Школьная библиотека

разверзались волшебные зеленые бездны и раскалывались внебесных высотах допотопные удары грома. Тогда в лесахпросыпались и мяукали орлята, ревел барс, тявкали чекалки..

Раз к нашему освещенному окну сбежалась целая стая их, -- онивсегда сбегаются в такие ночи к жилью, -- мы открыли окно исмотрели на них сверху, а они стояли под блестящим ливнем итявкали, просились к нам... Она радостно плакала, глядя на них

Он искал ее в Геленджике, в Гаграх, в Сочи. На другой деньпо приезде в Сочи, он купался утром в море, потом брился, наделчистое белье, белоснежный китель, позавтракал в своей гостиницена террасе ресторана, выпил бутылку шампанского, пил кофе сшартрезом, не спеша выкурил сигару. Возвратясь в свой номер, онлег на диван и выстрелил себе в виски из двух револьверов.

12 ноября 1937

БАЛЛАДА

Под большие зимние праздники был всегда, как баня,натоплен деревенский дом и являл картину странную, ибо состоялаона из просторных и низких комнат, двери которых все былираскрыты напролет, -- от прихожей до диванной, находившейся всамом конце дома, -- и блистала в красных углах восковымисвечами и лампадами перед иконами.

Под эти праздники в доме всюду мыли гладкие дубовые полы,от топки скоро сохнувшие, а потом застилали их чистымипопонами, в наилучшем порядке расставляли по своим местамсдвинутые на время работы мебели, а в углах, перед золочеными исеребряными окладами икон, зажигали лампады и свечи, все жепрочие огни тушили. К этому часу уже темно синела зимняя ночьза окнами и все расходились по своим спальным горницам. В домеводворялась тогда полная тишина, благоговейный и как бы ждущийчего-то покой, как нельзя более подобающий ночному священномувиду икон, озаренных скорбно и умилительно.

Зимой гостила иногда в усадьбе странница Машенька,седенькая, сухенькая и дробная, как девочка. И вот только онаодна во всем доме не спала в такие ночи: придя после ужина излюдской в прихожую и сняв с своих маленьких ног в шерстяныхчулках валенки, она бесшумно обходила по мягким попонам все этижаркие, таинственно освещенные комнаты, всюду становилась наколени, крестилась, кланялась перед иконами, а там опять шла вприхожую, садилась на черный ларь, спокон веку стоявший в ней,и вполголоса читала молитвы, псалмы или же просто говорила самас собой. Так и узнал я однажды про этого "божьего зверя,господня волка": услыхал, как молилась ему Машенька.

Мне не спалось, я вышел поздней ночью в зал, чтобы пройтив диванную и взять там что-нибудь почитать из книжных шкапов

Машенька не слыхала меня. Она что-то говорила, сидя в темнойприхожей. Я приостановясь, прислушался. Она наизусть читалапсалмы.

-- Услышь, господи, молитву мою и внемли воплю моему, -говорила она без всякого выражения. -- Не будь безмолвен кслезам моим, ибо странник я у тебя и пришлец на земле, как ивсе отцы мои...

-- Скажите богу: как страшен ты в делах твоих!

-- Живущий под кровом всевышнего под сенью всемогущегопокоится... На аспида и василиска наступишь, попрешь льва идракона...

На последних словах она тихо, но твердо повысила голос,произнесла их убежденно: попрешь льва и дракона. Потомпомолчала и, медленно вздохнув, сказала так, точноразговаривала с кем-то:

-- Ибо его все звери в лесу и скот на тысяче гор...

Я заглянул в прихожую: она сидела на ларе, ровно спустив снего маленькие ноги в шерстяных чулках и крестом держа руки нагруди. Она смотрела перед собой, не видя меня. Потом поднялаглаза к потолку и раздельно промолвила:

-- И ты, божий зверь, господень волк, моли за нас царицунебесную.

Я подошел и негромко сказал:

-- Машенька, не бойся, это я.

Она уронила руки, встала, низко поклонилась:

-- Здравствуйте, сударь. Нет-с, я не боюсь. Чего ж мнебояться теперь? Это в младости глупа была, всего боялась

Темнозрачний бес смущал

-- Сядь, пожалуйста, -- сказал я.

-- Никак нет, -- ответила она. -- Я постою-с.

Я положил руку на ее костлявое плечико с большой ключицей,заставил ее сесть и сел с ней рядом.

