Книга "БЕЛЫЕ НОЧИ". Страница 5
- Продолжаю: есть, друг мой Настенька, в моем дне один час, который ячрезвычайно люблю. Это тот самый час, когда кончаются почти всякие дела,должности и обязательства и все спешат по домам пообедать, прилечьотдохнуть и тут же, в дороге, изобретают и другие веселые темы, касающиесявечера, ночи и всего остающегося свободного времени. В этот час и нашгерой, - потому что уж позвольте мне, Настенька, рассказывать в третьемлице, затем что в первом лице все это ужасно стыдно рассказывать, - итак, вэтот час и наш герой, который тоже был не без дела, шагает за прочими. Ностранное чувство удовольствия играет на его бледном, как будто несколькоизмятом лице. Неравнодушно смотрит он на вечернюю зарю, которая медленногаснет на холодном петербургском небе. Когда я говорю - смотрит, так я лгу:он не смотрит, но созерцает как-то безотчетно, как будто усталый илизанятый в то же время каким-нибудь другим, более интересным предметом, такчто разве только мельком, почти невольно, может уделить время на всеокружающее. Он доволен, потому что покончил до завтра с досадными для негоделами, и рад, как школьник, которого выпустили с классной скамьи к любимымиграм и шалостям. Посмотрите на него сбоку, Настенька: вы тотчас увидите,что радостное чувство уже счастливо подействовало на его слабые нервы иболезненно раздраженную фантазию. Вот он о чем-то задумался... Вы думаете,об обеде? о сегодняшнем вечере? На что' он так смотрит? На этого лигосподина солидной наружности, который так картинно поклонился даме,прокатившейся мимо него на резвоногих конях в блестящей карете? Нет,Настенька, что' ему теперь до всей этой мелочи! Он теперь уже богат своеюособенною жизнью; он как-то вдруг стал богатым, и прощальный лучпотухающего солнца не напрасно так весело сверкнул перед ним и вызвал изсогретого сердца целый рой впечатлений. Теперь он едва замечает ту дорогу,на которой прежде самая мелкая мелочь могла поразить его. Теперь "богиняфантазия" (если вы читали Жуковского, милая Настенька) уже заткалаприхотливою рукою свою золотую основу и пошла развивать перед ним узорынебывалой, причудливой жизни - и, кто знает, может, перенесла егоприхотливой рукою на седьмое хрустальное небо с превосходного гранитноготротуара, по которому он идет восвояси. Попробуйте остановить его теперь,спросите его вдруг: где он теперь стоит, по каким улицам шел? - он навернобы ничего не припомнил, ни того, где ходил, ни того, где стоял теперь, и,покраснев с досады, непременно солгал бы что-нибудь для спасения приличий
Вот почему он так вздрогнул, чуть не закричал и с испугом огляделся кругом,когда одна очень почтенная старушка учтиво остановила его посреди тротуараи стала расспрашивать его о дороге, которую она потеряла. Нахмурясь сдосады, шагает он дальше, едва замечая, что не один прохожий улыбнулся, нанего глядя, и обратился ему вслед и что какая-нибудь маленькая девочка,боязливо уступившая ему дорогу, громко засмеялась, посмотрев во все глазана его широкую созерцательную улыбку и жесты руками. Но все та же фантазияподхватила на своем игривом полете и старушку, и любопытных прохожих, исмеющуюся девочку, и мужичков, которые тут же вечеряют на своих барках,запрудивших Фонтанку (положим, в это время по ней проходил наш герой),заткала шаловливо вс5х и все в свою канву, как мух в паутину, и с новымприобретением чудак уже вошел к себе в отрадную норку, уже сел за обед, ужедавно отобедал и очнулся только тогда, когда задумчивая и вечно печальнаяМатрена, которая ему прислуживает, уже все прибрала со стола и подала емутрубку, очнулся и с удивлением вспомнил, что он уже совсем пообедал,решительно проглядев, как это сделалось. В комнате потемнело; на душе егопусто и грустно; целое царство мечтаний рушилось вокруг него, рушилось безследа, без шума и треска, пронеслось, как сновидение, а он и сам не помнит,что ему грезилось. Но какое-то темное ощущение, от которого слегка заныла иволнуется грудь его, какое-то новое желание соблазнительно щекочет ираздражает его фантазию и незаметно сзывает целый рой новых призраков. Вмаленькой комнате царствует тишина; уединение и лень нежат воображение; оновоспламеняется слегка, слегка закипает, как вода в кофейнике старойМатрены, которая безмятежно возится рядом, в кухне, стряпая свой кухарочныйкофе. Вот оно уже слегка прорывается вспышками, вот уже и книга, взятая безцели и наудачу, выпадает из рук моего мечтателя, не дошедшего и до третьейстраницы. Воображение его снова настроено, возбуждено, и вдруг опять новыймир, новая, очаровательная жизнь блеснула перед ним в блестящей своейперспективе. Новый сон - новое счастие! Новый прием утонченного,сладострастного яда! О, что ему в нашей действительной жизни! На егоподкупленный взгляд, мы с вами, Настенька, живем так лениво, медленно,вяло; на его взгляд, мы все так недовольны нашею судьбою, так томимся нашеюжизнью! Да и вправду, смотрите, в самом деле, как на первый взгляд всемежду нами холодно, угрюмо, точно сердито... "Бедные!" - думает моймечтатель. Да и не диво, что думает! Посмотрите на эти волшебные призраки,которые так очаровательно, так прихотливо, так безбрежно и широко слагаютсяперед ним в такой волшебной, одушевленной картине, где на первом плане,первым лицом, уж конечно, он сам, наш мечтатель, своею дорогою особою
