Школьная библиотека

будет принадлежать перу самого господина де Визе.

Как вел себя в это время Мольер? Прежде всего он посвятил "Школу" женесвоего покровителя, брата короля,-принцессе Генриэтте Английской, и в этомпосвящении, по своему обыкновению, вылил на принцессу целый ушат лести.Умный, прямо скажу, умный шаг! Но далее Мольер совершил роковую ошибку.Забыв, что писатель ни в коем случае не должен вступать в какие-либопечатные споры по поводу своих произведений, Мольер, доведенный доостервенения, решил напасть на своих врагов. Так как он владел сценой, то инанес свой удар со сцены, сочинив и разыграв в июне 1663 года небольшуюпьесу под названием "Критика "Школы жен".

Пьеса эта, в которой первую свою большую роль, Элизы, получила АрмандаМольер, изображала в смешном виде критиков Мольера.

Идя по строго намеченному пути-всегда обеспечивать себе тыл придворе,-Мольер посвятил эту пьесу, в лестных и униженных выражениях,королеве-матери Анне Австрийской. Однако королева-мать в дальнейшем малопомогла Мольеру.

Прежде всего, публика с вос2оргом узнала в типе Лизидаса господина деВизе, а другая часть публики закричала, что это не де Визе, а, как живой,господин Эдм Бурсо, тоже литератор и ярый противник и ругатель Мольера.

Лизидас-де Визе свету невзвидел после выхода "Критики" и выступил сосвоей обещанной пьесой. Она носила сложное название "Зелинда, или Настоящаякритика "Школы жен", или Критика критики", и изображала некоего Эломира (приперестановке букв получается имя-Молиэр), который в кружевной лавке, гдепроисходит действие пьесы, подслушивает чужие разговоры. Как ни хотелБургонский Отель поставить пьесу об Эломире, он все-таки ее не поставил,потому что при ближайшем рассмотрении она оказалась полнейшей чушью, и деВизе ограничился тем, что напечатал свое произведение и распространил поПарижу, причем обнаружилось, что в пьесе "Зелинда" находится не столькокритика, сколько самый обыкновенный донос.

Де Визе сообщал, что десять старинных наставлений в стихах, которыеАрнольф, собираясь вступить в брак, читает Агнесе, суть не что иное, какотчетливая пародия на десять заповедей господних. Господин де Визе, как вывидите, ответил весьма серьезно господину де Мольеру.

- О негодяй!-прошипел де Мольер, хватаясь за голову.-Во-первых, их недесять! Арнольф начинает одиннадцатое!..

И в голове у него завертелись начальные строчки арнольфовскихнаставлений:

Когда прекрасная невеста

Вступает в честный брак,

Напомнить будет ей уместно...

- Он начинает одиннадцатое!-говорил Мольер своим актерам.

- Начинает,-тихо говорили Мольеру,-но не произносит ни одного слова,кроме слов: правило одиннадцатое, так что запоминается, дорогой мастер, чтоих именно десять.

А я к этому добавлю, что великим счастьем является то, что де Визе,по-видимому, не знал, откуда Мольер заимствовал эти десять правилсупружества! Позаимствовал же их Мольер из творений святых отцов церкви!

События тем временем летели дальше, и ненависть к Мольеру средилитераторов все более разгоралась. Одной из причин этого явилось тообстоятельство, что король, который, как оказывается, внимательно следил задеятельностью своего придворного комика, в период времени после появления"Школы жен" наградил Мольера пенсией в размере одной тысячи ливров в год, ввоздаяние его заслуг как большого комического писателя. И пенсия-то быланевелика, потому что обычно ученым и литераторам давали гораздо больше, темне менее награждение Мольера привело к тому, что литераторы стали питать кнему чувство, граничащее с отвращением.

Отношения между Пьером Корнелем и Мольером окончательно развалились.Здесь, правда, была виновата не столько пенсия, сколько чудовищный успех"Школы" и еще одно маленькое обстоятельство: Мольер, без всякого злогоумысла, а шутки ради, перенес одну стихотворную строчку из трагедии Корнеля"Серториус" в финал второго акта "Школы", вложив эту строчку в устаАрнольфа, отчего слова Корнеля зазвучали комически.

Казалось бы, этот пустяк (Арнольф, обращаясь к Агнесе, повторяет словаПомпея: "Довольно! Я хозяин! Идите, повинуйтесь!") не причинил Корнелюникакого вреда, но Корнель страшно расстроился из-за того, что с еготрагическими стихами так обращаются.

Дальнейшие уроки Мольера были еще тяжелее. В высшем свете заговорили отом, что в "Критике "Школы жен" Мольер вывел в смешном виде двух лиц: Жакаде Сувре, рыцаря Мальтийского ордена, и герцога де ла Фейяда, маршалаФранции и командира полка Французской гвардии. Дело с Жаком де Сувреобошлось благополучно, а с де ла Фейядом кончилось скверно. Тот,подзуживаемый со всех сторон, убедился наконец, что это он именно выведен в"Критике" в виде маркиза, тупо и возмущенно повторяющего одну и ту же фразу"Торт со сливками!", и в злобе нанес Мольеру тяжкое оскорбление.Встретившись с драматургом в Версальской галерее, ла Фейяд, сделав вид, чтохочет обнять Мольера, обхватил его, прижал к себе и драгоценными пуговицамисвоего кафтана в кровь изодрал ему лицо.

