Школьная библиотека

- Мы хотим спасти вас от страшного вреда! - сказал ИванВасильевич. - От вернейшей опасности, караулящей вас зауглом.

Опять наступило молчание и стало настолько томительным, чтовынести его больше уж было невозможно.

Поковыряв немного обивку на кресле пальцем, я встал ираскланялся. Мне ответили поклоном все, кроме Ивана Васильевича,глядевшего на меня с изумлением. Боком я добрался до двери,споткнулся, вышел, поклонился Торопецкой, которая одним глазомглядела в "Известия", а другим на меня, Августе Менажраки, принявшейэтот поклон сурово, и вышел.

Театр тонул в сумерках. В чайном буфете появились белыепятна - столики накрывали к спектаклю.

Дверь в зрительный зал была открыта, я задержался нанесколько мгновений и глянул. Сцена была раскрыта вся, вплоть докирпичной дальней стены. Сверху спускалась зеленая беседка, увитаяплющом, сбоку в громадные открытые ворота рабочие, как муравьи,вносили на сцену толстые белые колонны.

Через минуту меня уже не было втеатре.

Ввиду того, что у Бомбардова не было телефона, я послал ему втот же вечер телеграмму такого содержания:

"Приходите поминки. Без вас сойду с ума, непонимаю".

Эту телеграмму у меня не хотели принимать и приняли лишьпосле того, как я пригрозил пожаловаться в "Вестникпароходства".

Вечером на другой день мы сидели с Бомбардовым за накрытымстолом. Упоминаемая мною раньше жена мастера внеслаблины.

Бомбардову понравилась моя мысль устроить поминки,понравилась и комната, приведенная в полныйпорядок.

- Я теперь успокоился, - сказал я после того, как мой гостьутолил первый голод, - и желаю только одного - знать, что это было?Меня просто терзает любопытство. Таких удивительных вещей я ещеникогда не видал

Бомбардов в ответ похвалил блины, оглядел комнату и сказал:

- Вам бы нужно жениться, Сергей Леонтьевич. Жениться накакой-нибудь симпатичной, нежной женщине или девице.

- Этот разговор уже описан Гоголем, - ответил я, - не будем жеповторяться. Скажите мне, что это было?

Бомбардов пожал плечами.

- Ничего особенного не было, было совещание Ивана Васильевичасо старейшинами театра.

- Так-с. Кто эта дама в соболях?

- Маргарита Петровна Таврическая, артистка нашего театра,входящая в группу старейших или основоположников. Известна тем, чтопокойный Островский в тысяча восемьсот восьмидесятом году, поглядевна игру Маргариты Петровны - она дебютировала, - сказал: "Оченьхорошо".

Далее я узнал у моего собеседника, что в комнате былиисключительно основоположники, которые были созваны экстреннейшимобразом на заседание по поводу моей пьесы, и что Дрыкина известилинакануне, и что он долго чистил коня и мыл пролеткукарболкой.

Спросивши о рассказчике про великого князя МаксимилианаПетровича и обжору генерал-губернатора, узнал, что это самый молодойиз всех основоположников.

Нужно сказать, что ответы Бомбардова отличались явнойсдержанностью и осторожностью. Заметив это, я постарался нажатьсвоими вопросами так, чтобы добиться все-таки от моего гостя не однихформальных и сухих ответов, вроде "родился тогда-то, имя и отчествотакое-то", а все-таки кое-каких характеристик. Меня до глубины душиинтересовали люди, собравшиеся тогда в комнате дирекции. Из иххарактеристик должно было сплестись, как я полагал, объяснение ихповедения на этом загадочном заседании.

- Так этот Горностаев (рассказчик про генерал-губернатора)актер хороший? - спросил я, наливая винаБомбардову.

- Угу-у, - ответил Бомбардов.

- Нет, "угу-у" - это мало. Ну вот, например, насчет МаргаритыПетровны известно, что Островский сказал "очень хорошо". Вот уж икакая-то зазубринка! А то что ж "угу-у". Может, Горностаев чем-нибудьсебя прославил?

Бомбардов кинул исподтишка на меня настороженный взгляд,помямлил как-то..