-- Сиди, а то я уйду. Скажи, кому это ты молилась? Развеесть такой святой -- господний волк?

Она опять хотела встать. Я опять удержал ее:

-- Ах какая ты! А еще говоришь, что не боишься ничего! Ятебя спрашиваю: правда, что есть такой святой?

Она подумала. Потом серьезно ответила:

-- Стало быть, есть, сударь. Есть же зверь Тигр-Ефрат. Разв церкви написан, стало быть, есть. Я сама его видела-с.

-- Как видела? Где? Когда?

-- Давно, сударь, в незапамятный срок. А где -- и сказатьне умею: помню одно -- мы туда трое суток ехали. Было там селоКрутые Горы. Я и сама дальняя, -- может, изволили слышать:рязанская, -- а тот край еще ниже будет, в Задонщине, и ужкакая там местность грубая, тому и слова не найдешь. Там-то ибыла заглазная деревня наших князей, ихнего дедушки любимая.,-- целая, может, тысяча глиняных изб по голым буграм-косогорам,а на самой высокой горе, на венце ее, над рекой Каменной,господский дом, тоже голый весь, трехъярусный, и церковьжелтая, колонная, а в той церкви этот самый божий волк:посередь, стало быть, плита чугунная над могилой князя, имзарезанного, а на правом столпе -- он сам, этот волк, во весьсвой рост и склад написанный: сидит в серой шубе на густомхвосту и весь тянется вверх, упирается передними лапами в земь-- так и зарит в глаза: ожерелок седой, остистый, толстый,голова большая, остроухая, клыками оскаленная, глаза ярые,кровавые, округ же головы золотое сияние, как у святых иугодников. Страшно даже вспомнить такое диво дивное! До тогоживой сидит глядит, будто вот-вот на тебя кинется!

-- Постой, Машенька, -- сказал я, -- я ничего не понимаю,зачем же и кто этого страшного волка в церкви написал? Говоришь-- он зарезал князя: так почему ж он святой и зачем ему бытьнадо княжеской могилой? И как ты попала туда, в это ужасноесело? Расскажи все толком.

И Машенька стала рассказывать:

-- Попала я, сударь, туда по той причине, что была тогдакрепостной девушкой, при доме наших князей прислуживала. Была ясирота, родитель мой, баяли, какой-то прохожий был, -- беглый,скорее всего, -- незаконно обольстил мою матушку, да и скрылсябог весть куда, а матушка, родивши меня, вскорости скончалась

Ну и пожалели меня господа, взяли с дворни в дEм, как толькосравнялось мне тринадцать лет и приставили на побегушки кмолодой барыне, и я так чем-то полюбилась ей, что она меня нина час не отпускала от своей милости. Вот она-то и взяла меня ссобой в войяж, как задумал молодой князь съездить с ней в своедедовское наследие, в эту самую заглазную деревню, в КрутыеГоры. Была та вотчина в давнем запустении, в безлюдии, -- так истоял дом забитый, заброшенный с самой смерти дедушки, -- ну изахотели наши молодые господа проведать ее. А какой страшнойсмертью помер дедушка, о том всем нам было ведомо по преданию.

В зале что-то слегка треснуло и потом упало, чутьстукнуло. Машенька скинула ноги с ларя и побежала в зал: тамуже пахло гарью от упавшей свечи. Она замяла еще чадившийсвечной фитиль, затоптала затлевший ворс попоны и, вскочив настул, опять зажгла свечу от прочих горевших свечей, воткнутых всеребряные лунки под иконой, и приладила ее в ту, из которойона выпала: перевернула ярким пламенем вниз, покапала в лункупотекшим, как горячий мед, воском, потом вставила, ловко снялатонкими пальцами нагар с других свечей и опять соскочила напол.

-- Ишь как весело затеплилось, -- сказала она, крестясь иглядя на ожившее золото свечных огоньков. -- И какой дух-тоцерковный пошел!

Пахло сладким чадом, огоньки трепетали, лик образа древнеглядел из-за них в пустом кружке серебряного оклада. В верхние,чистые стекла окон, густо обмерзших снизу серым инеем, чернеланочь и близко белели отягощенные снежными пластами лапы ветвейв палисаднике. Машенька посмотрела на них, еще разперекрестилась и вошла опять в прихожую.

-- Почивать вам пора, сударь, -- сказала она, садясь наларь и сдерживая зевоту, прикрывая рот своей сухой ручкой. -Ночь-то уж грозная стала