Школьная библиотека

"Подлец ты! - пронеслось в моей голове, - коли над этим теперьсмеешься"

- Пусть! - крикнул я, отвечая себе. - Теперь ведь уж все погибло!

Их уж и след простыл; но все равно: я знал, куда они поехали

У крыльца стоял одинокий ванька, ночник, в сермяге, весь запорошенныйвсе еще валившимся мокрым и как будто теплым снегом. Было парно и душно

Маленькая лохматая, пегая лошаденка его была тоже вся запорошена и кашляла;я это очень помню. Я бросился в лубошные санки; но только было я занесногу, чтоб сесть, воспоминание о том, как Симонов сейчас давал мне шестьрублей, так и подкосило меня, и я, как мешок, повалился в санки

- Нет! Надо много сделать, чтоб все это выкупить! - прокричал я, - ноя выкуплю или в эту же ночь погибну на месте. Пошел!

Мы тронулись. Целый вихрь кружился в моей голове

"На коленах умолять о моей дружбе - они не станут. Это мираж, пошлыймираж, отвратительный, романтический и фантастический; тот же бал на озереКомо. И потому я должен дать Зверкову пощечину! Я обязан дать. Итак,решено; я лечу теперь дать ему пощечину"

- Погоняй!

Ванька задергал вожжами

"Как войду, так и дам. Надобно ли сказать перед пощечиной несколькослов в виде предисловия? Нет! Просто войду и дам. Они все будут сидеть взале, а он на диване с Олимпией. Проклятая Олимпия! Она смеялась раз надмоим лицом и отказалась от меня. Я оттаскаю Олимпию за волосы, а Зверковаза уши! Нет, лучше за одно ухо и за ухо проведу его по всей комнате. Они,может быть, все начнут меня бить и вытолкают. Это даже наверно. Пусть! Всеже я первый дал пощечину: моя инициатива; а по законам чести - это вс°; онуже заклеймен и никакими побоями уж не смоет с себя пощечины, кроме какдуэлью. Он должен будет драться. Да и пусть они теперь бьют меня. Пусть,неблагородные! Особенно будет бить Трудолюбов: он такой сильный; Ферфичкинприцепится сбоку и непременно за волосы, наверно. Но пусть, пусть! Я на топошел. Их бараньи башки принуждены же будут раскусить наконец во всем этомтрагическое! Когда они будут тащить меня к дверям, я закричу им, что, всущности, они не стоят моего одного мизинца". "Погоняй, извозчик, погоняй!"- закричал я на ваньку. Он даже вздрогнул и взмахнул кнутом. Очень уж дикоя крикнул

"На рассвете деремся, это уж решено. С департаментом кончено

Ферфичкин сказал давеча вместо департамента - лепартамент. Но где взятьпистолетов? Вздор! Я возьму вперед жалованья и куплю. А пороху, а пуль? Этодело секунданта. И как успеть все это к рассвету? И где я возьмусекунданта? У меня нет знакомых..."

- Вздор! - крикнул я, взвихриваясь еще больше, - вздор!

"Первый встречный на улице, к которому я обращусь, обязан быть моимсекундантом точно так же, как вытащить из воды утопающего. Самыеэксцентрические случаи должны быть допущены. Да если б я самого дажедиректора завтра попросил в секунданты, то и тот должен бы был согласитьсяиз одного рыцарского чувства и сохранить тайну! Антон Антоныч.. "

Дело в том, что в ту же самую минуту мне яснее и ярче, чем кому бы тони было во всем мире, представлялась вся гнуснейшая нелепость моихпредположений и весь оборот медали, но..

- Погоняй, извозчик, погоняй, шельмец, погоняй!

- Эх, барин! - проговорила земская сила

Холод вдруг обдал меня

"А не лучше ли... а не лучше ли... прямо теперь же домой? О боже мой!зачем, зачем вчера я вызвался на этот обед! Но нет, невозможно! Апрогулка-то три часа от стола до печки? Нет, они, они, а не кто другойдолжны расплатиться со мною за эту прогулку! Они должны смыть этобесчестие!" "Погоняй!"

"А что, если они меня в часть отдадут? Не посмеют! Скандала побоятся

А что, если Зверков из презренья откажется от дуэли? Это даже наверно; но ядокажу им тогда... Я брошусь тогда на почтовый двор, когда он будет завтрауезжать, схвачу его за ногу, сорву с него шинBь, когда он будет в повозкувлезать. Я зубами вцеплюсь ему в руку, я укушу его. "Смотрите все, до чегоможно довести отчаянного человека!" Пусть он бьет меня в голову, а все онисзади. Я всей публике закричу: "Смотрите, вот молодой щенок, который едетпленять черкешенок с моим плевком на лице!"

