Школьная библиотека

же как стыли ноги. По временам я поднимал голову к небу,смотрел на крупные звезды, и в ушах у меня, словно присохший,звучал, лишь по временам пропадан, визг того дезертира.Полковник Лещенко велел его бить шомполами, и его били вособняке.Черная даль теперь молчала, и я с суровой горестью думал о том, что большевиковотбили, вероятно. Моя судьба была безнадежна. Мы и вперед в Слободку, тамдолжны были стоять и охранять мост, ведущий через Днепр. Если бой утихнет и яне понадоблюсь непосредственно, полковник Лещенко будет меня судить.....

- Вы мне говорите? - спросил я и почувствовал, что дрожу.- Мне?.. Да вы знаете...

Но она не пожелала слушать, повернулась к полковнику иплюнула ему в лицо. Тот вскочил, крикнул: - Хлопцы!

Когда ворвались, он сказал гневно.

- Дайте ей двадцать пять шомполов.

Она ничего не сказала, и ее выволокли под руки, аполковник закрыл дверь и забросил крючок, потом опустился натабурет и отбросил ком марли. Из небольшого пореза сочиласькровь. Полковник вытер плевок, повисший на правом усе.

- Женщину? - спросил я совершенно чужнм голосом.....

- Эх... товарищ доктор, - отозвался возница, тоже елешевеля губами под светлыми усишками, - пятнадцать годов езжу, авсе привыкнуть не могу.

Я содрогнулся, оглянулся тоскливо на белый облупленныйдвухэтажный корпус, на небеленые бревенчатые стеныфельдшерского домика, на свою будущую резиденцию - двухэтажный,очень чистенький дом с гробовыми загадочными окнами, протяжновздохнул. И тут же мутно мелькнула в голове вместо латинскихслов сладкая фраза, которую спел в ошалевших от качки мозгахполный тенор с голубыми ляжками:

- "Привет тебе.....

Человеку, кроме огня, нужно еще освоиться. Петух был давномною съеден, сенник для меня набит Егорычем, покрыт простыней,горела лампа в кабинете в моей резиденции. Я сидел и, какзачарованный, глядел на третье достижение легендарногоЛеопольда: шкаф был битком набит книгами. Одних руководств похирургии на русском и немецком языках я насчитал бегло околотридцати томов. А терапия! Накожные чудные атласы!

Надвигался вечер, и я осваивался.

"Я ни в чем не виноват, - думал я упорно и мучительно, - уменя есть дом, я имею пятнадцать пятерок.....

жарко, двумя рогами. На операционном столе, на белой,свежепахнущей, клеенке я ее увидел, и грыжа померкла у меня впамяти.

Светлые, чуть рыжеватые волосы свешивались со столасбившимся засохшим колтуном. Коса была гигантская, и конец еекасался пола. Ситцевая юбка была изорвана, и кровь на нейразного цвета - пятно бурое, пятно жирное, алое. Свет "молнии"показался мне желтым и живым, а ее лицо бумажным, белым, носзаострен.

На белом лице у нее, как гипсовая, неподвижная, потухаладействительно редкостная красота.....

- Еще минуточку проживет, - одними губами, без звука в ухосказал мне фельдшер. Потом запнулся и деликатно посоветовал: Вторую ногу, может, и не трогать, доктор. Марлей, знаете ли,замотаем... а то не дотянет до палаты... А? Все лучше, если нев операционной скончается.

- Гипс давайте, - сипло отозвался я, толкаемый неизвестнойсилой.

Весь пол был заляпан белыми пятнами, все мы были в поту.Полутруп лежал неподвижно. Правая нога была забинтована гипсом,и зияло на голени вдохновенно оставленное мною окно на местеперелома.....

Письмо на дровнях уехо по ровному снежному океану за сорокверст. Через три дня пришел ответ: писали, что, конечно,конечно... Обязательно... но только не сейчас... никто пока неедет...

Заключали письмо некоторые приятные отзывы о моей работе ипожелания дальнейших успехов.

Окрыленный ими, я стал тампонировать, впрыскиватьдифтерийную сыворотку, вскрывать чудовищных размеров гнойники,накладывать гипсовые повязки...

Во вторник приехало не сто, а сто одиннадцать человек.Прием я кончил в девять часов вечера.....

сказал пожарный и руки молитвенно сложил, - никакойвозможности. Помрет девушка.

- Как же мы поедем-то? Вьюга!

- Утихло. Что вы-с. Совершенно утихло. Лошади резвые,гуськом. В час долетим...

Я кротко простонал и вылез из корыта. Два ведра вылил насебя с остервенением. Потом, сидя на корточках перед пастьюпечки, голову засовывал в нее, чтобы хоть немного просушить.

"Воспаление легких у меня, конечно, получится. Крупозное,после такой поездки. И, главное, что я с нею буду делать? Этотврач, уже по записке видно, еще менее, чем я, опытен.....

что это правильный диагноз. Осенило. Ну, а к чему? Теперь не кчему, да и раньше не к чему было. Что с ним сделаешь! Какужасная судьба! Как нелепо и и страшно жить на свете! Чтотеперь будет в доме агронома? Даже подумать тошно и тоскливо!Потом себя стало жаль: жизнь моя какая трудная. Люди сейчасспят, печки натоплели, а я опять и вымыться не мог. Несет менявьюга, как листок. Ну вот, я домой приеду, а меня, чегодоброго, опять повезут куда-нибудь. Вот воспалеоие легкихсхвачу и сам помру здесь... Так, разжалобив самого себя, я ипровалился в тьму, но сколько времени в ней пробыл, не знаю.....

господи, выноси, выноси...

Я наконец справился с тяжелой овчиной, выпростал руки,поднялся. Ни сзади, ни с боков не было черных зверей. Мелоочень редко и прилично, и в редкой пелене мерцалочаровательнейший глаз, который я бы узнал из тысячи, которыйузнаю и теперь, - мерцал фонарь моей больницы. Темноегромоздилось сзади него. "Куда красивее дворца..." - помыслил яи вдруг в экстазе еще два раза выпустил пули из браунинганазад, туда, где пропали волки.

?

Пожарный стоял посредине лестницы, ведущей из нижнегоотдела замечательной врачебной квартиры, я - наверху этойлестницы, Аксинья в тулупе - внизу.....