Школьная библиотека

Тем, что он - злодеяние? Что значит слово "злодеяние"? Совесть мояспокойна. Конечно, сделано уголовное преступление; конечно, нарушена буквазакона и пролита кровь, ну и возьмите за букву закона мою голову... идовольно! Конечно, в таком случае даже многие благодетели человечества, ненаследовавшие власти, а сами ее захватившие, должны бы были быть казненыпри самых первых своих шагах. Но те люди вынесли свои шаги, и потому ониправы, а я не вынес и, стало быть, я не имел права разрешить себе этотшаг"

Вот в чем одном признавал он свое преступление: только в том, что невынес его и сделал явку с повинною

Он страдал тоже от мысли: зачем он тогда себя не убил? Зачем он стоялтогда над рекой и предпочел явку с повинною? Неужели такая сила в этомжелании жить и так трудно одолеть его? Одолел же Свидригайлов, боявшийсясмерти?

Он с мучением задавал себе этот вопрос и не мог понять, что уж и тогдакогда стоял над рекой, может быть, предчувствовал в себе и в убежденияхсвоих глубокую ложь. Он не понимал, что это предчувствие могло бытьпредвестником будущего перелоо0 в жизни его, будущего воскресения его,будущего нового взгляда на жизнь

Он скорее допускал тут одну только тупую тягость инстинкта, которую неему было порвать и через которую он опять-таки был не в силах перешагнуть(за слабостию и ничтожностию). Он смотрел на каторжных товарищей своих иудивлялся: как тоже все они любили жизнь, как они дорожили ею! Именно емупоказалось, что в остроге ее еще более любят и ценят, и более дорожат ею,чем на свободе. Каких страшных мук и истязаний не перенесли иные из них,например бродяги! Неужели уж столько может для них значить одинкакой-нибудь луч солнца, дремучий лес, где-нибудь в неведомой глушихолодный ключ, отмеченный еще с третьего года и о свидании с которымбродяга мечтает, как о свидании с любовницей, видит его во сне, зеленуютравку кругом его, поющую птичку в кусте? Всматриваясь дальше, он виделпримеры, еще более необъяснимые

В остроге, в окружающей его среде, он, конечно, многого не замечал, даи не хотел совсем замечать. Он жил, как-то опустив глаза: ему омерзительнои невыносимо было смотреть. Но под конец многое стало удивлять его, и он,как-то поневоле, стал замечать то, чего прежде и не подозревал. Вообще же инаиболее стала удивлять его та страшная, та непроходимая пропасть, котораялежала между ним и всем этим людом. Казалось, он и они были разных наций

Он и они смотрели друг на друга недоверчиво и неприязненно. Он знал ипонимал общие причины такого разъединения; но никогда не допускал онпрежде, чтоб эти причины были на самом деле так глубоки и сильны. В острогебыли тоже ссыльные поляки, политические преступники. Те просто считали весьэтот люд за невежд и холопов и презирали их свысока; но Раскольников не могтак смотреть: он ясно видел, что эти невежды во многом гораздо умнее этихсамых поляков. Были тут и русские, тоже слишком презиравшие этот народ, один бывший офицер и два семинариста; Раскольников ясно замечал и ихошибку

Его же самого не любили и избегали все. Его даже стали под конецненавидеть - почему? Он не знал того. Презирали его, смеялись над ним,смеялись над его преступлением те, которые были гораздо его преступнее

- Ты барин! - говорили ему. - Тебе ли было с топором ходить; небарское вовсе дело

На второй неделе великого поста пришла ему очередь говеть вместе ссвоей казармой. Он ходил в церковь молиться вместе с другими. Из-за чего,он и сам не знал того, - произошла однажды ссора; все разом напали на негос остервенением

- Ты безбожник! Ты в бога не веруешь! - кричали ему. - Убить тебянадо

Он никогда не говорил с ними о боге и о вере, но они хотели убить его,как безбожника; он молчал и не возражал им. Один каторжный бросился было нанего в решительном исступлении; Раскольников ожидал его спокойно и молча:бровь его не шевельнулась, ни одна черта его лица не дрогнула. Конвойныйуспел вовремя стать между ним и убийцей - не то пролилась бы кровь