Разумеется, после этого все уже кончено! Департамент исчез с лицаземли. Меня схватят, меня будут судить, меня выгонят из службы, посадят вострог, пошлют в Сибирь, на поселение. Нужды нет! Через пятнадцать лет япотащусь за ним в рубище, нищим, когда меня выпустят из острога. Я отыщуего где-нибудь в губернском городе. Он будет женат и счастлив. У него будетвзрослая дочь... Я скажу: "Смотри, изверг, смотри на мои ввалившиеся щеки ина мое рубище! Я потерял все - карьеру, счастье, искусство, науку, любимуюженщину, и все из-за тебя. Вот пистолеты. Я пришел разрядить свой пистолети... и прощаю тебя." Тут я выстрелю на воздух, и обо мне ни слуху нидуху..."

Я было даже заплакал, хотя совершенно точно знал в это же самоемгновение, что все это из Сильвио и из "Маскарада" Лермонтова. И вдруг мнестало ужасно стыдно, до того стыдно, что я остановил лошадь, вылез из санейи стал в снег среди улицы. Ванька с изумлением и вздыхая смотрел на меня

Что было делать? И туда было нельзя - выходил вздор; и оставить деланельзя, потому что уж тут выйдет... "Господи! Как же это можно оставить! Ипосле таких обид! Нет! - вскликнул я, снова кидаясь в сани, - этопредназначено, это рок! погоняй, погоняй, туда!"

И в нетерпении я ударил кулаком извозчика в шею

- Да что ты, чего дерешься? - закричал мужичонка, стегая, однако ж,клячу, так что та начала лягаться задними ногами

Мокрый снег валил хлопьями; я раскрылся, мне было не до него. Я забылвсе прочее, потому что окончательно решился на пощечину и с ужасом ощущал,что это ведь уж непременно сейчас, теперь случится и уж никакими силамиостановить нельзя. Пустынные фонари угрюмо мелькали в снежной мгле, какфакелы на похоронах. Снег набился мне под шинель, под сюртук, под галстук итам таял; я не закрывался: ведь уж и без того все было потеряно! Наконец мыподъехали. Я выскочил почти без памяти, взбежал по ступенькам и началстучать в дверь руками и ногами. Особенно ноги, в коленках, у меня ужаснослабели. Как-то скоро отворили; точно знали о моем приезде. (Действительно,Симонов предуведомил, что, может быть, еще будет один, а здесь надо былопредуведомлять и вообще брать предосторожности. Это был один из техтогдашних "модных магазинов", которые давно уже теперь истреблены полицией

Днем и в самом деле это был магазин; а по вечерам имеющим рекомендациюможно было приезжать в гости.) Я прошел скорыми шагами через темную лавку взнакомый мне зал, где горела всего одна свечка, и остановился в недоумении:никого не было

- Где же они? - спросил я кого-то

Но они, разумеется, уже успели разойтись..

Передо мной стояла одна личность, с глупой улыбкой, сама хозяйка,отчасти меня знавшая. Через минуту отворилась дверь, и вошла другаяличность

Не обращая ни на что внимания, я шагал по комнате и, кажется говоpилсам с собой. Я был точно от смеpти спасен и всем существом своим pадостноэто пpедчувствовал: ведь я бы дал пощечину, я бы непpеменно, непpеменно далпощечину! Но тепеpь их нет и... все исчезло, все пеpеменилось!.. Яоглядывался. Я еще не мог сообразить. Машинально я взглянул на вошедшуюдевушку: передо мной мелькнуло свежее, молодое, несколько бледное лицо, спрямыми темными бровями, с серьезным и как бы несколько удивленнымвзглядом. Мне это тотчас же понравилось; я бы возненавидел ее, если б онаулыбалась. Я стал вглядываться пристальнее и как бы с усилием: мысли еще невсе собрались. Что-то простодушное и доброе было в этом лице, но как-то достранности серьезное. Я уверен, что она этим здесь проигрывала, и из техдураков ее никто не заметил. Впрочем, она не могла назваться красавицей,хоть и была высокого роста, сильна, хорошо сложена. Одета чрезвычайнопросто. Что-то гадкое укусило меня; я подошел прямо к ней..