - я думаю, что всякий человексамолюбив, и все то, что ни делает человек, - все изсамолюбия.

- Так что же, по-вашему, самолюбие? - сказал Нехлюдов,улыбаясь несколько презрительно, как мне показалось.

- Самолюбие, - сказал я, - есть убеждение в том, что ялучше и умнее всех людей.

- Да как же могут быть все в этом убеждены?

- Уж я не знаю, справедливо ли или нет, только никто, кромеменя, не признается; я убежден, что я умнее всех на свете, иуверен, что вы тоже уверены в этом.

- Нет, я про себя первого скажу, что я встречал людей,которых признавал умнее себя, - сказал Нехлюдов.

- Не может быть, - отвечал я с убеждением.

- Неужели вы в самом деле так думаете? - сказал Нехлюдов,пристально вглядываясь в меня.

- Серьезно, - отвечал я.

И тут мне вдруг пришла мысль, которую я тотчас же высказал:

- Я вам это докажу. Отчего мы самих себя любим большедругих?.. Оттого, что мы считаем себя лучше других, болеедостойными любви. Ежели бы мы находили других лучше себя, томы бы и любили их больше себя, а этого никогда не бывает

Ежели и бывает, то все-таки я прав, - прибавил я с невольнойулыбкой самодовольствия.

Нехлюдов помолчал с минуту.

- Вот я никак не думал, чтобы вы были так умны! - сказал онмне с такой добродушной, милой улыбкой, что вдруг мнепоказалось, что я чрезвычайно счастлив.

Похвала так могущественно действует не только на чувство,но и на ум человека, что под ее приятным влиянием мнепоказалось, что я стал гораздо умнее, и мысли одна за другой снеобыкновенной быстротой набирались мне в голову. С самолюбиямы незаметно перешли к любви, и на эту тему разговор казалсянеистощимым. Несмотря на то, что наши рассуждения дляпостороннего слушателя могли показаться совершеннойбессмыслицею - так они были неясны и одно-сторонни, - для насони имели высокое значение. Души наши так хорошо былинастроены на один лад, что малейшее прикосновение ккакой-нибудь струне одного находило отголосок в другом. Мынаходили удовольствие именно в этом соответственном звучанииразличных струн, которые мы затрогивали в разговоре. Намказалось, что недостает слов и времени, чтобы выразить другдругу все те мысли, которые просились наружу

Глава XXVII. НАЧАЛО ДРУЖБЫ

С той поры между мной и Дмитрием Нехлюдовым установилисьдовольно странные, но чрезвычайно приятные отношения. Припосторонних он не обращал на меня почти никакого внимания; нокак только случалось нам быть одним, мы усаживались в уютныйуголок и начинали рассуждать, забывая все и не замечая, каклетит время.

Мы толковали и о будущей жизни, и об искусствах, и ослужбе, и о женитьбе, и о воспитании детей, и никогда нам вголову не приходило, что все то, что мы говорили, былужаснейший вздор. Это не приходило нам в голову потому, чтовздор, который мы говорили, был умный и милый вздор; а вмолодости еще ценишь ум, веришь в него. В молодости все силыдуши направлены на будущее, и будущее это принимает такиеразнообразные, живые и обворожительные формы под влияниемнадежды, основанной не на опытности прошедшего, а навоображаемой возможности счастия, что одни понятные иразделенные мечты о будущем счастии составляют уже истинноесчастие этого возраста. В метафизических рассуждениях, которыебывали одним из главных предметов наших разговоров, я любил туминуту, когда мысли быстрее и быстрее следуют одна за другойи, становясь все более и более отвлеченными, доходят, наконец,до такой степени туманности, что не видишь возможностивыразить их и, полагая сказать то, что думаешь, говоришьсовсем другое. Я любил эту минуту, когда, возносясь все выше ивыше в области мысли, вдруг постигаешь всю необъятность ее исознаешь невозможность идти далее.

Как-то раз, во время масленицы, Нехлюдов был так занятразными удовольствиями, что хотя несколько раз на день заезжалк нам, но ни разу не поговорил со мной, и меня это такоскорбило, что снова он мне показался гордым и неприятнымчеловеком. Я ждал только случая, чтобы показать ему, чтонисколько не дорожу его обществом и не имею к нему никакойособенной привязанности.

В первый раз, как он после масленицы снова хотелразговориться со мной, я сказал, что мне нужно готовить уроки,и ушел на верх; но через четверть часа кто-то отворил дверь вклассную, и Нехлюдов подошел ко мне.

- Я вам мешаю? - сказал он.

- Нет, - отвечал я, несмотря на то, что хотел сказать, чтоу меня действительно есть дело.

- Так отчего же вы ушли от Володи? Ведь мы давно с вами нерассуждали. А уж я так привык, что мне как будто чего-тонедостает.

Досада моя прошла в одну минуту, и Дмитрий снова стал вмоих глазах тем же добрым и милым человеком.

- Вы, верно, знаете, отчего я ушел? - сказал я.

- Может быть, - отвечал он, усаживаясь подле меня, - ноежели я и догадываюсь, то не могу сказать отчего, а вы такможете, - сказал он.

- Я и скажу: я ушел потому, что был сердит на вас... несердит, а мне досадно было. Просто: я всегда боюсь, что выпрезираете меня за то, что я еще очень молод.

- Знаете, отчего мы так сошлись с вами, - сказал он,добродушным и умным взглядом отвечая на мое признание, отчего я вас люблю больше, чем людей, с которыми больше знакоми с которыми у меня больше общего? Я сейчас решил это. У васесть удивительное, редкое качество - откровенность.

- Да, я всегда говорю именно те вещи, в которых мне стыднопризнаться, - подтвердил я, - но только тем, в ком я уверен