Школьная библиотека

I

Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странноепроисшествие. Цирюльник Иван Яковлевич, живущий на Вознесенском проспекте(фамилия его утрачена, и даже на вывеске его - где изображен господин сзапыленною щекою и надписью: "И кровь отворяют" - не выставлено ничегоболее), цирюльник Иван Яковлевич проснулся довольно рано и услышал запахгорячего хлеба. Приподнявшись немного на кровати, он увидел, что супругаего, довольно почтенная дама, очень любившая пить кофей, вынимала из печитолько что испеченные хлебы

- Сегодня я, Прасковья Осиповна, не буду пить кофию, - сказал ИванЯковлевич, - а вместо того хочется мне съесть горячего хлебца с луком

(То есть Иван Яковлевич хотел бы и того и другого, но знал, что былосовершенно невозможно требовать двух вещей разом, ибо Прасковья Осиповнаочень не любила таких прихотей.) "Пусть дурак ест хлеб; мне же лучше, подумала про себя супруга, - останется кофию лишняя порция". И бросила одинхлеб на стол

Иван Яковлевич для приличия надел сверх рубашки фрак и, усевшись передстолом, насFал соль, приготовил две головки луку, взял в руки нож и,сделавши значительную мину, принялся резать хлеб. Разрезавши хлеб на двеполовины, он поглядел в середину и, к удивлению своему, увидел что-тобелевшееся. Иван Яковлевич ковырнул осторожно ножом и пощупал пальцем

"Плотное! - сказал он сам про себя, - что бы это такое было?"

Он засунул пальцы и вытащил - нос!.. Иван Яковлевич и руки опустил;стал протирать глаза и щупать: нос, точно нос! и еще казалось, как будточей-то знакомый, Ужас изобразился в лице Ивана Яковлевича. Но этот ужас былничто против негодования, которое овладело его супругою

- Где это ты, зверь, отрезал нос? - закричала она с гневом. Мошенник! пьяница! Я сама на тебя донесу полиции. Разбойник какой! Вот уж яот трех человек слышала, что ты во время бритья так теребишь за носы, чтоеле держатся

Но Иван Яковлевич был ни жив ни мертв. Он узнал, что этот нос был нечей другой, как коллежского асессора Ковалева, которого он брил каждуюсереду и воскресенье

- Стой, Прасковья Осиповна! Я положу его, завернувши в тряпку, вуголок: пусть там маленечко полежит, а после его вынесу

- И слушать не хочу! Чтобы я позволила у себя в комнате лежатьотрезанному носу?.. Сухарь поджаристый! Знай умеет только бритвой возить поремню, а долга своего скоро совсем не в состоянии будет исполнять,потаскушка, негодяй! Чтобы я стала за тебя отвечать полиции?.. Ах ты,пачкун, бревно глупое! Вон его! вон! неси куда хочешь! чтобы я духу его неслыхала!

Иван Яковлевич стоял совершенно как убитый. Он думал, думал - и незнал, что подумать

- Черт его знает, как это сделалось, - сказал он наконец, почесаврукою за ухом. - Пьян ли я вчера возвратился или нет, уж наверное сказатьне могу. А по всем приметам должно быть происшествие несбыточное: ибо хлеб- дело печеное, а нос совсем не то. Ничего не разберу!.

Иван Яковлевич замолчал. Мысль о том, что полицейские отыщут у негонос и обвинят его, привела его в совершенное беспамятство. Уже емумерещился алый воротник, красиво вышитый серебром, шпага... и он дрожалвсем телом. Наконец достал он свое исподнее платье и сапоги, натащил насебя всю эту дрянь и, сопровождаемый нелегкими увещаниями ПрасковьиОсиповны, завернул нос в тряпку и вышел на улицу

Он хотел его куда-нибудь подсунуть: или в тумбу под воротами, или таккак-нибудь нечаянно выронить, да и повернуть в переулок. Но, на беду, емупопадался какой-нибудь знакомый человек, который начинал тотчас запросом:"Куда идешь?", или "Кого так рано собрался брить?" - так что Иван Яковлевичникак не мог улучить минуты. В другой раз он уже совсем уронил его, нобудочник еще издали указал ему алебардою, примолвив: "Подыми! вон ты что-тоуронил!" И Иван Яковлевич должен был поднять нос и спрятать его в карман

