Книга "МЕРТВЫЕ ДУШИ". Страница 57
последней копейки, так что уж не на что было есть. По этой-то причинепонадобилось наконец заложить последнее оставшееся имение. Заклад в казнубыл тогда еще дело новое, на которое решались не без страха. Чичиков вкачестве поверенного, прежде расположивши всех (без предварительногорасположения, как известно, не может быть даже взята простая справка иливыправка, все же хоть по бутылке мадеры придется влить во всякую глотку), итак, расположивши всех, кого следует, объяснил он, что вот какое, междупрочим, обстоятельство: половина крестьян вымерла, так чтобы не былокаких-нибудь потом привязок..
- Да ведь они по ревизской сказке числятся? - сказал секретарь
- Числятся, - отвечал Чичиков
- Ну, так чего же вы оробели? - сказал секретарь, - один умер, другойродится, а все в дело годится
Секретарь, как видно, умел говорить и в рифму. А между тем героянашего осенила вдохновеннейшая мысль, какая когда-либо приходила вчеловеческую голову. "Эх я Аким-простота, - сказал он сам в себе, - ищурукавиц, а обе за поясом! Да накупи я всех этих, которые вымерли, поо0 ещене подавали новых ревизских сказок, приобрети их, положим, тысячу, да,положим, опекунский совет даст по двести рублей на душу: вот уж двеститысяч капиталу! А теперь же время удобное, недавно была эпидемия, народувымерло, слава богу, немало. Помещики попроигрывались в карты, закутили ипромотались как следует; все полезло в Петербург служить; имения брошены,управляются как ни попало, подати уплачиваются с каждым годом труднее, такмне с робостью уступит их каждый уже потому только, чтобы не платить за нихподушных денег; может, в другой раз так случится, что с иного и я ещезашибу за это копейку. Конечно, трудно, хлопотливо, страшно, чтобыкак-нибудь еще не досталось, чтобы не вывести из этого истории. Ну да ведьдан же человеку на что-нибудь ум. А главное то хорошо, что предмет топокажется всем невероятным, никто не поверит. Правда, без земли нельзя никупить, ни заложить. Да ведь я куплю на вывод, на вывод; теперь земли вТаврической и Херсонской губерниях отдаются даром, только заселяй. Туда яих всех и переселю! в Херсонскую их! пусть их там живут! А переселениеможно сделать законным образом, как следует по судам. Если захотятосвидетельствовать крестьян: пожалуй, я и тут не прочь, почему же нет? япредставлю и свидетельство за собственноручным подписаниемкапитана-исправника. Деревню можно назвать Чичикова слободка или по имени,данному при крещении: сельцо Павловское". И вот таким образом составился вголове нашего героя сей странный сюжет, за который, не знаю, будут либлагодарны ему читатели, а уж как благодарен автор, так и выразить трудно
Ибо, что ни говори, не приди в голову Чичикову эта мысль, не явилась бы насвет сия поэма
Перекрестясь по русскому обычаю, приступил он к исполнению. Под видомизбрания места для жительства и под другими предлогами предпринял онзаглянуть в те и другие углы нашего государства, и преимущественно в те,которые более других пострадали от несчастных случаев, неурожаев,смертностей и прочего и прочего, - словом, где бы можно удобнее и дешевленакупить потребного народа. Он не обращался наобум ко всякому помещику, ноизбирал людей более по своему вкусу или таких, с которыми бы можно было сменьшими затруднениями делать подобные сделки, стараясь преждепознакомиться, расположить к себе, чтобы, если можно, более дружбою, а непокупкою приобрести мужиков. Итак, читатели не должны негодовать на автора,если лица, доныне являвшиеся, не пришлись по его вкусу; это вина Чичикова,здесь он полный хозяин, и куда ему вздумается, туда и мы должны тащиться. Снашей стороны, если, точно, падет обвинение за бледность и невзрачность лици характеров, скажем только то, что никогда вначале не видно всего широкоготеченья и объема дела. Въезд в какой бы ни было город, хоть даже в столицу,всегда как-то бледен; сначала все серо и однообразно: тянутся бесконечныезаводы да фабрики, закопченные дымом, а потом уже выглянут углышестиэтажных домов, магазины, вывески, громадные перспективы улиц, все вколокольнях, колоннах, статуях, башнях, с городским блеском, шумом и громоми всем, что на диво произвела рука и мысль человека. Как произвелись первыепокупки, читатель уже видел; как пойдет дело далее, какие будут удачи инеудачи герою, как придется разрешить и преодолеть ему более трудныепрепятствия, как предстанут колоссальные образы, как двигнутся сокровенныерычаги широкой повести, раздастся далече ее горизонт и вся она приметвеличавое лирическое течение, то увидит потом. Еще много пути предстоитсовершить всему походному экипажу, состоящему из господина средних лет,брички, в которой ездят холостяки, лакея Петрушки, кучера Селифана и тройкиконей, уже известных поименно от Заседателя до подлеца чубарого. Итак, вотвесь налицо герой наш, каков он есть! Но потребуют, может быть,заключительного определения одною чертою: кто же он относительно качествнравственных? Что он не герой, исполненный совершенств и добродетелей, этовидно. Кто же он? стало