Неразрешим был для него еще один вопрос: почему все они так полюбилиСоню? Она у них не заискивала; встречали они ее редко, иногда только наработах, когда она приходила на одну минутку, чтобы повидать его. А междутем все уже знали ее, знали и то, что она за ним последовала, знали, какона живет, где живет. Денег она им не давала, особенных услуг не оказывала

Раз только, на рождестве, принесла она на весь острог подаяние: пирогов икалачей. Но мало-помалу между ними и Соней завязались некоторые болееблизкие отношения: она писала им письма к их родным и отправляла их напочту. Их родственники и родственницы, приезжавшие в город, оставляли, поуказанию их, в руках Сони вещи для них и даже деньги. Жены их и любовницызнали ее и ходили к ней. И когда она являлась на работах, приходя кРаскольникову, или встречалась с партией арестантов, идущих на работы, все снимали шапки, все кланялись: "Матушка, Софья Семеновна, мать ты наша,нежная, болезная!" - говорили эти грубые, клейменые каторжные этомумаленькому и худенькому созданию. Она улыбалась и откланивалась, и все онилюбили, когда она им улыбалась. Они любили даже ее походку, оборачивалисьпосмотреть ей вслед, как она идет, и хвалили ее; хвалили ее даже за то, чтоона такая маленькая, даже уж не знали, за что похвалить. К ней даже ходилилечиться

Он пролежал в больнице весь конец поста и Святую. Уже выздоравливая,он припомнил свои сны, когда еще лежал в жару и в бреду. Ему грезилось вболезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной иневиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны былипогибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-тоновые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но этисущества были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя,становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда людине считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считализараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своихнаучных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения,целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и непонимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина,и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Незнали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, чтодобром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг другав какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, ноармии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались,воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели другдруга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чегозовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самыеобыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, своипоправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где людисбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись нерасставаться, - но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чемсейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались ирезались. Начались пожары, начался голод. Все и вс° погибало. Язва росла иподвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколькочеловек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый родлюдей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видалэтих людей, никто не слыхал их слова и голоса

Раскольникова мучило то, что этот бессмысленный бред так грустно и такмучительно отзывается в его воспоминаниях, что так долго не проходитвпечатление этих горячешных грез. Шла уже вторая неделя после Святой;стояли теплые, ясные, весенние дни; в арестантской палате отворили окна(решетчатые, под которыми ходил часовой). Соня, во все время болезни его,могла только два раза его навестить в палате; каждый раз надо былоиспрашивать разрешения, а это было трудно. Но она часто приходила нагоспитальный двор, под окна, особенно под вечер, а иногда так только, чтобыпостоять на дворе минутку и хоть издали посмотреть на окна палаты. Однажды,под вечер, уже совсем почти выздоровевший Раскольников заснул; проснувшись,он нечаянно подошел к окну и вдруг увидел вдали, у госпитальных ворот,Соню. Она стояла и как бы чего-то ждала. Что-то как бы пронзило в ту минутуего сердце; он вздрогнул и поскорее отошел от окна. В следующий день Соняне приходила, на третий день тоже; он заметил, что ждет ее с беспокойством

Наконец его выписали. П8дя в острог, он узнал от арестантов, что СофьяСеменовна заболела, лежит дома и никуда не выходит

Он был очень беспокоен, посылал о ней справляться. Скоро узнал он, чтоболезнь ее не опасна. Узнав в свою очередь, что он об ней так тоскует изаботится, Соня прислала ему записку, написанную карандашом, и уведомлялаего, что ей гораздо легче, что у ней пустая, легкая простуда и что онаскоро, очень скоро, придет повидаться с ним на работу. Когда он читал этузаписку, сердце его сильно и больно билось

День опять был ясный и теплый. Ранним утром, часов в шесть, он