Книга "Анна Каренина". Страница 146

Пройдя по широкой чугунной лестнице на площадку, они вошли в первуюбольшую комнату. Стены были оштукатурены под мрамор, огромные цельныеокна были уже вставлены, только паркетный пол был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки,придерживавшие их волоса, поздороваться с господами

- Это приемная, - сказал Вронский. - Здесь будет пюпитр, стол, шкаф ибольше ничего

- Сюда, здесь пройдемте. Не подходи к окну, - сказала Анна, пробуя,высохла ли краска. - Алексей, краска уже высохла, - прибавила она

Из приемной они прошли в коридор. Здесь Вронский показал им устроеннуювентиляцию новой системы. Потом он показал ванны мраморные, постели снеобыкновенными пружинами. Потом показал одну за другою палаты, кладовую, комнату для белья, потом печи нового устройства, потом тачки такие,которые не будут производить шума, подвозя по коридору нужные вещи, имного другого. Свияжский оценивал все, как человек, знающий все новыеусовершенствования. Долли просто удивлялась не виданному ею до сих пори, желая все понять, обо всем подробно спрашивала, что доставляло очевидное удовольствие Вронскому


- Да, я думаю, что это будет в России единственная вполне правильноустроенная больница, - сказал Свияжский

- А не будет у вас родильного отделения? - спросила Долли. - Это такнужно в деревне. Я часто..

Несмотря на свою учтивость, Вронский перебил ее

- Это не родильный дом, но больница, и назначается для всех болезней,кроме заразительных, - сказал он. - А вот это взгляните... - и он подкатил к Дарье Александровне вновь выписанное кресло для выздоравливающих

- Вы посмотрите. - Он сел в кресло и стал двигать его. - Он не может ходить, слаб еще или болезнь ног, но ему нужен воздух, и он ездит, катается..


Дарья Александровна всем интересовалась, все ей очень нравилось, ноболее всего ей нравился сам Вронский с этим натуральным наивным увлечением. "Да, это очень милый, хороший человек", - думала она иногда, неслушая его, а глядя на него и вникая в его выражение и мысленно переносясь в Анну. Он так ей нравился теперь в своем оживлении, что она понимала, как Анна могла влюбиться в него

XXI - Нет, я думаю, княгиня устала, и лошади ее не интересуют, - сказалВронский Анне, предложившей пройти до конного завода, где Свияжский хотел видеть нового жеребца. - Вы подите, а я провожу княгиню домой, и мыпоговорим, - сказал он, - если вам приятно, - обратился он к ней

- В лошадях я ничего не понимаю, и я очень рада, - сказала несколькоудивленная Дарья Александровна

Она видела по лицу Вронского, что ему чего-то нужно было от нее. Онане ошиблась. Как только они вошли через калитку опять в сад, он посмотрел в ту сторону, куда пошла Анна, и, убедившись, что она не может нислышать, ни видеть их, начал: - Вы угадали, что мне хотелось поговорить с вами? - сказал он, смеющимися глазами глядя на нее. - Я не ошибаюсь, что вы друг Анны. - Он снялшляпу и, достав платок, отер им свою плешивевшую голову

Дарья Александровна ничего не ответила и только испуганно поглядела нанего. Когда она осталась с ним наедине, ей вдруг сделалось страшно: смеющиеся глаза и строгое выражение лица пугали ее

Самые разнообразные предположения того, о чем он сбирается говорить снею, промелькнули у нее в голове: "Он станет просить меня переехать кним гостить с детьми, и я должна буду отказать ему; или о том, чтобы я вМоскве составила круг для Анны... Или не о Васеньке ли Весловском и егоотношениях к Анне? А может быть, о Кити, о том, что он чувствует себявиноватым?" Она предвидела все только неприятное, но не угадала того, очем он хотел говорить с ней

- Вы имеете такое влияние на Анну, она так любит вас, - сказал он, помогите мне

Дарья Александровна вопросительно-робко смотрела на его энергическоелицо, которое то все, то местами выходило на просвет солнца в тени лип,то опять омрачалось тенью, и ожидала того, что он скажет дальше, но он,цепляя тростью за щебень, молча шел подле нее

- Если вы приехали к нам, вы, единственная женщина из прежних друзейАнны, - я не считаю княжну Варвару, - то я понимаю, что вы сделали этоне потому, что вы считаете наше положение нормальным, но потому, что вы,понимая всю тяжесть этого положения, все так же любите ее и хотите помочь ей. Так ли я вас понял? - спросил он, оглянувшись на нее

- О да, - складывая зонтик, ответила Дарья Александровна, - но..

