Школьная библиотека

власти хозяина. Еще черта: он решительно никого не любил; но самымсильным, натуральным врагом его была, бесспорно, старушка княжна... Ноэта история еще впереди. Самолюбивая Катя всеми средствами старалась победить нелюбезность Фальстафа; ей было неприятно, что есть хоть одно животное в доме, единственное, которое не признает ее авторитета, ее силы,не склоняется перед нею, не любит ее. И вот княжна порешила атаковатьФальстафа сама. Ей хотелось над всеми повелевать и властвовать; как жемог Фальстаф избежать своей участи? Но непреклонный бульдог не сдавался

Раз, после обеда, когда мы обе сидели внизу, в большой зале, бульдограсположился среди комнаты и лениво наслаждался своим послеобеденнымкейфом. В эту самую минуту княжне вздумалось завоевать его в своювласть. И вот она бросила свою игру и на цыпочках, лаская и приголубливая Фальстафа самыми нежными именами, приветливо маня его рукой, началаосторожно приближаться к нему. Но Фальстаф еще издали оскалил своистрашные зубы; княжна остановилась. Все намерение ее состояло в том,чтоб, подойдя к Фальстафу, погладить его, чего он решительно не позволялникому, кроме княгини, у которой был фаворитом, и заставить его идти засобой: подвиг трудный, сопряженный с серьезной опасностью, потому чтоФальстаф никак не затруднился бы отгрызть у ней руку или растерзать ее,если б нашел это нужным. Он был силен как медведь, и я с беспокойством,со страхом следила издали за проделками Кати. Но ее нелегко было переубедить с первого раза, и даже зубы Фальстафа, которые он пренеучтиво показывал, были решительно недостаточным к тому средством. Убедясь, чтоподойти нельзя с первого раза, княжна в недоумении обошла кругом своегонеприятеля. Фальстаф не двинулся с места. Катя сделала второй круг, значительно уменьшив его поперечник, потом третий, но когда дошла до тогоместа, которое казалось Фальстафу заветной чертой, он снова оскалил зубы. Княжна топнула ножкой, отошла в досаде и раздумье и уселась на диван

Минут через десять она выдумала новое обольщение, тотчас же вышла иворотилась с запасом кренделей, пирожков, - одним словом, переменилаоружие. Но Фальстаф был хладнокровен, потому, вероятно, что был слишкомсыт. Он даже и не взглянул на кусок кренделя, который ему бросили; когдаже княжна снова очутилась у заветной черты, которую Фальстаф считал своей границей, последовала оппозиция, в этот раз позначительнее первой

Фальстаф поднял голову, оскалил зубы, слегка заворчал и сделал легкоедвижение, как будто собирался рвануться с места. Княжна покраснела отгнева, бросила пирожки и снова уселась на место

Она сидела вся в решительном волнении. Ее ножка била ковер, щечкикраснели как зарево, а в глазах даже выступили слезы досады. Случись же,что она взглянула на меня, - вся кровь бросилась ей в голову. Она решительно вскочила с места и самою твердою поступью пошла прямо к страшнойсобаке

Может быть, в этот раз изумление подействовало на Фальстафа слишкомсильно. Он пустил врага за черту и только уже в двух шагах приветствовалбезрассудную Катю самым зловещим рычанием. Катя остановилась было на минуту, но только на минуту, и решительно ступила вперед. Я обомлела отиспуга. Княжна была воодушевлена, как я еще никогда ее не в8дала; глазаее блистали победой, торжеством. С нее можно было рисовать чудную картинку. Она смело вынесла грозный взгляд взбешенного бульдога и не дрогнула перед его страшной пастью; он привстал. Из мохнатой груди его раздалось ужасное рыкание; еще минута, и он бы растерзал ее. Но княжна гордо положила на него свою маленькую ручку и три раза с торжеством погладила его по спине. Мгновение бульдог был в нерешимости. Это мгновениебыло самое ужасное; но вдруг он тяжело поднялся с места, потянулся и,вероятно взяв в соображение, что с детьми не стоило связываться, преспокойно вышел из комнаты. Княжна с торжеством стала на завоеванном месте ибросила на меня неизъяснимый взгляд, взгляд пресыщенный, упоенный победою. Но я была бледна как платок; она заметила и улыбнулась. Однакосмертная бледность уже покрывала и ее щеки. Она едва могла дойти до дивана и упала на него чуть не в обмороке

Но влечение мое к ней уже не знало пределов. С этого дня, как я вытерпела за нее столько страха, я уже не могла владеть собою. Я изнывалав тоске, тысячу раз готова была броситься к ней на шею, но страх приковывал меня, без движения, на месте. Помню, я старалась убегать ее, чтобона не видала моего волнения, но когда она нечаянно входила в ту комнату, в которую я спрячусь, я вздрагивала и сердце начинало стучать так,что голова кружилась. Мне кажется, моя проказница это заметила и дня двабыла сама в каком-то смущении. Но скоро она привыкла и к этому порядкувещей. Так прошел целый месяц, который я весь прострадала втихомолку

