Школьная библиотека

ки, то мороз вдруг пробегал по моим членам; я дрожала, слегка вскрикивала, и потом так тяжело становилось дышать, так ныла вся грудь моя, такколотилось сердце, что в испуге выбегала я из угла. Впрочем, я неправдусказала, говоря, что меня оставляли одну: за мной неусыпно и усердноприсматривали и с точностию исполняли приказания князя, который велелдать мне полную свободу, не стеснять ничем, но ни на минуту не терятьменя из виду. Я замечала, что по временам кто-нибудь из домашних и изприслуги заглядывал в ту комнату, в которой я находилась, и опять уходил, не сказав мне ни слова. Меня очень удивляла и отчасти беспокоилатакая внимательность. Я не могла понять, для чего это делается. Мне всеказалось, что меня для чего-то берегут и что-нибудь хотят потом со мнойсделать. Помню, я все старалась зайти куда-нибудь подальше, чтоб в случае нужды знать, куда спрятаться. Раз я забрела на парадную лестницу

Она была вся из мрамора, широкая, устланная коврами, уставленная цветамии прекрасными вазами. На каждой площадке безмолвно сидело по два высокихчеловека, чрез2ычайно пестро одетых, в перчатках и в самых белых галстуках. Я посмотрела на них в недоумении и никак не могла взять в толк, зачем они тут сидят, молчат и только смотрят друг на друга, а ничего неделают

Эти уединенные прогулки нравились мне более и более. К тому же быладругая причина, по которой я убегала сверху. Наверху жила старая теткакнязя, почти безвыходно и безвыездно. Эта старушка резко отразилась вмоем воспоминании. Она была чуть ли не важнейшим лицом в доме. В сношениях с нею все наблюдали какой-то торжественный этикет, и даже сама княгиня, которая смотрела так гордо и самовластно, ровно два раза в неделю,по положенным дням, должна была всходить наверх и делать личный визитсвоей тетке. Она обыкновенно приходила утром; начинался сухой разговор,зачастую прерываемый торжественным молчанием, в продолжение которогостарушка или шептала молитвы, или перебирала четки. Визит кончался непрежде, как того хотела сама тетушка, которая вставала с места, целовалакнягиню в губы и тем давала знать, что свидание кончилось. Прежде княгиня должна была каждый день посещать свою родственницу; но впоследствии,по желанию старушки, последовало облегчение, и княгиня только обязанабыла в остальные пять дней недели каждое утро присылать узнать о ее здоровье. Вообще житье престарелой княжны было почти келейное. Она была девушка и, когда ей минуло тридцать пять лет, заключилась в монастырь, гдеи выжила лет семнадцать, но не постриглась; потом оставила монастырь иприехала в Москву, чтоб жить с сестрою, вдовой, графиней Л., здоровьекоторой становилось с каждым годом хуже, и примириться со второй сестрой, тоже княжной Х-ю, с которой с лишком двадцать лет была в ссоре. Ностарушки, говорят, ни одного дня не провели в согласии, тысячу раз хотели разъехаться и не могли этого сделать, потому что наконец заметили,как каждая из них необходима двум остальным для предохранения от скуки иот припадков старости. Но, несмотря на непривлекательность ихжитья-бытья и самую торжественную скуку, господствовавшую в их московском тереме, весь город поставлял долгом не прерывать своих визитов тремзатворницам. На них смотрели как на хранительниц всех аристократическихзаветов и преданий, как на живую летопись коренного боярства. Графиняоставила после себя много прекрасных воспоминаний и была превосходнаяженщина. Заезжие из Петербурга делали к ним свои первые визиты. Кто принимался в их доме, того принимали везде. Но графиня умерла, и сестрыразъехались: старшая, княжна Х-я, осталась в Москве, наследовав своючасть после графини, умершей бездетною, а младшая, монастырка, переселилась к племяннику, князю Х-му, в Петербург. Зато двое детей князя, княжна Катя и Александр, остались гостить в Москве у бабушки, для развлечения и утешения ее в одиночестве. Княгиня, страстно любившая своих детей,не смела слова пикнуть, расставаясь на все время положенного траура. Язабыла сказать, что траур еще продолжался во всем доме князя. когда япоселилась в нем; но срок истекал в коротком времени

