Школьная библиотека

еще более надежное. Сначала д-р Байрон как будто не поверил,когда я сказал, что его последнее лекарство не совладало с моейбессонницей. Он посоветовал мне испробовать его еще несколькораз и на минуту отвлек мое внимание, начав показывать мнесемейные фотографии: у него была обаятельная девочка Доллиныхлет; но я понял, что он старался меня провести, и потребовал,чтобы он мне прописал самое сильное из существующих снотворных

Посоветовал играть в гольф, - но в конце концов согласился датьмне средство, которое "не могло не подействовать"; и, подойдя кшкапчику, болтун достал из него стеклянную трубку слиловато-синими патрончиками, опоясанными с одного концатемно-фиолетовой полоской. Это было, по его словам, новоесредство, только что выпущенное в продажу и предназначавшееся недля неврастеников, которых можно успокоить и глотком воды, есливзяться умеючи, а только для великих бессонных художников,которым необходимо умереть на несколько часов, чтобы жить ввеках. Я люблю дурачить докторов и, хотя я внутренне ликовал,положил в карман пилюли со скептическим пожатием плеч. Междупрочим, мне приходилось быть с ним начеку. Однажды, совсем подругому случаю, я глупо оговорился - упомянул свою последнююсанаторию, и мне показалось, что он навострил уши. Вовсе нестремясь к тому, чтобы Шарлотте или кому-нибудь другому стализвестен этот период моего прошлого, я поспешил объяснить, чтомне пришлось предпринять некоторые изыскания в сумасшедших домахдля романа. Но Бог с ним; одно несомненно, у пройдохи былапремиленькая девчурка. А ведь странно подумать - все они теперьстарые, семнадцатилетние...

Я вышел от него в отличнейшем настроении. Одним пальцемуправляя жениным автомобилем, я благодушно катил домой. Рамздэльбыл в общем не лишен прелести. Свирестели цикады; бульвар былтолько что полит. С шелковистой гладкостью, я свернул вниз понашей крутой улочке. Каким-то образом все в этот деньскладывалось так удачно. Так сине и зелено. Я знал, что сверкалосолнце, оттого что никелированный ключ стартера отражался впереднем стекле; и я знал, что ровно половина четвертого, оттогочто сестра милосердия, ежедневно приходившая массироватьстарушку Визави, семенила вниз по узкой панели в своих белыхчулках и башмаках. Как обычно, истеричный сеттер бывшегостарьевщика аттаковал автомобиль при спуске, и, как обычно,местная газета лежала на крыльце, куда ее только что швыркомдоставил Кенни.

Накануне я прекратил режим отчуждения, который я сам себепредписал, и сейчас я испустил веселый клик, возвещавший моеприбытие, одновременно отворяя дверь гостиной. Повернутая ко мнекаштановым шиньоном над сливочно-белой шеей, в той же желтойблузке и тех же темно-красных штанах, которые были на ней в деньнашей первой встречи, Шарлотга сидела в углу за письменнымстоликом и строчила письмо. Еще не выпустив ручку двери, яповторил свой приветственный возглас. Ее рука перестала писать

С секунду Шарлотта сидела неподвижно; затем она медленноповернулась на стуле, положив локоть на его выгнутую спинку. Еелицо, искаженное тем, что она испытывала, не представляло собойприятного зрелища. Упираясь взглядом в мои ноги, она заговорила:

"Гнусная Гейзиха, толстая стерва, старая ведьма, вреднаямамаша, старая... старая дура... эта старая дура все теперьзнает... Она... она..."

Моя прекрасная обвинительница остановилась, глотая свой яди слезы. Что именно Гумберт Гумберт сказал - или пытался сказать- не имеет значения. Она продолжала:

"Вы - чудовище. Вы отвратительный, подлый, преступныйобманщик. Если вы подойдете ко мне, я закричу в окно. Прочь отменя!"

Тут опять, я думаю, можно пропустить то, что бормотал Г. Г.

"Я уеду сегодня же. Это все ваше. Но только вам не удастсяникогда больше увидеть эту негодную девчонку. Убирайтесь из этойкомнаты".

Читатель, я подчинился. Я поднялся в мой экс-полукабинет

Руки в боки, я постоял в совершенной неподвижности и полномсамообладании, созерцая с порога изнасилованный столик: ящик былвыдвинут, из замочной скважины висел, зацепившись бородкой,подошедший наконец ключ, другие разнородные домашние отмычкилежали на столешнице. Я перешел через площадку лестницы всупружескую спальню Гумбертов и хладнокровно перевел мойдневничок из-под ее подушки в свой карман. После чего яотправился вниз, но остановился на полпути: она говорила потелефону, провод которого в этот день был случайно соединен соштепселем в столовой, возле двери, ведущей в гостиную. Хотелосьпослушать, что она говорит: отменила какой-то заказ и вернуласьв гостиную. Я перевел дух и через прихожую прошел на кухню. Тамя откупорил бутылку шотландского виски (перед скотчем онаникогда не могла устоять). Затем я перешел в столовую и оттуда,через полуоткрытую дверь, поглядел на широкую спину Шарлотты.