Посмотрите, какие разнообразные приключения, какой бесконечный ройвосторженных грез. Вы спросите, может быть, о чем он мечтает? К чему этоспрашивать! да обо всем... об роли поэта, сначала не признанного, а потомувенчанного; о дружбе с Гофманом; Варфоломеевская ночь, Диана Вернон,геройская роль при взятии Казани Иваном Васильевичем, Клара Мовбрай, ЕвфияДенс, собор прелатов и Гус перед ними, восстание мертвецов в Роберте(помните музыку? кладбищем пахнет!), Минна и Бренда, сражение при Березине,чтение поэмы у графини В-й-Д-й, Дантон, Клеопатра ei suoi amanti, домик вКоломне, свой уголок, а подле милое создание, которое слушает вас в зимнийвечер, раскрыв ротик и глазки, как слушаете вы теперь меня, мой маленькийангельчик... Нет, Настенька, что ему, что ему, сладострастному ленивцу, втой жизни, в которую нам так хочется с вами? он думает, что это бедная,жалкая жизнь, не предугадывая, что и для него, может быть, когда-нибудьпробьет грустный час, когда он за один день этой жалкой жизни отдаст всесвои фантастические годы, и еще не за радость, не за счастие отдаст, ивыбирать не захочет в тот час грусти, раскаяния и невозбранного горя. Нопокамест еще не настало оно, это грозное время, - он ничего не желает,потому что он выше желаний, потому что с ним все, потому что он пресыщен,потому что он сам художник своей жизни и творит ее себе каждый час поновому произволу. И ведь так легко, так натурально создается этотсказочный, фантастический мир! Как будто и впрямь все это не призрак!Право, верить готов в иную минуту, что вся эта жизнь не возбуждениячувства, не мираж, не обман воображения,а что это и впрямь действительное,настоящее, сущее! Отчего ж, скажите, Настенька, отчего же в такие минутыстесняется дух? отчего же каким-то волшебством, по какому-то неведомомупроизволу ускоряется пульс, брызжут слезы из глаз мечтателя, горят егобледные, увлаженные щеки и такой неотразимой отрадой наполняется всесуществование его? Отчего же целые бессонные ночи проходят как один миг, внеистощимом веселии и счастии, и когда заря блеснет розовым лучом в окна ирассвет осветит угрюмую комнату своим сомнительным фантастическим светом,как у нас, в Петербурге, наш мечтатель, утомленный, измученный, бросаетсяна постель и засыпает в замираниях от восторга своегоболезненно-потрясенного духа и с такою томительно-сладкою болью в сердце?Да, Настенька, обманешься и невольно вчуже поверишь, что страсть настоящая,истинная волнует душу его, невольно поверишь, что есть живое, осязаемое вего бесплотных грезах! И ведь какой обман - вот, например, любовь сошла вего грудь со всею неистощимою радостью, со всеми томительными мучениями..
Только взгляните на него и убедитесь! Верите ли вы, на него глядя, милаяНастенька, что действительно он никогда не знал той, которую он так любил всвоем исступленном мечтании? Неужели он только и видел ее в однихобольстительных призраках и только лишь снилась ему эта страсть? Неужели ивпрямь не прошли они рука в руку столько годов своей жизни - одни, вдвоем,отбросив весь мир и соединив каждый свой мир, свою жизнь с жизнью друга?Неужели не она, в поздний час, когда настала разлука, не она лежала, рыдаяи тоскуя, на груди его, не слыша бури, разыгравшейся под суровым небом, неслыша ветра, который срывал и уносил слезы с черных ресниц ее? Неужели всеэто была мечта - и этот сад, унылый, заброшенный и дикий, с дорожками,заросшими мхом, уединенный, угрюмый, где они так часто ходили вдвоем,надеялись, тосковали, любили, любили друг друга так долго, "так долго инежно"! И этот странный, прадедовский дом, в котором жила она стольковремени уединенно и грустно с старым, угрюмым мужем, вечно молчаливым ижелчным, пугавшим их, робких, как детей, уныло и боязливо таивших друг отдруга любовь свою? Как они мучились, как боялись они, как невинна, чистабыла их любовь и как (уж разумеется, Настенька) злы были люди! И, боже мой,неужели не ее встретил он потом, далеко от берегов своей родины, под чужимнебом, полуденным, жарким, в дивном вечном городе, в блеске бала, при громемузыки, в палаццо (непременно в палаццо), потонувшем в море огней, на этомбалконе, увитом миртом и розами, где она, узнав его, так поспешно сняласвою маску и, прошептав: "Я свободна", задрожав, бросилась в его объятия, ивскрикнув от восторга, прижавшись друг к другу, они в один миг забыли игоре, и разлуку, и все мучения, и угрюмый дом, и старика, и мрачный сад вдалекой родине, и скамейку, на которой, с последним страстным поцелуем, онавырывалась из занемевших в отчаянной муке объятий его... О, согласитесь,Настенька, что вспорхнешься, смутишься и покраснеешь, как школьник, толькочто запихавший в карман украденное из соседнего сада яблоко, когдакакой-нибудь длинный, здоровый парень, весельчак и балагур, ваш незваныйприятель, отворит вашу дверь и крикнет, как будто ничего не бывало: "А я,брат, сию минуту из Павловска!" Боже мой! старый граф умер, настаетнеизреченное счастие, - тут люди приезжают из Павловска!
Я патетически замолчал, кончив мои патетические возгласы. Помню, чтомне ужасно хотелось как-нибудь через силу захохотать, потому что я ужечувствовал, что во мне зашевелился какой-то враждебный бесенок, что мне уженачинало захватывать горло, подергивать подбородок и что все более и болеевлажнели глаза мои... Я ожидал, что Настенька, которая слушала меня, открывсвои умные глазки, захохочет всем своим детским, неудержимо веселым смехом,