Старушка княжна одевалась вся в черное, всегда в платье из простойшерстяной материи, и носила накрахмаленные, собранные в мелкие складкибелые воротнички, которые придавали ей вид богаделенки. Она не покидалачеток, торжественно выезжала к обедне, постилась по всем дням, принималавизиты разных духовных лиц и степенных людей, читала священные книги ивообще вела жизнь самую монашескую. Тишина наверху была страшная; невозможно было скрипнуть дверью: старушка была чутка, как пятнадцатилетняядевушка, и тотчас же посылала исследовать причину стука или даже простого скрипа. Все говорили шепотом, все ходили на цыпочках, и бедная француженка, тоже старушка, принуждена была наконец отказаться от любимойсвоей обуви - башмаков с каблуками. Каблуки были изгнаны. Две неделиспустя после моего появления старушка княжна прислала обо мне спросить:кто я такая, что я, как попала в дом и проч. Ее немедленно и почтительноудовлетворили. Тогда прислан был второй нарочный, к француженке, с запросом, отчего княжна до сих пор не видала меня? Тотчас же поднялась суматоха: мне начали чесать голову, умывать лицо, руки, которые и без тогобыли очень чисты, учили меня подходить, кланяться, глядеть веселее иприветливее, говорить, - одним словом, меня всю затормошили. Потом отправилась посланница уже с нашей стороны с предложением: не пожелают ливидеть сиротку? Последовал ответ отрицательный, но назначен был срок назавтра после обедни. Я не спала всю ночь, и рассказывали потом, что явсю ночь бредила, подходила к княжне и в чем-то просила у нее прощения

Наконец, последовало мое представление. Я увидела маленькую, худощавуюстарушку, сидевшую в огромных креслах. Она закивала мне головою и наделаочки, чтоб разглядеть меня ближе. Помню, что я ей совсем не понравилась

Замечено было, что я совсем дикая, не умею ни присесть, ни поцеловатьруки. Начались расспросы, и я едва отвечала; но когда дошло дело до отцаи матушки, я заплакала. Старушке было очень неприятно,что я расчувствовалась; впрочем,она начала утешать меня и велела возложить мои надеждына бога; потом спросила, когда я была последний раз в церкви, и так какя едва поняла ее вопрос, потому что моим воспитанием очень неглижировали, то княжна пришла в ужас. Послали за княгиней. Последовал совет, иположено было отвезти меня в церковь в первое же воскресенье. До тех поркняжна обещала молиться за меня, но приказала меня вывесть, потому чтоя, по ее словам, оставила в ней очень тягостное впечатление. Ничего мудреного, так и должно было быть. Но уж видно было, что я совсем не понравилась; в тот же день прислали сказать, что я слишком резвлюсь и что меня слышно на весь дом, тогда как я сидела весь день не шелохнувшись: ясно, что старушке так показалось. Однако и назавтра последовало то же замечание. Случись же, что я в это время уронила чашку и разбила ее. Француженка и все девушки пришли в отчаяние, и меня в ту же минуту переселили в самую отдаленную комнату, куда все последовали за мной в припадкеглубокого ужаса

Но я уж не знаю, чем кончилось потом это дело. Вот почему я рада былауходить вниз и бродить одна по большим комнатам, зная, что уж там никогоне обеспокою

Помню, я раз сидела в одной зале внизу. Я закрыла руками лицо, наклонила голову и так просидела не помню сколько часов. Я все думала, думала; мой несозревший ум не в силах был разрешить всей тоски моей, и всетяжелее, тошней становилось у меня в душе. Вдруг надо мной раздалсячей-то тихий голос:

- Что с тобой, моя бедная?

Я подняла голову: это был князь; его лицо выражало глубокое участие исострадание; но я поглядела на него с таким убитым, с таким несчастнымвидом, что слеза набежала в больших голубых глазах его

- Бедная сиротка! - проговорил он, погладив меня по голове

- Нет, нет, не сиротка! нет! - проговорила я, и стон вырвался из груди моей, и все поднялось и взволновалось во мне. Я встала с места, схватила его руку и, целуя ее, обливая слезами, повторяла умоляющим голосом:

- Нет, нет, не сиротка! нет!

- Дитя мое, что с тобой, моя милая, бедная Неточка? что с тобой?

- Где моя мама? где моя мама? - закричала я, громко рыдая, не в силахболее скрывать тоску свою и в бессилии упав перед ним на колени, - гдемоя мама? голубчик мой, скажи, где моя мама?

- Прости меня, дитя мое!.. Ах, бедная моя, я напомнил ей... Что я наделал! Поди, пойдем со мной, Неточка, пойдем со мною

03EОн схватил меня за руку и быстро повел за собою. Он был потрясен доглубины души. Наконец мы пришли в одну комнату, которой еще я не видала

Это была образна'я. Были сумерки. Лампады ярко сверкали своими огнямина золотых ризах и драгоценных каменьях образов. Из-под блестящих окладов тускло выглядывали лики святых. Все здесь так не походило на другиекомнаты, так было таинственно и угрюмо, что я была поражена, и какой-тоиспуг овладел моим сердцем. К тому же я была так болезненно настроена!Князь торопливо поставил меня на колени перед образом божией матери исам стал возле меня..

- Молись, дитя, помолись; будем оба молиться! - сказал он тихим, по