Школьная библиотека

сада. Долго не откликались, но, наконец, зашлепали шаги, и дверьприоткрылась немного под цепочкой. Выглянуло женское лицо в пенсне исурово спросило из тьмы передней:

- Вам что надо?

- Позвольте узнать... Здесь живут Най-Турс?

Женское лицо стало совсем неприветливым и хмурым, стекла блеснули.

- Никаких Турс тут нету, - сказала женщина низким голосом.

Николка покраснел, смутился и опечалился...

- Это квартира пять...

- Ну да, - неохотно и подозрительно ответила женщина, - да вы скажите,вам что.

- Мне сообщили, что Турс здесь живут...

Лицо выглянуло больше и пытливо шмыгнуло по садику глазом, стараясьузнать, есть ли еще кто-нибудь за Николкой... Николка разглядел тутполный, двойной подбородок дамы.

- Да вам что?.. Вы скажите мне.

Николка вздохнул и, оглянувшись, сказал:

- Я насчет Феликс Феликсовича... у меня сведения.

Лицо резко изменилось. Женщина моргнула и спросила:

- Вы кто?

- Студент.

- Подождите здесь, - захлопнулась дверь, и шаги стихли.

Через полминуты за дверью застучали ка1луки, дверь открылась совсем ивпустила Николку. Свет проникал в переднюю из гостиной, и Николкаразглядел край пушистого мягкого кресла, а потом даму в пенсне. Николкаснял фуражку, и тотчас перед ним очутилась сухонькая другая невысокаядама, со следами увядшей красоты на лице. По каким-то незначительным инеопределенным чертам, не то на висках, не то по цвету волос, Николкасообразил, что это мать Ная, и ужаснулся - как же он сообщит... Дама нанего устремила упрямый, блестящий взор, и Николка пуще потерялся. Сбокуеще очутился кто-то, кажется, молодая и тоже очень похожая.

- Ну, говорите же, ну... - упрямо сказала мать...

Николка смял фуражку, взвел на даму глазами и вымолвил:

- Я... я...

Сухонькая дама - мать метнула в Николку взор черный и, как показалосьему, ненавистный и вдруг крикнула звонко, так, что отозвалось сзадиНиколки в стекле двери:

- Феликс убит!

Она сжала кулаки, взмахнула ими перед лицом Николки и закричала:

- Убили... Ирина, слышишь? Феликса убили!

У Николки в глазах помутилось от страха, и он отчаянно подумал: "Я жничего не сказал... Боже мой!" Толстая в пенсне мгновенно захлопнула заНиколкой дверь. Потом быстро, быстро подбежала к сухонькой даме, охватилаее плечи и торопливо зашептала:

- Ну, Марья Францевна, ну, голубчик, успокойтесь... - Нагнулась кНиколке, спросила: - Да, может быть, это не так?.. Господи... Вы жескажите... Неужели?..

Николка ничего на это не мог сказать... Он только отчаянно глянулвперед и опять увидал край кресла.

- Тише, Марья Францевна, тише, голубчик... Ради бога... Услышат... Волябожья... - лепетала толстая.

Мать Най-Турса валилась навзничь и кричала:

- Четыре года! Четыре года! Я жду, все жду... Жду! - Тут молодая из-заплеча Николки бросилась к матери и подхватила ее. Николке нужно было быпомочь, но он неожиданно бурно и неудержимо зарыдал и не мог остановиться.

Окна завешаны шторами, в гостиной полумрак и полное молчание, в которомотвратительно пахнет лекарством...

Молчание нарушила наконец молодая - эта самая сестра. Она повернуласьот окна и подошла к Николке. Николка поднялся с кресла, все еще держа вруках фуражку, с которой не мог разделаться в этих ужасныхобстоятельствах. Сестра поправила машинально завиток черных волос, дернулартом и спросила:

- Как же он умер?

- Он умер, - ответил Николка самым своим лучшим голосом, - он умер,знаете ли, как герой... Настоящий герой... Всех юнкеров вовремя прогнал, всамый последний момент, а сам, - Николка, рассказывая, плакал, - а сам ихприкрыл огнем. И меня чуть-чуть не убили вместе с ним. Мы попали подпулеметный огонь, - Николка и плакал и рассказывал в одно время, - мы...только двое остались, и он меня гнал и ругал и стрелял из пулемета... Совсех сторон наехала конница, потому что нас посадили в западню.Положительно, со всех сторон.

- А вдруг его только ранили?

- Нет, - твердо ответил Николка и грязным платком стал вытирать глаза инос и рот, - нет, его убили. Я сам его ощупывал. В голову попала пуля и вгрудь.