быть, подлец? Почему ж подлец, зачем же быть такстрогу к другим? Теперь у нас подлецов не бывает, есть людиблагонамеренные, приятные, а таких, которые бы на всеобщий позор выставилисвою физиогномию под публичную оплеуху, отыщется разве каких-нибудь два,три человека, да и те уже говорят теперь о добродетели. Справедливее всегоназвать его: хозяин, приобретатель. Приобретение - вина всего; из-за негопроизвелись дела, которым свет дает название не очень чистых. Правда, втаком характере есть уже что-то отталкивающее, и тот же читатель, которыйна жизненной своей дороге будет дружен с таким человеком, будет водить сним хлеб-соль и проводить приятно время, станет глядеть на него косо, еслион очутится героем драмы или поэмы. Но мудр тот, кто не гнушается никакимхарактером, но, вперя в него испытующий взгляд, изведывает его допервоначальных причин. Быстро все превращается в человеке; не успеешьоглянуться, как уже вырос внутри страшный червь, самовластно обративший ксебе все жизненные соки. И не раз не только широкая страсть, но ничтожнаястрастишка к чему-нибудь мелкому разрасталась в рожденном на лучшиеподвиги, заставляла его позабывать великие и святые обязнности и вничтожных побрякушках видеть великое и святое. Бесчисленны, как морскиепески, человеческие страсти, и все не похожи одна на другую, и все они,низкие и прекрасные, вначале покорны человеку и потом уже становятсястрашными властелинами его. Блажен избравший себе из всех прекраснейшуюстрасть; растет и десятерится с каждым часом и минутой безмерное егоблаженство, и входит он глубже и глубже в бесконечный рай своей души. Ноесть страсти, которых избранье не от человека. Уже родились они с ним вминуту рожденья его в свет, и не дано ему сил отклониться от них. Высшиминачертаньями они ведутся, и есть в них что-то вечно зовущее, неумолкающеево всю жизнь. Земное великое поприще суждено совершить им: все равно, вмрачном ли образе, или пронестись светлым явленьем, возрадующим мир, одинаково вызваны они для неведомого человеком блага. И, может быть, в семже самом Чичикове страсть, его влекущая, уже не от него, и в холодном егосуществовании заключено то, что потом повергнет в прах и на колени человекапред мудростью небес. И еще тайна, почему сей образ предстал в нынеявляющейся на свет поэме
Но не то тяжело, что будут недовольны героем, тяжело то, что живет вдуше неотразимая уверенность, что тем же самым героем, тем же самымЧичиковым были бы довольны читатели. Не загляни автор поглубже ему в душу,не шевельни на дне ее того, что ускользает и прячется от света, не обнаружьсокровеннейших мыслей, которых никому другому не вверяет человек, а покажиего таким, каким он показался всему городу, Манилову и другим людям, и всебыли бы радешеньки и приняли бы его за интересного человека. Нет нужды, чтони лицо, ни весь образ его не метался бы как живой пред глазами; зато поокончании чтения душа не встревожена ничем, и можно обратиться вновь ккарточному столу, тешащему всю Россию. Да, мои добрые читатели, вам бы нехотелось видеть обнаруженную человеческую бедность. Зачем, говорите вы, кчему это? Разве мы не знаем сами, что есть много презренного и глупого вжизни? И без того случается нам часто видеть то, что вовсе не утешительно
Лучше же представляйте нам прекрасное, увлекательное. Пусть лучшепозабудемся мы! "Зачем ты, брат, говоришь мне, что дела в хозяйстве идутскверно? - говорит помещик приказчику. - Я, брат, это знаю без тебя, да утебя речей разве нет других, что ли? Ты дай мне позабыть это, не знатьэтого, я тогда счастлив". И вот те деньги, которые бы поправилисколько-нибудь дело, идут на разные средства для приведения себя взабвенье. Спит ум, может быть обретший бы внезапный родник великих средств;а там имение бух с аукциона, и пошел помещик забываться по миру с душою, открайности готовою на низости, которых бы сам ужаснулся прежде
Еще падет обвинение на автора со стороны так называемых патриотов,которые спокойно сидят себе по углам и занимаются совершенно постороннимиделами, накопляют себе капитальцы, устроивая судьбу свою на счет других; нокак только случится что-нибудь, по мненью их, оскорбительное для отечества,появится какая-нибудь книга, в которой скажется иногда горькая правда, онивыбегут со всех углов, как пауки, увидевшие, что запуталась в паутину муха,и подымут вдруг клики: "Да хорошо ли выводить это на свет, провозглашать обэтом? Ведь это все, что ни описано здесь, это все наше - хорошо ли это? Ачто скажут иностранцы? Разве весело слышать дурное мнение о себе. Думают,разве это не больно? Думают, разве мы не патриоты?" Да такие мудрыезамечания, особенно насчет мнения иностранцев, признаюсь, ничего нельзяприбрать в ответ. А разве вот что: жили в одном отдаленном уголке Россиидва обитателя. Один был отец семейства, по имени Кифа Мокиевич, человекнрава кроткого, проводивший жизнь халатным образом. Семейством своим он незанимался; существованье его было обращено более в умозрительную сторону изанято следующим. как он называл, философическим вопросом: " Вот, например,