- Что бы вам по этому поводу сказать?Гм, гм... - И, осушив свой стакан, сказал: - Да вот недавно совершенноГорностаев поразил всех тем, что с ним чудо произошло... - И тут началполивать блин маслом и так долго поливал, что явоскликнул:

- Ради бога, не тяните!

- Прекрасное вино напареули, - все-таки вклеил Бомбардов,испытывая мое терпение, и продолжал так: - Было это дельце четыре годатому назад. Раннею весною, и, как сейчас помню, был тогда ГерасимНиколаевич как-то особенно весел и возбужден. Не к добру, видно,веселился человек! Планы какие-то строил, порывался куда-то, дажепомолодел. А он, надо вам сказать, театр любит страстно. Помню, всеговорил тогда: "Эх, отстал я несколько, раньше я, бывало, следил затеатральной жизнью Запада, каждый год ездил, бывало, за границу, ну,и натурально, был в курсе всего, что делается в театре в Германии, воФранции! Да что Франция, даже, вообразите, в Америку с целью изучениятеатральных достижений заглядывал". - "Так вы, - говорят ему, - подайтезаявление да и съездите". Усмехнулся мягкой такой улыбкой. "Ни в коемслучае, отвечает, не такое теперь время, чтобы заявления подавать!Неужели я допущу, чтобы из-за меня государство тратило ценную валюту?Лучше пусть инженер какой-нибудь съездит илихозяйственник!"

Крепкий, настоящий человек! Нуте-с... (Бомбардов погляделсквозь вино на свет лампочки, еще раз похвалил вино) нуте-с, проходитмесяц, настала уже и настоящая весна. Тут и разыгралась беда

Приходит раз Герасим Николаевич к Августе Авдеевне в кабинет. Молчит

Та посмотрела на него, видит, что на нем лица нет, бледен каксалфетка, в глазах траур. "Что с вами, Герасим Николаевич?" - "Ничего,отвечает, не обращайте внимания". Подошел к окну, побарабанилпальцами по стеклу, стал насвистывать что-то очень печальное изнакомое до ужаса. Вслушалась, оказалось - траурный марш Шопена. Невыдержала, сердце у нее по человечеству заныло, пристала: "Что такое?В чем дело?"

Повернулся к ней, криво усмехнулся и говорит: "Поклянитесь,что никому не скажете!" Та, натурально, немедленно поклялась. "Ясейчас был у доктора, и он нашел, что у меня саркома легкого"

Повернулся и вышел.

- Да, это штука... - тихо сказал я, и на душе у меня сталоскверно

- Что говорить! - подтвердилБомбардов. - Ну-с, Августа Авдеевна немедленно под клятвой этоГавриилу Степановичу, тот Ипполиту Павловичу, тот жене, жена ЕвлампииПетровне; короче говоря, через два часа даже подмастерья впортновском цехе знали, что Герасима Николаевича художественнаядеятельность кончилась и что венок хоть сейчас можно заказывать

Актеры в чайном буфете через три часа уже толковали, кому передадутроли Герасима Николаевича.

Августа Авдеевна тем временем за трубку и к ИвануВасильевичу. Ровно через три дня звонит Августа Авдеевна к ГерасимуНиколаевичу и говорит: "Сейчас приеду к вам". И, точно, приезжает

Герасим Николаевич лежит на диване в китайском халате, как смертьсама бледен, но горд и спокоен.

Августа Авдеевна - женщина деловая и прямо на стол краснуюкнижку и чек - бряк!

Герасим Николаевич вздрогнул и сказал:

- Вы недобрые люди. Ведь я не хотел этого! Какой смыслумирать на чужбине?

Августа Авдеевна стойкая женщина и настоящий секретарь! Словаумирающего она пропустила мимо ушей икрикнула:

- Фаддей!

А Фаддей верный, преданный слуга ГерасимаНиколаевича.

И тотчас Фаддей появился.

- Поезд идет через два часа. Плед Герасиму Николаевичу!Белье. Чемодан. Нессесер. Машина будет через сорокминут.

Обреченный только вздохнул, махнулрукой.

Есть где-то, не то в Швейцарии на границе, не то не вШвейцарии, словом, в Альпах... - Бомбардов потер лоб, - словом,неважно. На высоте трех тысяч метров над уровнем моря высокогорнаялечебница мировой знаменитости профессора Кли. Ездят туда только в