Горько думать о том, что Мольер ничем не отплатил герцогу за оскорбление.Сыграла ли тут роль робость, или разница в положении комедианта и герцога,или, может быть, боязнь навлечь на себя гнев короля, яростно преследовавшегодуэли (сам Мольер в своих комедиях всегда выступал с насмешками наддуэлянтами), но только Мольер не вызвал герцога на поединок. Впрочем, надополагать, что, если бы это случилось, деятельность Мольера прекратилась бынавсегда после "Критики "Школы", потому что ла Фейяд, без сомнения, убил быего.

Пьеса де Визе не попала на сцену Отеля, но зато второй осмеянный Мольеромв "Критике", Эдм Бурсо, был счастливее. Его пьеса, называвшаяся "Портретхудожника, или Контр-критика "Школы жен", была сыграна бургонцами. В"Портрете" Бурсо вывел Мольера в качестве крайне сомнительной личности и,так же как и де Визе, упомянул про десять заповедей. Однако король отнесся ксообщениям о заповедях равнодушно, и в Париже стали поговаривать, что будтобы он с большим интересом следит за войной, разгоревшейся между Мольером ицелой фалангой его врагов, и что будто бы даже король сам посоветовалМольеру еще раз напасть на своих врагов со сцены. Ах, дурной совет далкороль Мольеру!

Господин де Мольер написал пьесу "Версальский экспромт" и сыграл ее 14октября 1663 года. На сцене изображена была репетиция пьесы для короля, такчто пале-рояльские актеры изображали самих себя. Но репетиция эта явиласьдля Мольера лишь предлогом, чтобы выступить со своими нападками нанедругов-бургонцев.

Дело в том, что об оскорбленном комедианте с изуродованным лицом начиналиговорить все хуже и хуже. Что Мольер несчастен в своем браке, в Париже ужезнали, конечно. Дрянные сплетники распустили слух о том, что Арманда давноуже изменяет Мольеру. Больная тайна Мольера заключалась в том, что он,осмеявший Сганарелей и Арнольфов, сам был болезненно ревнив. Можно себепредставить, какое впечатление произвела на Мольера эта сплетня, выставившаяего на всеобщий позор. Мольер решил, что бургонцы были причиной этогопозора, и в опьянении злобы он стал издеваться над ними в "Версальскомэкспромте".

- Кто изображает королей среди вас?-говорил Мольер, играя самого себя,Мольера.-Как? Этот молодой человек с хорошей фигурой? Да вы смеетесь! Корольдолжен быть большой и толстый, как четыре человека, сложенные вместе! Корольдолжен быть, черт побери, пузат! Король должен обладать обширнойокружностью, чтобы хорошо заполнить трон!

Не надо, не надо было смеяться над физическими недостатками ЗахарииМонфлёри!

Затем пошли насмешки над декламацией актрисы Бошато, актеров Отроша и деВилье.

Тут же, попутно, Мольер задел маркизов, выражаясь о них таким образом:

- Как в древних комедиях мы видели слугу-буффода" который заставляетзрителей хохотать, в совремнных пьесах необходим маркиз, потешающий публику!

Затем настала очередь Эдма Бурсо, причем выходка против Бурсо лежит загранью того, что может позволить себе драматург в отношении другогодраматурга. Нельзя же, в самом деле, коверкать со сцены чужую фамилию:

"Бо... Бру... Бросо..." и называть Бурсо-писателишкой.

Да, несомненно, неудачный совет дал король Мольеру! Но, очевидно, нашгерой чувствовал себя как одинокий волк, ощущающий за собою дыхание резвыхсобак на волчьей садке.

И на волка навалились дружно: де Вилье совместно с де Визе сочинили пьесу"Месть маркизов", а оскорбленный до глубины души за старика отцаМонфлёри-младший, Антуан-Жакоб, написал пьесу "Экспромт дворца Конде".

В "Мести маркизов" с Мольером обращались уже совсем запросто, называя егопошляком, крадущим мысли у других авторов, обезьяной и рогоносцем, а в"Экспромте" Антуан Монфлёри вернул Мольеру полностью то, что Мольерпредложил старику Монфлёри в своем "Экспромте". Монфлёри издевался надМольером в роли Цезаря, и не без основания, так как известно, что Мольер вэтой роли был очень плох.

Затем Театр на Болоте ввязался в травлю и тоже обругал Мольера в пьесе.

Наконец, некий Филипп де ла Круа сочинил произведение под названием"Комическая война, или Защита "Школы жен", где справедливо заметил, что, вто время как Аполлон почивает на небесах, писатели и актеры грызутся, какпсы. Де ла Круа, впрочем, признал и выразил это в словах Аполлона, чтопьеса, из-за которой началась война, то есть "Школа жен",-есть хорошаяпьеса.

Несчастный 1663 год закончился темным проступком разъяренного старикаМонфлёри, написавшего королю формальный донос на Мольера, в котором Монфлёриобвинял Мольера в женитьбе на собственной своей дочери.

Этот донос совершенно оглушил Мольера, и неизвестно, что представил