Книга "Лолита". Страница 70
страсти к перилам уже пульсирующего балкона: еще миг, и онснимется - прямо в абрикосовую мглу влажного веера; он снимался- после чего, бывало, освещенный облик в дальнем окне сдвигался,- и Ева опять превращалась в ребро, которое опять обрасталоплотью, и ничего в окне уже не было, кроме наполовину раздетогомултана, читающего газету.
Так как мне все-таки иногда удавалось выиграть гонку междувымыслом и действительностью, то я готов был примириться собманом. С чем я отказывался примириться - это с вмешательствоммучителя-случая, лишавшего меня предназначенной мне услады
"Savez-vous qu'a dix ans ma petite etait folle de vous?" сказала мне дама, с которой я как-то разговорился на чае вПариже, - а малютка успела выйти замуж и жила где-то затридевять земель, и я не мог даже припомнить, заметил ли я еенекогда в том саду, на террасе теннисного клуба, около укромногогрота. И вот теперь совершенно так же, случай (а также инекоторая перемена в уменьшившемся и как бы поблекшем почеркемоей любимой) отказал мне в предварительном взгляде сквозьсияющее стекло щели, в этом предвкушении и обещании - обещании,которое не только так соблазнительно симулировалось, но должнобыло быть благородно выполненным. Как видите, моя фантазияподвергалась Прустовским пыткам на прокрустовом ложе, - ибо в тоутро, 22-го сентября 1952-ro года, когда я спустился за почтой,чистенько одетый и весьма желчный швейцар, с которым я был вотвратительных отношениях, начал меня корить за то, что недавнокакой-то Ритин собутыльник, провожая ее домой, "заблевал каксобака" ступени подъезда. Пока я слушал его и давал ему на чай,а затем слушал вторую, более учтивую версию происшествия, ясмутно подумал, что одно из двух писем, пришедших с тойблагословенной почтой - верно от Ритиной матери, довольнонеуравновешенной дамочки, которую мы однажды посетили на КэйпКоде и которая с тех пор, в частых письмах - пересылаемых спостоянного адреса моей Нью-Йоркской конторы в различные местамоего пребывания - все говорила мне, как удивительно ее дочь и яподходим друг дружке и как чудно было бы, если мы бы женились;другое письмо, которое я вскрыл и быстро просмотрел в лифте,было от Джона Фарло.
Я часто замечал, что мы склонны наделять наших друзей тойустойчивостью свойств и судьбы, которую приобретают литературныегерои в уме у читателя. Сколько бы раз мы ни открыли "КороляЛира", никогда мы не застанем доброго старца забывшим всегорести и подымавшим заздравную чашу на большом семейном пиру совсеми тремя дочерьми и их комнатными собачками. Никогда не уедетс Онегиным в Италию княгиня Х. Никогда не поправится ЭммаБовари, спасенная симпатическими солями в своевременной слезеотца автора. Через какую бы эволюцию тот или другой известныйперсонаж ни прошел между эпиграфом и концом книги, его судьбаустановлена в наших мыслях о нем; и точно так же мы ожидаем,чтобы наши приятели следовали той или другой логической иобщепринятой программе, нами для них предначертанной. Так, Иксникогда не сочинит того бессмертного музыкального произведения,которое так резко противоречило бы посредственным симфониям, ккоторым он нас приучил. Игрек никогда не совершит убийства. Нипри каких обстоятельствах Зет нас не предаст. У нас все этораспределено по графам, и чем реже мы видаемся с данным лицом,тем приятнее убеждаться, при всяком упоминании о нем, в том, какпослушно он подчиняется нашему представлению о нем. Всякоеотклонение от выработанных нами судеб кажется нам не тольконенормальным, но и нечестным. Мы бы предпочли никогда прежде незнать соседа - отставного торговца сосисками, - если быоказалось, что он только что выпустил сборник стихов, непревзойденных никем в этом веке.
