Книга "МЕРТВЫЕ ДУШИ". Страница 49
крыльца, как пудель, понимаете, которого повар облил водой: и хвост у негомежду ног, и уши повесил. "Ну, нет, - думает себе, - пойду в другой раз,объясню, что последний кусок доедаю, - не поможете, должен умереть, внекотором роде, с голода". Словом, приходит он, судырь мой, опять наДворцовую набережную; говорят: "Нельзя, не принимает, приходите завтра". Надругой день - то же; а швейцар на него просто и смотреть не хочет. А междутем у него из синюх-то, понимаете, уж остается только одна в кармане. То,бывало, едал щи, говядины кусок, а теперь в лавочке возьмет какую-нибудьселедку или огурец соленый да хлеба на два гроша, - словом, голодаетбедняга, а между тем аппетит просто волчий. Проходит мимо эдакогокакого-нибудь ресторана - повар там, можете себе представить, иностранец,француз эдакой с открытой физиогномией, белье на нем голландское, фартук,белизною равный снегам, работает там фензерв какой-нибудь, котлетки стрюфелями, - словом, рассупе-деликатес такой, что просто себя, то есть,съел бы от аппетита. Пройдет ли мимо Милютинских лавок, там из окнавыглядывает, в некотором роде, семга эдакая, вишенки - по пяти рублейштучка, арбуз-громадище, дилижанс эдакой, высунулся из окна, и, таксказать, ищет дурака, который бы заплатил сто рублей, - словом, на всякомшагу соблазн такой, слюнки текут, а он слышит между тем вс° "завтра". Такможете вообразить себе, каково его положение: тут, с одной стороны, таксказать, семга и арбуз, а с другой-то - ему подносят все одно и то же блюдо"завтра". Наконец сделалось бедняге, в некотором роде, невтерпеж, решилсяво что бы то ни стало пролезть штурмом, понимаете. Дождался у подъезда, непройдет ли еще какой проситель, и там с каким-то генералом, понимаете,проскользнул с своей деревяшкой в приемную. Вельможа, по обыкновению,выходит: "Зачем вы? Зачем вы? А! - говорит, увидевши Копейкина, - ведь яуже объявил вам, что вы должны ожидать решения"- "Помилуйте, вашевысокопревосходительство, не имею, так сказать, куска хлеба..." - "Что жеделать? Я для вас ничего не могу сделать; старайтесь покамест помочь себесами, ищите сами средств". - "Но, ваше высокопревосходительство самиможете, в некотором роде, судить, какие средства могу сыскать, не имея нируки, ни ноги". - "Но, - говорит сановник, - согласитесь: я не могу вассодержать, в некотором роде, на свой счет; у меня много раненых, все ониимеют равное право... Вооружитесь терпением. Приедет государь, я могу вамдать честное слово, что его монаршая милость вас не оставит". - "Но, вашевысокопревосходительство, я не могу ждать", - говорит Копейкин, и говорит,в некотором отношении, грубо. Вельможе, понимаете, сделалось уже досадно. Всамом деле: тут со всех сторон генералы ожидают решений, приказаний; дела,так сказать, важные, государственные, требующие самоскорейшего исполнения,- минута упущения может быть важна, - а тут еще привязался сбокунеотвязчивый черт. "Извините, говорит, мне некогда... меня ждут дела важнееваших". Напоминает способом, в некотором роде, тонким, что пора наконец ивыйти. А мой Копейкин, - голод-то, знаете, пришпорил его: "Как- хотите,ваше высокопревосходительство, говорит, не сойду с места до тех пор, покане дадите резолюцию" Ну... можете представить: отвечать таким образомвельможе, которому стоит только слово - так вот уж и Fолетел вверх тарашки,так что и черт тебя не отыщет.. Тут если нашему брату скажет чиновник,одним чином поменьше, подобное, так уж и грубость. Ну, а там размер-то,размер каков: генерал-аншеф и какой-нибудь капитан Копейкин! Девяносторублей и нуль! Генерал, понимаете, больше ничего, как только взглянул, авзгляд - огнестрельное оружие: души уж нет - уж она ушла в пятки. А мойКопейкин, можете вообразить, ни с места, стоит как вкопанный. "Что же вы?"- говорит генерал и принял его, как говорится, в лопатки. Впрочем, сказатьправду, обошелся он еще довольно милостиво: иной бы пугнул так, что дня тривертелась бы после того улица вверх ногами, а он сказал только: "Хорошо,говорит, если вам здесь дорого жить и вы не можете в столице покойноожидать решенья вашей участи, так я вас вышлю на казенный счет. Позватьфельдъегеря! препроводить его на место жительства!" А фельдъегерь уж там,понимаете, и стоит: трехаршинный мужичина какой-нибудь, ручища у него,можете вообразить, самой натурой устроена для ямщиков, - словом, дантистэдакой... Вот его, раба божия, схватили, сударь мой, да в тележку, сфельдъегерем. "Ну, - Копейкин думает, - по крайней мере не нужно платитьпрогонов, спасибо и за то". Вот он, сударь мой, едет на фельдъегере, да,едучи на фельдъегере, в некотором роде, так сказать, рассуждает сам себе:"Когда генерал говорит, чтобы я поискал сам средств помочь себе, - хорошо,говорит, я, говорит, найду средства!" Ну, уж как только его доставили наместо и куда именно привезли, ничего этого неизвестно. Так, понимаете, ислухи о капитане Копейкине канули в реку забвения, в какую-нибудь эдакуюЛету, как называют поэты. Но, позвольте, господа, вот тут-то и начинается,можно сказать, нить, завязка романа. Итак, куда делся Копейкин, неизвестно;но не прошло, можете представить себе, двух месяцев, как появилась врязанских лесах шайка разбойников, и атаман-то этой шайки был, судырь мойне кто другой..."
