Школьная библиотека

- Выгнать его надо! - проворчал Симонов

- Ни слова, господа, ни жеста! - торжественно крикнул Зверков,останавливая общее негодованье. - Благодарю вас всех, но я сам сумеюдоказать ему, насколько ценю его слова

- Господин Ферфичкин, завтра же вы мне дадите удовлетворенье за вашисейчашние слова! - громко сказал я, важно обращаясь к Ферфичкину

- То есть дуэль-с? Извольте, - отвечал тот, но, верно, я был таксмешон, вызывая, и так это не шло к моей фигуре, что все, а за всеми иФерфичкин, так и легли со смеху

- Да, конечно, бросить его! Ведь совсем уж пьян! - с омерзениемпроговорил Трудолюбов

- Никогда не прощу себе, что его записал! - проворчал опять Симонов

"Вот теперь бы и пустить бутылкой во всех", - подумал я, взял бутылкуи... налил себе полный стакан

"... Нет, лучше досижу до конца! - продолжал я думать, - вы были бырады, господа, чтоб я ушел. Ни за что. Нарочно буду сидеть и пить до конца,в знак того, что не придаю вам ни малейшей важности. Буду сидеть и пить,потому что здесь кабак, а я деньги за вход заплатил. Буду сидеть и пить,потому что вас за пешек считаю, за пешек несуществующих. Буду сидеть ипить... и петь, если захочу, да-с, и петь, потому что право такое имею..

чтоб петь... гм"

Но я не пел. Я старался только ни на кого из них не глядеть; принималнезависимейшие позы и с нетерпеньем ждал, когда со мной они сами, первые,заговорят. Но, увы, они не заговорили. И как бы, как бы я желал в этуминуту с ними помириться! Пробило восемь часов, наконец девять. Они перешлисо стола на диван. Зверков разлегся на кушетке, положив одну ногу накруглый столик. Туда перенесли и вино. Он действительно выставил им трибутылки своих. Меня, разумеется, не пригласил. Все обсели его на диване

Они слушали его чуть не с благоговеньем. Видно было, что его любили. "Зачто? за что?" - думал я про себя. Изредка они приходили в пьяный восторг ицеловались. Они говорили о Кавказе, о том, что такое истинная страсть, огальбике, о выгодных местах по службе; о том, сколько доходу у гусараПодхаржевского, которого никто из них не знал лично, и радовались, что унего много доходу; о необыкновенной красоте и грации княгини Д-й, которуютоже никто из них никогда не видал; наконец дошло до того, что Шекспирбессмертен

Я презрительно улыбался и ходил по другую сторону комнаты, прямопротив дивана, вдоль стены, от стола до печки и обратно. Всеми силами яхотел показать, что могу и без них обойтись; а между тем нарочно стучалсапогами, становясь на каблуки. Но все было напрасно. Они-то и не обращаливнимания. Я имел терпенье проходить так, прямо перед ними, с восьми доодиннадцати часов, все по одному и тому же месту, от стола до печки и отпечки обратно к столу. "Так хожу себе, и никто не может мне запретить"

Входивший в комнату слуга несколько раз останавливался смотреть на меня; отчастых оборотов у меня кружилась голова; минутами мне казалось, что я вбреду. В эти три часа я три раза вспотел и просох. Порой с глубочайшею, сядовитою болью вонзалась в мое сердце мысль: что пройдет десять лет,двадцать лет, сорок лет, а я все-таки, хоть и через сорок лет, сотвращением и с унижением вспомню об этих грязнейших, смешнейших иужаснейших минутах из всей моей жизни. Бессовестнее и добровольнее унижатьсебя самому было уже невозможно, и я 2полне, вполне понимал это и все-такипродолжал ходить от стола до печки и обратно. "О, если б вы только знали,на какие чувства и мысли способен я и как я развит!" - думал я минутами;мысленно обращаясь к дивану, где сидели враги мои. Но враги мои вели себятак, как будто меня и не было в комнате. Раз, один только раз ониобернулись ко мне, именно когда Зверков заговорил о Шекспире, а я вдругпрезрительно захохотал. Я так выделанно и гадко фыркнул, что они все разомпрервали разговор и молча наблюдали минуты две, серьезно, не смеясь, как яхожу по стенке, от стола до печки, и как я не обращаю на них никакоговнимания. Но ничего не вышло: они не заговорили и через две минуты опятьменя бросили. Пробило одиннадцать

- Господа, - закричал Зверков, подымаясь с дивана, - теперь все туда

- Конечно, конечно! - заговорили другие

Я круто поворотил к Зверкову. Я был до того измучен, до того изломан,что хоть зарезаться, а покончить! У меня была лихорадка; смоченные потомволосы присохли ко лбу и вискам

- Зверков! я прошу у вас прощенья, - сказал я резко и решительно, Ферфичкин, и у вас тоже, у всех, у всех, я обидел всех!

- Ага! дуэль-то не свой брат! - ядовито прошипел Ферфичкин

Меня больно резнуло по сердцу

- Нет, я не дуэли боюсь, Ферфичкин! Я готов с вами же завтра драться,уже после примирения. Я даже настаиваю на этом, и вы не можете мнеотказать. Я хочу доказать вам, что я не боюсь дуэли. Вы будете стрелятьпервый, а я выстрелю на воздух

- Сам себя тешит, - заметил Симонов

- Просто сбрендил! - отозвался Трудолюбов

- Да позвольте пройти, что вы поперек дороги стали!.. Ну чего вамнадобно? - презрительно. отвечал Зверков. Все они были красные; глаза увсех блистали: много пили

- Я прошу вашей дружбы, Зверков, я вас обидел, но..

- Обидели? В-вы! Ми-ня! Знайте, милостивый государь, что вы никогда ини при каких обстоятельствах не можете меня обидеть !

- И довольно с вас, прочь! - скрепил Трудолюбов. - Едем

- Олимпия моя, господа, уговор! - крикнул Зверков

- Не оспариваем! не оспариваем! - отвечали ему смеясь. Я стоялоплеванный. Ватага шумно выходила из комнаты, Трудолюбов затянул какую-тоглупую песню. Симонов остался на крошечную минутку, чтоб дать на чайслугам. Я вдруг подошел к нему

- Симонов! дайте мне шесть рублей! - сказал я решительно и отчаянно

Он поглядел на меня в чрезвычайном изумлении какими-то тупыми глазами

Он тоже был пьян

- Да разве вы и туда с нами?

- Да!

- У меня денег нет! - отрезал он, презрительно усмехнулся и пошел изкомнаты

Я схватил его за шинель. Это был кошмар

- Симонов! я видел у вас деньги, зачем вы мне отказываете? Разве яподлец? Берегитесь мне отказать: если б вы знали, если б вы знали, для чегоя прошу! От этого зависит все, все мое будущее, все мои планы

Симонов вынул деньги и чуть не бросил их мне

- Возьмите, если вы так бессовестны! - безжалостно проговорил он ипобежал догонять их

Я остался на минуту один. Беспорядок, объедки, разбитая рюмка на полу,пролитое вино, окурки папирос, хмель и бред в голове, мучительная тоска всердце и, наконец, лакей, все видевший и все слышавший и любопытнозаглядывавший мне в глаза

- Туда! - вскрикнул я. - Или они все на коленах, обнимая ноги мои,будут вымаливать моей дружбы, или... или я дам Зверкову пощечину!

V

- Так вот оно, так вот оно наконец столкновенье-то сдействительностью, - бормотал я, сбегая стремглав с лестницы. - Это, знать,уж не папа, оставляющий Рим и уезжающий в Бразилию; это, знать, уж не бална озере Комо!