Еще больше потемнело, из соседней комнаты не доносилось ни звука,потому что Мария Францевна умолкла, а в гостиной, тесно сойдясь, шепталисьтрое: сестра Ная - Ирина, та толстая в пенсне - хозяйка квартиры ЛидияПавловна, как узнал Николка, и сам Николка.

- У меня с собой денег нет, - шептал Николка, - если нужно, я сейчассбегаю за деньгами, и тогда поедем.

- Я денег дам сейчас, - гудела Лидия Павловна, - деньги-то это пустяки,только вы, ради бога, Добейтесь там. Ирина, ей ни слова не говори, где ичто... Я прямо и не знаю, что и делать...

- Я с ним поеду, - шептала Ирина, - и мы добьемся. Вы скажете, что онлежит в казармах и что нужно разрешение, чтобы его видеть.

- Ну, ну... Это хорошо... хорошо...

Толстая - тотчас засеменила в соседнюю комнату, и оттуда послышался ееголос, шепчущий, убеждающий:

- Мария Францевна, ну, лежите, ради Христа... Они сейчас поедут и всеузнают. Это юнкер сообщил, что он в казармах лежит.

- На нарах?.. - спросил звонкий и, как показалось опять Николке,ненавистный голос.

- Что вы, Марья Францевна, в часовне он, в часовне...

- Может, лежит на перекрестке, собаки его грызут.

- Ах, Марья Францевна, ну, что вы говорите... Лежите спокойно, умоляювас...

- Мама стала совсем ненормальной за эти три дня... - зашептала сестраНая и опять отбросила непокорную прядь волос и посмотрела далеко куда-тоза Николку, - а впрочем, теперь все вздор.

- Я поеду с ними, - раздалось из соседней комнаты...

Сестра моментально встрепенулась и побежала.

- Мама, мама, ты не поедешь. Ты не поедешь. Юнкер отказываетсяхлопотать, если ты поедешь. Его могут арестовать. Лежи, лежи, я тебяпрошу...

- Ну, Ирина, Ирина, Ирина, Ирина, - раздалось из соседней комнаты, убили, убили его, а ты что ж? Что же?.. Ты, Ирина... Что я буду делатьтеперь, когда Феликса убили? Убили... И лежит на снегу... Думаешь ли ты...- Опять началось рыдание, и заскрипела кровать, и послышался голосхозяйки:

- Ну, Марья Францевна, ну, бедная, ну, терпите, терпите...

- Ах, господи, господи, - сказала молодая и быстро пробежала черезгостиную. Николка, чувствуя ужас и отчаяние, подумал в смятении: "А как ненайдем, что тогда?"

У самых ужасных дверей, где, несмотря на мороз, чувствовался ужестрашный тяжелый запах, Николка остановился и сказал:

- Вы, может быть, посидите здесь... А... А то там такой запах, что,может быть, вам плохо будет.

Ирина посмотрела на зеленую дверь, потом на Николку и ответила:

- Нет, я с вами пойду.

Николка потянул за ручку тяжелую дверь, и они вошли. Вначале былотемно. Потом замелькали бесконечные ряды вешалок пустых. Вверху виселатусклая лампа.

Николка тревожно обернулся на свою спутницу, но та - ничего - шла рядомс ним, и только лицо ее было бледно, а брови она нахмурила. Так нахмурила,что напомнила Николке Най-Турса, впрочем, сходство мимолетное - у Ная быложелезное лицо, простое и мужественное, а эта - красавица, и не такая, какрусская, а, пожалуй, иностранка. Изумительная, замечательная девушка.

Этот запах, которого так боялся Николка, был всюду. Пахли полы, пахлистены, деревянные вешалки. Ужасен этот запах был до того, что его можнобыло даже видеть. Казалось, что стены жирные и липкие, а вешалкилоснящиеся, что полы жирные, а воздух густой и сытный, падалью пахнет. Ксамому Запаху, впрочем, привыкнешь очень быстро, но уже лучше неприсматриваться и не думать. Самое главное не думать, а то сейчас узнаешь,что значит тошнота. Мелькнул студент в пальто и исчез. За вешалками слеваоткрылась со скрипом дверь, и оттуда вышел человек в сапогах. Николкапосмотрел на него и быстро отвел глаза, чтобы не видеть его пиджака.Пиджак лоснился, как вешалка, и руки человека лоснились.

- Вам что? - спросил человек строго...

- Мы пришли, - заговорил Николка, - по делу, нам бы заведующего... Намнужно найти убитого. Здесь он, вероятно?

- Какого убитого? - спросил человек и поглядел исподлобья...

- Тут вот на улице, три дня, как его убили...

- Ага, стало быть, юнкер или офицер... И гайдамаки попадали. Он - кто?