- Только позволь, Иван Андреевич, - сказал вдруг, прервавши его,полицеймейстер, - ведь капитан Копейкин ты сам сказал, без руки и ноги, а уЧичикова..
Здесь почтмейстер вскрикнул и хлопнул со всего размаха рукой по своемулбу, назвавши себя публично при всех телятиной. Он не мог понять, какподобное обстоятельство не пришло ему в самом начале рассказа, и сознался,что совершенно справедлива поговорка: "Русский человек задним умом крепок"
Однако ж минуту спустя он тут же стал хитрить и попробовал быловывернуться, говоря, что, впрочем, в Англии очень усовершенствованамеханика, что видно по газетам, как один изобрел деревянные ноги такимобразом, что при одном прикосновении к незаметной пружинке уносили эти ногичеловека бог знает в какие места, так что после нигде и отыскать его нельзябыло
Но все очень усомнились, чтобы Чичиков был капитан Копейкин, и нашли,что почтмейстер хватил уже слишком далеко. Впрочем, они, с своей стороны,тоже не ударили лицом в грязь и, наведенные остроумной догадкойпочтмейстера, забрели едва ли не далее. Из числа многих в своем родесметливых предположений было наконец одно - странно даже и сказать: что неесть ли Чичиков переодетый Наполеон, что англичанин издавна завидует, что,дескать, Россия так велика и обширна, что даже несколько раз выходили икарикатуры, где русский изображен разговаривающим с англичанином
Англичанин стоит и сзади держит на веревке собаку, и под собакой разумеетсяНаполеон: "Смотри, мол, говорит, если что не так, так я на тебя сейчасвыпущу эту собаку!" - и вот теперь они, может быть, и выпустили его сострова Елены, и вот он теперь и пробирается в Россию, будто бы Чичиков, ав самом деле вовсе не Чичиков
Конечно, поверить этому чиновники не поверили, а, впрочем,призадумались и, рассматривая это дело каждый про себя, нашли, что лицоЧичикова, если он поворотится и станет боком, очень сдает на портретНаполеона. Полицеймейстер, который служил в кампанию двенадцатого года илично видел Наполеона, не мог тоже не сознаться, что ростом он никак небудет выше Чичикова и что складом своей фигуры Наполеон тоже нельзя сказатьчтобы слишком толст, однако ж и не так чтобы тонок. Может быть, некоторыечитатели назовут все это невероятным; автор тоже в угоду им готов быназвать все это невероятным; но, как на беду, все именно произошло так, какрассказывается, и тем еще изумительнее, что город был не в глуши, а,напротив, недалеко от обеих столиц. Впрочем, нужно помнить, что все этопроисходило вскоре после достославного изгнания французов. В это время всенаши помещики, чиновники, купцы, сидельцы и всякий грамотный и даженеграмотный народ сделались по крайней мере на целые восемь лет заклятымиполитиками. "Московские ведомости" и "Сын отечества" зачитывалисьнемилосердо и доходили к последнему чтецу в кусочках, не годных ни на какоеупотребление. Вместо вопросов: "Почем, батюшка, продали меру овса? каквоспользовались вчерашней порошей?" - говорили: "А что пишут в газетах, невыпустили ли опять Наполеона из острова?" Купцы этого сильно опасались, ибосовершенно верили предсказанию одного пророка, уже три года сидевшего востроге; пророк пришел неизвестно откуда в лаптях и нагольном тулупе,страшно отзывавшемся тухлой рыбой, и возвестил, что Наполеон есть антихристи держится на каменной цепи, за шестью стенами и семью морями, но послеразорвет цепь и овладеет всем миром. Пророк за предсказание попал, какследует, в острог, но тем не менее дело свое сделал и смутил совершеннокупцов. Долго еще, во время даже самых прибыточных сделок, купцы,отправляясь в трактир запивать их чаем, поговаривали об антихристе. Многиеиз чиновников и благородного дворянства тоже невольно подумывали об этом и,зараженные мистицизмом, который, как известно, был тогда в большой моде,видели в каждой букве, из которых было составлено слово "Наполеон",какое-то особенное значение; многие даже открыли в нем апокалипсическиецифры. Итак, ничего нет удивительного, что чиновники невольно задумались наэтом пункте; скоро, однако же, спохватились, заметив, что воображение ихуже чересчур рысисто и что все это не то. Думали, думали, толковали,толковали и наконец решили, что не худо бы еще расспросить хорошенькоНоздрева. Так как он первый вынес историю о мертвых душах и был, какговорится, в каких-то тесных отношениях с Чичиковым, стало быть, безсомнения, знает кое-что из обстоятельств его жизни, то попробовать еще, чтоскажет Ноздрев
Странные люди эти господа чиновники, а за ними и все прочие звания:ведь очень хорошо знали, что Ноздрев лгун, что ему нельзя верить ни в одномслове, ни в самой безделице, а между тем именно прибегнули к нему. Поди тысладь с человеком! не верит в бога, а верит, что если почешется переносье,то непременно умрет; пропустит мимо создание поэта, ясное как день, всепроникнутое согласием и высокою мудростью простоты, а бросится именно нато, где какой-нибудь удалец напутает, наплетет, изломает, выворотит