- Нет, - перебил он и невольно, забывшись, что он этим ставит в неловкое положение свою собеседницу, остановился, так что и она должна былаостановиться. - Никто больше и сильнее меня не чувствует всей тяжестиположения Анны. И это понятно, если вы делаете мне честь считать меня зачеловека, имеющего сердце. Я причиной этого положения, и потому ячувствую его

- Я понимаю, - сказала Дарья Александровна, невольно любуясь им, какон искренно и твердо сказал это. - Но именно потому, что вы себячувствуете причиной, вы преувеличиваете, я боюсь, - сказала она. - Положение ее тяжело в свете, я понимаю

- В свете это ад!- мрачно нахмурившись, быстро проговорил он. - Нельзяпредставить себе моральных мучений хуже тех, которые она пережила в Петербурге в две недели... и я прошу вас верить этому

- Да, но здесь, до тех пор, пока ни Анна... ни вы не чувствуете нуждыв свете..

- Свет! - с презрением сказал он. - Какую я могу иметь нужду в свете? - До тех пор - а это может быть всегда - вы счастливы и спокойны. Явижу по Анне, что она счастлива, совершенно счастлива, она успела ужесообщить мне, - сказала Дарья Александровна улыбаясь; и невольно, говоряэто, она теперь усумнилась в том, действительно ли Анна счастлива

Но Вронский, казалось, не сомневался в этом

- Да, да, - сказал он. - Я знаю, что она ожила после всех ее страданий; она счастлива. Она счастлива настоящим. Но я?.. я боюсь того, чтоожидает нас... Виноват, вы хотите идти? - Нет, все равно

- Ну, так сядемте здесь

Дарья Александровна села на садовую скамейку в углу аллеи. Он остановился пред ней

- Я вижу, что она счастлива, - повторил он, и сомнение в том, счастлива ли она, еще сильнее поразило Дарью Александровну. - Но может ли этотак продолжаться? Хорошо ли, дурно ли мы поступили, это другой вопрос;но жребий брошен, - сказал он, переходя с русского на французский язык,- и мы связаны на всю жизнь. Мы соединены самыми святыми для нас узамилюбви. У нас есть ребенок, у нас могут быть еще дети. Но закон и все условия нашего положения таковы, что являются тысячи компликаций, которыхона теперь, отдыхая душой после всех страданий и испытаний, не видит ине хочет видеть. И это понятно. Но я не могу не видеть. Моя дочь по закону - не моя дочь, а Каренина. Я не хочу этого обмана!- сказал он сэнергическим жестом отрицания и мрачно-вопросительно посмотрел на ДарьюАлександровну

Она ничего не отвечала и только смотрела на него. Он продолжал: - И завтра родится сын, мой сын, и он по закону - Каренин, он не наследник ни моего имени, ни моего состояния, и как бы мы счастливы ни былив семье и сколько бы у нас ни было детей, между мною и ими нет связи

Они Каренины. Вы поймите тягость и ужас этого положения! Я пробовал говорить про это Анне. Это раздражает ее. Она не понимает, и я не могу ейвысказать все. Теперь посмотрите с другой стороны. Я счастлив ее любовью, но я должен иметь занятия. Я нашел это занятие, и горжусь этимзанятием, и считаю его более благородным, чем занятия моих бывших товарищ9 при дворе и по службе. И уже, без сомнения, не променяю этого делана их дело. Я работаю здесь, сидя на месте, и я счастлив, доволен, и намничего более не нужно для счастья. Я люблю эту деятельность. Cela n'estpas un pis-aller, напротив..

Дарья Александровна заметила, что в этом месте своего объяснения онпутал, и не понимала хорошенько этого отступления, но чувствовала, что,раз начав говорить о своих задушевных отношениях, о которых он не могговорить с Анной, он теперь высказывал все и что вопрос о его деятельности в деревне находился в том же отделе задушевных мыслей, как ивопрос о его отношениях к Анне

- Итак, я продолжаю, - сказал он, очнувшись. - Главное же то, что, работая, необходимо иметь убеждение, что дело мое не умрет со мною, что уменя будут наследники, - а этого у меня нет. Представьте себе положениечеловека, который знает вперед, что дети его и любимой им женщины не будут его, а чьи-то, кого-то того, кто их ненавидит и знать не хочет. Ведьэто ужасно! Он замолчал, очевидно, в сильном волнении

- Да, разумеется, я это понимаю. Но что же может Анна? - спросилаДарья Александровна

- Да, это приводит меня к цели моего разговора, - сказал он, с усилиемуспокоиваясь. - Анна может, это зависит от нее... Даже для того, чтобыпросить государя об усыновлении, необходим развод. А это зависит от Анны. Муж ее согласен был на развод - тогда ваш муж совсем было устроилэто. И теперь, я знаю, он не отказал бы. Стоило бы только написать ему

Он прямо отвечал тогда, что если она выразит желание, он не откажет. Разумеется, - сказал он мрачно, - это одна из этих фарисейских жестокостей, на которые способны только эти люди без сердца. Он знает, какогомучения ей стоит всякое воспоминание о нем, и, зная ее, требует от нее






Возможно заинтересуют книги: