Школьная библиотека

несчастлив, старался возбуждать сознание несчастия, и этоэгоистическое чувство больше других заглушало во мне истиннуюпечаль.

Проспав эту ночь крепко и спокойно, как всегда бывает послесильного огорчения, я проснулся с высохнувшими слезами иуспокоившимися нервами. В десять часов нас позвали к панихиде,которую служили перед выносом. Комната была наполненадворовыми и крестьянами, которые, все в слезах, пришлипроститься с своей барыней. Во время службы я прилично плакал,крестился и кланялся в землю, но не молился в душе и былдовольно хладнокровен; заботился о том, что новый полуфрачек,который на меня надели, очень жал мне под мышками, думал отом, как бы не запачкать слишком пантолон на коленях, иукрадкою делал наблюдения над всеми присутствовавшими. Отецстоял у изголовья гроба, был бледен, как платок, и с заметнымтрудом удерживал слезы. Его высокая фигура в черном фраке,бледное выразительное лицо и, как всегда, грациозные иуверенные движения, когда он крестился, кланялся, доставаярукою землю, брал свечу из рук священника или подходил когробу, были чрезвычайно эффектны; но, не знаю почему, мне ненравилось в нем именно то, что он мог казаться таким эффектнымв эту минуту. Мими стояла, прислонившись к стене, и казалось,едва держалась на ногах; платье на ней было измято и в пуху,чепец сбит на сторону; опухшие глаза были красны, голова еетряслась; она не переставала рыдать раздирающим душу голосом ибеспрестанно закрывала лицо платком и руками. Мне казалось,что она это делала для того, чтобы, закрыв лицо от зрителей,на минуту отдохнуть от притворных рыданий. Я вспомнил, какнакануне она говорила отцу, что смерть maman для нее такойужасный удар, которого она никак не надеется перенести, чтоона лишила ее всего, что этот ангел (так она называла maman)перед самою смертью не забыл ее и изъявлял желаниеобеспечивать навсегда будущность ее и Катеньки. Она проливалагорькие слезы, рассказывая это, и, может быть, чувство горестиее было истинно, но оно не было чисто и исключительно

Любочка, в черном платьице, обшитом плерезами, вся мокрая отслез, опустила головку, изредка взглядывала на гроб, и лицо еевыражало при этом только детский страх. Катенька стояла подлематери и, несмотря на ее вытянутое личико, была такая жерозовенькая, как и всегда. Откровенная натура Володи былаоткровенна и в горести: он то стоял задумавшись, уставивнеподвижные взоры на какой-нибудь предмет, то рот его вдругначинал кривиться, и он поспешно крестился и кланялся. Всепосторонние, бывшие на похоронах, были мне несносны

Утешительные фразы, которые они говорили отцу - что ей тамбудет лучше, что она была не для этого мира, - возбуждали вомне какую-то досаду.

Какое они имели право говорить и плакать о ней? Некоторыеиз них, говоря про нас, называли нас сиротами. Точно без нихне знали, что детей, у которых нет матери, называют этимименем! Им, верно, нравилось, что они первые дают нам его,точно так же, как обыкновенно торопятся только что вышедшуюзамуж девушку в первый раз назвать madame.

В дальнем углу залы, почти спрятавшись за отворенной дверьюбуфета, стояла на коленях сгорбленная седая старушка. Соединивруки и подняв глаза к небу, она не плакала