Говорю все это, чтобы объяснить, как сбило меня с толкуистерическое письмо от ДоEна Фарло. Я знал о смерти его жены, но я, конечно, ожидал, что безутешный вдовец останется до концажизни тем скучноватым, Чопорным и положительным человеком, какимон всегда был. Теперь он мне писал, что после короткогопребывания в Соединенных Штатах он вернулся в Южную Америку ирешил передать все дела, которыми он управлял в Рамздэле, одномуиз тамошних адвокатов, Джеку Виндмюллеру, общему нашемузнакомому. Особенно он казалось рад был освободиться от"Гейзовских компликаций". Он только что женился на испанке. Еговес увеличился на тридцать фунтов с тех пор, как он бросилкурить. Совсем молоденькая жена была лыжной чемпионкой. Онисобирались провести медовый месяц в Индии. Так как оннамеревался посвятить себя, как он выражался, "интенсивномупроизводству семейных единиц", он не мог уж находить время,чтобы заниматься моими делами, которые он считал "оченьстранными и довольно раздражительными". От каких-то людей,любящих всюду совать нос - и образовавших, по-видимому, целыйкомитет с этой целью, - он получил сообщение о том, чтоместожительство маленькой Долли Гейз окружено тайной, а что самя живу "с известной в некоторых кругах разводкой" в ЮжнойКалифорнии. Отец его жены был граф и крупный богач. Семья,нанимавшая в продолжение последних пяти лет Гейзовский дом,теперь желала его купить. Он советовал мне предъявить пропавшуюдевочку немедленно. Он сломал себе ногу. К письму был приложенцветной снимок Джона, еще целого, и смуглой брюнеточки в белойшерсти. Они сладко улыбались друг дружке среди синих снеговЧили.
Помню, как я вошел к себе в квартиру и вслух подумал: чтоже, теперь по крайней мере мы выследим - как вдруг второе письмозаговорило со мной деловитым голоском:
Дорогой Папа,
Как поживаешь? Я замужем. Я жду ребенка. Думаю, что онбудет огромный. Думаю, что он поспеет как раз к Рождеству. Мнетяжело писать это письмо. Я схожу с ума, оттого что нам не начто разделаться с долгами и выбраться отсюда. Дику обещаначудная служба в Аляске, по его очень узкой специальности вмеханике, вот все, что я знаю об этом, но перспективы простозамечательные. Прошу прощения, что не даю домашнего адреса, но ябоюсь, что ты все еще страшно сердишься на меня, а Дик не долженничего знать. Ну и городок тут. Не видать кретинов из-за копоти
Пожалуйста, пришли нам чек, папа. Мы бы обошлись тремя- иличетырьмястами, или даже меньше, за любую сумму спасибо, ты могбы, например, продать мои старые вещи, потому что, как толькодоедем до Аляски, деньжата так и посыплются. Напиши мне,пожалуйста. Я узнала много печали и лишений.
Твоя ожидающая,
Долли (Миссис Ричард Ф.Скиллер)
28
Я опять находился в пути, опять сидел за рулем старогосинего седана, опять был один. Когда я читал письмо, когдаборолся с исполинской мукой, которую оно во мне возбуждало, Ритаеще спала мертвым сном. Я взглянул на нее: она улыбалась во сне
Поцеловал ее в мокрый лоб и навсегда покинул: на днях бедняжкахотела меня навестить тут, но я не принимаю выходцев с того (длявас "этого") света. Нежную прощальную записку я прилепилпластырем к ее пупочку - иначе она, пожалуй, не нашла бы ее.
Я написал "один"? Нет, не совсем. При мне состоял черныйдружок, и, как только я нашел уединенное место, я без трепетаотрепетировал насильственную смерть мистера Ричарда Ф. Скиллера
В багажном отделении автомобиля - неиссякаемом в смысле сокровищ- я нашел свой самый старый и самый грязный свитер, и его-то яповесил на сук, в безответной роще, куда меня привела леснаядорога, отделившаяся от шоссе. Выполнение приговора былоподпорчено каким-то затором в действии гашетки. Мало мнепонятный предмет у меня в руке, вероятно, нуждался в смазке, ноя не хотел терять время. Обратно в автомобиль пошел серыймертвый свитер с добавочными дырками в разных местах; и, сновазарядив теплого еще дружка, я продолжал путешествие.
Письмо было от сентября 18, 1952 года, и адрес, которыйона давала, был "До востребования, Коулмонт" (не в Виргинии, ине в Пенсильвании, и не в Теннесси - и вообще не "Коулмонт" - явсе замаскировал, моя любовь). Выяснилось, что это торговыйгородишко в восьмистах милях на юг от Нью-Йорка. Я решил былоехать без остановки, но не дотянул и на заре заехал отдохнуть вмотель недалеко от Коулмонта. Я был уверен почему-то, что этотСкиллер в свое время торговал подержанными автомобилями и, можетбыть, тогда познакомился с моей Лолитой, когда подвез ее вокрестностях Бердслея - в тот день, например, когда у неелопнула шина по дороге на урок музыки; впоследствии он, видимо,попал в какую-то беду. Труп казненного свитера, лежавший назаднем сидении, все норовил - как бы я ни располагал его складки- обнаружить разные очертания, относившиеся к ТраппуСкиллеру, квульгарности и похабной добротности его тела, и, с цельюнейтрализовать его грубый и порочный вкус, я решил привести себя