Отчаяние овладело им, тем более что народ беспрестанно умножался на улице,по мере того как начали отпираться магазины и лавочки

Он решился идти к Исакиевскому мосту: не удастся ли как-нибудьшвырнуть его в Неву?.. Но я несколько виноват, что до сих пор не сказалничего об Иване Яковлевиче, человеке почтенном во многих отношениях

Иван Яковлевич, как всякий порядочный русский мастеровой, был пьяницастрашный. И хотя каждый день брил чужие подбородки, но его собственный былу него вечно небрит. Фрак у Ивана Яковлевича (Иван Яковлевич никогда неходил в сюртуке) был пегий; то есть он был черный, но весь вкоричнево-желтых и серых яблоках; воротник лоснился, а вместо трех пуговицвисели одни только ниточки. Иван Яковлевич был большой циник, и когдаколлежский асессор Ковалев обыкновенно говорил ему во время бритья: "Утебя, Иван Яковлевич, вечно воняют руки!"- то Иван Яковлевич отвечал на этовопросом: "Отчего ж бы им вонять?" - "Не знаю, братец, только воняют", говорил коллежский асессор, и Иван Яковлевич, понюхавши табаку, мылил емуза это и на щеке, и под носом, и за ухом, и под бородою - одним словом, гдетолько ему была охота

Этот почтенный гражданин находился уже на Исакиевском мосту. Он преждевсего осмотрелся; потом нагнулся на перила, будто бы посмотреть под мост:много ли рыбы бегает, и швырнул потихоньку тряпку с носом. Он почувствовал,как будто бы с него разом свалилось десять пуд; Иван Яковлевич дажеусмехнулся. Вместо того чтобы идти брить чиновничьи подбородки, онотправился в заведение с надписью "Кушанье и чай" спросить стакан пуншу,как вдруг заметил в конце моста квартального надзирателя благороднойнаружности, с широкими бакенбардами, в треугольной шляпе, со шпагою. Онобмер; а между тем квартальный кивал ему пальцем и говорил:

- А подойди сюда, любезный!

Иван Яковлевич, зная форму, снял издали еще картуз и, подошевшипроворно, сказал:

- Желаю здравия вашему благородию!

- Нет, нет, братец, не благородию; скажи-ка, что ты там делал, стоя намосту?

- Ей-богу, сударь, ходил брить, да посмотрел только, шибко ли рекаидет

- Врешь, врешь! Этим не отделаешься. Изволь-ка отвечать!

- Я вашу милость два раза в неделю, или даже три, готов брить безвсякого прекословия, - отвечал Иван Яковлевич

- Нет, приятель, это пустяки! Меня три цирюльника бреют, да еще и забольшую честь почитают. А вот изволь-ка рассказать, что ты там делал?

Иван Яковлевич побледнел... Но здесь происшествие совершеннозакрывается туманом, и что далее произошло, решительно ничего не известно

II

Коллежский асессор Ковалев проснулся довольно рано и сделал губами:"брр..." - что всегда он делал, когда просыпался, хотя сам не мограстолковать, по какой причине. Ковалев потянулся, приказал себе податьнебольшое стоявшее на столе зеркало. Он хотел взглянуть на прыщик, которыйвчерашнего вечера вскочил у него на носу; но, к величайшему изумлению,увидел, что у него вместо носа совершенно гладкое место! Испугавшись,Ковалев велел подать воды и протер полотенцем глаза: точно, нет носа! Онначал щупать рукою, чтобы узнать: не спит ли он? кажется, не спит

Коллежский асессор Ковалев вскочил с кровати, встряхнулся: нет носа!.. Онвелел тотчас подать себе одеться и полетел прямо к оберполицмейстеру

Но между тем необходимо сказать что-нибудь о Ковалеве, чтобы читательмог видеть, какого рода был этот коллежский асессор. Коллежских асессоров,которые получают это звание с помощию ученых аттестатов, никак нельзясравнивать с теми коллежскими асессорами, которые делались на Кавказе. Этодва совершенно особенные рода. Ученые коллежские асессоры... Но Россиятакая чудная земля, что если скажешь об одном коллежском асессоре, то все