"Ты разбиваешь и мою жизнь и свою", сказал я спокойно

"Давай обсудим дело, как двое культурных людей. Это все твоягаллюцинация. Ты, Шарлотта, не в своем уме. Эти записи, которыеты нашла, всего лишь наброски для романа. Твое имя, и ее, быливзяты случайно. Только потому что подвернулись под перо. Тыподумай об этом, а я тебе принесу выпить".

Она не ответила и не обернулась, продолжая бешеным темпомписать, что писала. Очевидно, третье по счету письмо (два ужезапечатанных, с наклеенными марками, приготовлены были перед нейна столе). Я вернулся на кухню.

На кухне я достал два стакана (в Св. Алгебру? к Лолите?) иотпер электрический холодильник. Он яростно ревел на меня, покая извлекал из его сердца лед. Написать всю штуку сызнова. Пускайперечтет. Подробностей она не помнит. Изменить, подделать

Написать отрывок романа и показать ей или оставить лежать навиду? Почему иногда краны так ужасно визжат? Ужасное положение,по правде сказать. Подушечки льда - подушечки для твоегоигрушечного полярного медвежонка, Ло! - издавали трескучие,истошные звуки по мере того, как горячая вода из-под кранаосвобождала их из металлических сот. Я поставил оба стаканарядом, налил в них виски и прибавил в каждый по унциисельтерской воды. Жаль, что наложила запрет на мой любимыйджинанас. Холодильник рявкнул и грохнул. Неся стаканы, я прошелв столовую и сквозь дверь гостиной, теперь едва прEткрытую, такчто я не мог просунуть локоть, сказал:

"Я приготовил тебе скотч".

Она не отозвалась, сумасшедшая стерва, и я поставилстаканы на буфет рядом с телефоном, который как раз зазвонил.

"Говорит Лесли - Лесли Томсон", сказал Лесли Томсон, тотсамый, который любил купаться на заре. "Миссис Гумберт, сэр,попала под автомобиль, и вам бы лучше прийти поскорее".

Я ответил - может быть, не без раздражения - что моя женацела и невредима, и все еще держа трубку, отпахнул толчком дверьи сказал:

"Вот он туг говорит, Шарлотта, что тебя убили".

Но никакой Шарлотты в гостиной не было

2З

Я выбежал наружу. Другая сторона крутой нашей улочкиявляла собой необыкновенное зрелище. На покатый газон миссВизави взъехал большой, черный, глянцевитый Пакар, круто свернувтуда через панель (на которой холмился оброненный клетчатыйплед), и стоял там, поблескивая на солнце, с раскрытыми, каккрылья, дверцами и с колесами, глубоко ушедшими в букс. Справаот автомобиля, на аккуратной мураве ската, седоусый старец,весьма прилично одетый (серый двубортный костюм, галстукбабочкой в белую горошинку), лежал навзничь, сдвинув длинныеноги, как восковая фигура ростом с обыкновенного мертвеца. Мненужно выразить толчок, разряд, молнию мгновенного впечатлениячередою слов; их вещественное накопление на странице портитсамое вспышку, острое единство картины: холмик пледа, машина,старик-мумия, старушкина массажистка, бегущая с крахмальнымшелестом, держа в руке полупустой стакан, обратно к веранде, гдеподпертая подушками, пленная, дряхлая мисс Визави, наверное,испускала вопли, недостаточно, впрочем, громкие, чтобы заглушитьравномерное гавканье старьевщикова севера, переходящего от однойгруппы людей к другой - то к соседям, уже скопившимся натротуаре, около клетчатой штуки, то назад к автомобилю (которыйему наконец удалось затравить), то к группе, собравшейся нагазоне, состоявшей из Лесли Томсона, двух полицейских икоренастого господина в роговых очках. Тут я должен пояснить,что незамедлительное появление дорожной полиции (не прошло идвух минут после несчастия) было следствием того, чтопатрульщики как раз в это время нацепляли штрафные билеты наавтомобили, незаконно запаркованные в переулке, неподалеку отнас; что тип в очках был Фредерик Биэль-младший, водительПакара; что его семидесятидевятилетний отец, которого