Чувства мои обладают какою-то необъяснимою растяжимостью, если можно таквыразиться; моя натура терпелива до последней степени, так что взрыв,внезапное проявление чувств бывает только уж в крайности. Нужно знать,что во все это время мы сказали с Катей не более пяти слов; но я мало-помалу заметила, по некоторым неуловимым признакам,что все это происходило в ней не от забвения, не от равнодушия ко мне, а от какого-то намеренного уклонения, как будто она дала себе слово держать меня в известных пределах. Но я уже не спала по ночам, а днем не могла скрытьсвоего смущения даже от мадам Леотар. Любовь моя к Кате доходила даже достранностей. Один раз я украдкою взяла у ней платок, в другой раз ленточку, которую она вплетала в волосы, и по целым ночам целовала их, обливаясь слезами. Сначала меня мучило до обиды равнодушие Кати; но теперьвсе во мне помутилось,и я сама не могла дать себе отчета в своих ощущениях. Таким образом, новые впечатления мало-помалу вытесняли старые, ивоспоминания о моем грустном прошедшем потеряли свою болезненную силу исменились во мне новой жизнью

Помню, я иногда просыпалась ночью, вставала с постели и на цыпочкахподходила к княжне. Я заглядывалась по целым часам на спящую Катю прислабом свете ночной нашей лампы; иногда садилась к ней на кровать, нагибалась к лицу ее, и на меня веяло ее горячим дыханием. Тихонько, дрожаот страха, целовала я ее ручки, плечики, волосы, ножку, если ножка выглядывала из-под одеяла. Мало-помалу я заметила, - так как я уже не спускала с нее глаз целый месяц, - что Катя становится со дня на день задумчивее; характер ее стал терять свою ровность: иногда целый день не слышишь ее шума, другой раз подымается такой гам, какого еще никогда не было. Она стала раздражительна, взыскательна, краснела и сердилась оченьчасто и даже со мной доходила до маленьких жестокостей: то вдруг не захочет обедать возле меня, близко сидеть от меня, как будто чувствует комне отвращение; то вдруг уходит к матери и сидит там по целым дням, может быть зная, что я иссыхаю без нее с тоски; то вдруг начнет смотретьна меня по целым часам, так что я не знаю, куда деваться от убийственного смущения, краснею, бледнею, а между тем не смею выйти из комнаты. Двараза уже Катя жаловалась на лихорадку, тогда как прежде не помнили заней никакой болезни. Наконец вдруг в одно утро последовало особое распоряжение: по непременному желанию княжны, она переселилась вниз, к маменьке, которая чуть не умерла от страха, когда Катя пожаловалась на лихорадку. Нужно сказать, что княгиня была очень недовольна мною и всю перемену в Кате, которую и она замечала, приписывала мне и влиянию моегоугрюмого характера, как она выражалась, на характер своей дочери. Онауже давно разлучила бы нас, но откладывала до времени, зная, что придется выдержать серьезный спор с князем, который хотя и уступал ей во всем,но иногда становился неуступчив и упрям до непоколебимости. Она же понимала князя вполне

Я была поражена переселением княжны и целую неделю провела в самомболезненном напряжении духа. Я мучилась тоскою, ломая голову над причинами отвращения Кати во мне. Грусть разрывала мою душу, и чувство справедливости и негодования начало восставать в моем оскорбленном сердце

Какая-то гордость вдруг родилась во мне, и когда мы сходились с Катей втот час, когда нас уводили гулять, я смотрела на нее так независимо, таксерьезно, так непохоже на прежнее, что это даже поразило ее. Конечно,такие перемены происходили во мне только порывами, и потом сердце опятьначинало болеть сильнее и сильнее, и я становилась еще слабее, еще малодушнее, чем прежде. Наконец в одно утро, к величайшему моему недоумениюи радостному смущению, княжна воротилась наверх. Сначала она с безумнымсмехом бросилась на шею к мадам Леотар и объявила, что опять к нам переезжает, потом кивнула и мне головой, выпросила позволение ничему неучиться в это утро и все утро прорезвилась и пробегала. Я никогда не видала ее живее и радостнее. Но к вечеру она сделалась тиха, задумчива иснова какая-то грусть отенила ее прелестное личико. Когда княгиня пришлавечером посмотреть на нее, я видела, что Катя делает неестественные усилия казаться веселою. Но, вслед за уходом матери, оставшись одна, онавдруг ударилась в слезы. Я была поражена. Княжна заметила мое внимание ивышла. Одним словом, в ней приготовлялся какой-то неожиданный кризис

Княгиня советовалась с докторами, каждый день призывала к себе мадам Леотар для самых мелких расспросов о Кате; велено было наблюдать за каждымдвижением ее. Одна только я предчувствовала истину, и сильно забилосьмое сердце надеждою

Словом, маленький роман разрешался и приходил к концу. На третий деньпосле возвращения Кати к нам наверх я заметила, что она все утро глядитна меня такими чудными глазками, такими долгими взглядами... Несколькораз я встречала эти взгляды, и каждый раз мы обе краснели и потуплялись,как будто стыдились друг друга. Наконец княжна засмеялась и пошла от ме